– Ты не должен забывать о дыхании, Ольха, – напомнил мне Рука-Вестник.
Я охнул и наполнил измученные легкие воздухом, однако мой голос прозвучал не слишком уверенно.
– Что мне делать теперь?
– Ты чувствуешь каналы? – спросил Рука-Вестник.
Я кивнул. Они окружали меня со всех сторон, узоры на магии, которую я удерживал вокруг себя. Каменные каналы, с их помощью император приручил силу, создававшую мир. Они изгибались и поворачивались друг относительно друга, а я обитал в сердце лабиринта.
Биения и потоки энергии окутывали меня, как в Храме Пламени. Но сейчас неприступные стены канона создали пространство внутри менявшихся возможностей, лабиринт, который связывал мою волю и использование магии.
– Войди в первый канал, – сказал Рука-Вестник.
Мое недоумение сменилось пониманием. Я понял, что каналы питали друг друга в точности как шлюзы. По мере того как мой разум двигался от одной мысли к другой, я вошел в первый канал. Моя тетраграмма засияла, а в следующее мгновение начала мерцать.
– Это волшебство переноса, первое в каноне, – сказал Рука-Вестник. – С ее помощью император построил весь остальной канон, захватывающий и удерживающий силы, данные богами, чтобы призывать смертных в свои нескончаемые войны. Такова цель медленного покорения Сиеной всего мира – заставить эти силы подчиняться смертным. И когда это будет сделано, человечество освободится от тирании богов.
Волшебство потекло от моей тетраграммы в мир, образуя переливчатую сферу, парившую над моей рукой. Я ощущал ее тяжесть, как задержанное дыхание, тревожное мгновение перед принятием трудного решения.
– При переносе вся наша сила оказывается в нас, отправленная от императора к его Голосам, а от них к Рукам, – сказал Рука-Вестник.
– И как мне ее использовать? – спросил я.
– Отпустить это волшебство и следить за моим, – ответил Рука-Вестник.
Я отступил от первого канала и почувствовал облегчение, когда волшебство покинуло меня. Держать его – во всяком случае, в таком виде – оказалось для меня бременем, а вовсе не свободной радостью и удивлением, которые я познал в момент, предшествовавший моей первой неудачной попытке.
– Мы не можем осуществлять перенос, – продолжал Рука-Вестник. – Лишь императору по силам его контролировать, ведь с его помощью любая Рука или Голос мог бы создать собственный канон. Но он может быть только один. Один канон, один император – только в таком случае удастся избежать хаоса. Однако остальными частями канона мы пользуемся самостоятельно.
Теперь, когда я начал ориентироваться в лабиринте каналов, мне удалось последовать за волей Руки-Вестника, когда он потянулся к волшебству. На этот раз он не стал задерживаться на первом канале, а сразу перешел во второй. Я ахнул, когда новое ощущение омыло меня, – еще одно дуновение корицы, тепло на освещенной солнцем коже, холод ветра в легких.
От тетраграммы Руки-Вестника полыхнула молния, и над тем местом, где молния ушла в озеро, стал подниматься пар. Рука сжал кулак.
– Однажды гирзанские лошадиные лорды обратили молитвы к своим многокрылым богам бурь и начали метать молнии в своих врагов, – сказал Рука-Вестник. – Магия, которой мы сейчас владеем как боевым волшебством, есть первая из шести, кроме переноса, составляющих канон.
Подражать ему оказалось совсем не сложно, и я переходил с первого канала на второй. Я раскрыл пальцы, и боевая магия полилась наружу.
Существовали тонкости формы и продолжительности, используя которые Рука-Вестник метал дротики или вооружался клинком радужного света, но ограничения канона были понятны сразу. Заклинание сотворено, Рука лишь придавал ему направление.
Возбуждение, бурлившее в моей крови, прошло, оставив меня пустым, – и одновременно тело налилось свинцом. В горле образовался комок, в глазах начало формироваться давление, словно я превратился в маленького ребенка, оцарапавшего колено. Рука-Вестник говорил о реках, стадах, постоянно живущих молниях и звездах, – и все это были метафоры.
Мне пришлось максимально сосредоточить внимание и волю, чтобы тихо стоять и делать вид, что я слушаю, не дать воли гневу или не упасть на землю и разразиться рыданиями, признав поражение. Я ничему не мог у него научиться – ничему настоящему. Ничему, имевшему реальный смысл, который я почувствовал, когда прикоснулся к истинной магии, не ограниченной каноном волшебства, не связанной даже колдовством.
Я прошел долгий путь от той ужасной ночи на заросшей лесной тропинке, однако выяснилось, что совершенно не продвинулся вперед. Все, что Рука-Вестник поведал мне на первой лекции, я уже знал: каждое существо, камень или капля воды – лишь картина, выхватывающая одно мгновение в вечном переходе энергии в узоре мира. Именно его я почувствовал, когда стоял на коленях в Храме Пламени и пытался повторить магию бабушки. Магия – во всех ее формах – разбивает естественный узор и навязывает свой.
Но Руки императора не меняют узор по собственному желанию. Мы можем лишь выбрать, где и когда навязать волю императора, которая идет через его канон.
Постаравшись направить разочарование в собственную ладонь, я так сильно сжал кулак, что ногти впились в плоть. Я мечтал о понимании и владении магией – самим узором и загадочной, чудесной, ужасающей силой, к которой прикоснулся в ту ночь в храме. Но канон создан для того, чтобы отказать мне в этом. Если я сумею повредить метку и оскверню символ императорской власти, удастся ли мне избавиться от ограничений? Снова начать изучать глубинную магию, которая обещает третью тропу и будущее, созданное мной самим?
Капля крови вытекла из моего кулака. Я расслабил руку.
Я не мог вернуться в прошлое или сделать другой выбор, которой привел бы меня в горы, к бабушке и дяде. Мне оставалось стиснуть зубы, продолжать и надеяться, что я сумею узнать более глубокие истины, пробиваясь сквозь туман наставлений Руки-Вестника.
На следующий день мы вернулись в беседку на берегу озера. Рука-Вестник принес с собой корзинку с камнями разных форм и размеров.
– Это, – сказал он, указывая на безмятежную поверхность озера, – узор мира, меняющийся по собственным законам и логике, ничем не потревоженный.
Он выбрал камень, бросил его в воду и указал на круги, которые пошли по воде от того места, где он упал, в сторону поросшего камышом берега.
– Камень – это заклинание, – сказал он. – Ты видишь, как он потревожил воду? Рябь на воде не была камнем, но стала свидетельством его падения. Ты камыш. Ты видишь, как рябь заставляет его шевелиться?
Затем он стал бросать другие камни, разных размеров, в разные части озера, и просил обратить внимание на то, что в одних случаях рябь получалась больше, а в других – меньше, в некоторых рядом, в других нет, и как камыш наклонялся и раскачивался по-разному – все зависело от того, как рябь до него доходила.
– Каждое заклинание оставляет свой след в мире, – сказал Рука-Вестник. – Твоя тетраграмма – вдобавок к тому, что она дала тебе канон, – предоставляет в твое распоряжение способность чувствовать этот след. Когда ты станешь мастером их чтения, то узнаешь, какой магией владеет враг и как следует на нее реагировать – перед тем как она в тебя ударит. Проследив ее до источника, ты узнаешь, кто сотворил заклинание.
– До тех пор, пока камни падают рядом, – заметил я и швырнул маленький камень в дальнюю часть озера.
Рябь от него улеглась до того, как добралась до камышей. Вероятно, именно это в сочетании с магией передачи породило слух, который Чистая-Река использовал, чтобы мне угрожать.
Император не мог заглядывать в разумы Рук, как делал, когда общался с Голосами, но перенаправлял к нам канон волшебства. Быть может, он был способен чувствовать след от использования канона вне зависимости от расстояния?
Я спросил об этом Руку-Вестника. Он взял еще один камень и протянул мне.
– Ты рука, он разум, а Голоса – это мышцы и меридианы, делающие тебя единым целым, – ответил он. – Если я решил не бросать этот камень, а отдать тебе, может ли моя рука мне не подчиниться?
Я смотрел на него, размышляя о том, получу ли когда-нибудь внятный ответ на какой-то из моих вопросов.
– Если такое случится, возможно, вам потребуется обратиться к врачу, – ответил я.
– Ха! Но империя – ничто, если она нездорова, а волшебство – ее кровь. А теперь перейдем к практическому уроку. – Он вручил мне камень и зашагал к центру сада.
– Оставайся здесь до тех пор, пока будешь чувствовать след моей магии.
– А потом? – спросил я.
По его губам промелькнула знакомая мне призрачная улыбка.
– Попытайся меня найти.
Через полчаса я ощутил холодный воздух в легких и вспышку на коже, которые поведали мне о боевой магии. Но уже только заметно после наступления темноты мне удалось его найти, он сидел в комнате для слуг с книгой и свечой, а на кончиках его пальцев резвились молнии. Сначала у меня почти не было никаких подсказок, но потом я почувствовал, что мои ощущения усиливались, когда я приближался к нему, или становились слабее, если удалялся.
По мере того как мы снова и снова и повторяли это упражнение в следующие дни, я научился читать рябь в узоре мира как карту. Иногда я просыпался утром, чувствуя лихорадочный холод в груди, а мой наставник уже успевал уйти и спрятаться где-то в поместье, а позднее в городе, удерживая заклинание – более сильное, чем те, что прежде, – и ждал, когда я его найду.
Однажды, через шесть месяцев таких тренировок, я прошел за ним по следу за городские стены и в сумерках нашел его на заброшенном поле, но сначала мне показалось, будто я увидел, как с неба упала яркая звезда. Дуги молний вырывались из его груди, спины и плеч, выжигали борозды в земле, оставляя за собой полосы стекла. Я подошел так близко, как только мог. Тем не менее мое тело пульсировало от жара, а легкие, казалось, превратились в глыбы льда.
Это стало самой яркой и жуткой демонстрацией магии с того момента, как моя бабушка превратилась в орла.