– Хороший вопрос, – ответил я.
– А для тебя? Поездка в Ан-Забат кажется тебе правильной?
Сначала я хотел ответить «нет», сказать, что Ан-Забат, как и Железный город, выбран для меня без моего участия. Потом вспомнил легенду о Нафене и ее оазисе, созданном при помощи магии. Сама Нафена умерла, сотворив это заклинание, но могла оставить наследство или хотя бы подсказки, объясняющие, как она сумела сотворить такое чудо. Мысль об этом вызывала во мне возбуждение и предвкушение – впервые после Железного города.
– Да, – сказал я. – Но только из-за того, что у меня имеются на то собственные причины.
– Хорошо, – с улыбкой сказал Крыло. – Прощай, Ольха. Пусть обе наши дороги окажутся такими же золотыми, какими они кажутся.
С этими словами он забрал метлу и оставил меня одного у могилы Иволги, где я принялся представлять чудеса, которые мне предстояло увидеть в Ан-Забате: великолепные купола и парящие башни; новые люди, не сиенцы и не найэни; и оазис, рожденный при помощи магии, – ключ, как я осмелился мечтать, к тайне, которую я мечтал разгадать всю жизнь.
Отец провел все время моего краткого визита домой, делясь своими проблемами в деловых вопросах, требовал, чтобы я обращал особое внимание на торговцев, продающих товары из западных земель за Пустынями – оливки, муслин, какую-то фиолетовую краску, – с их помощью он рассчитывал получить высокие доходы, а кроме того, он хотел, чтобы я проявил интерес к покупателям шелка и киновари. Я слушал и смотрел на его схемы и бухгалтерские книги, но напомнил ему, что мне предстояло стать министром торговли и я не мог участвовать в возможных доходах своей семьи.
Он поджал губы и небрежно махнул рукой.
– Подобное проявление морали хорошо для экзаменов, но зачем отцам тратить такие деньги на наставников, если не считать это вложением в будущее? – сказал он. – Ты станешь чиновником империи. Коррупция подразумевается!
Я решил не отвечать на его слова, что еще сильнее нас разделило.
На самом деле я и сам не знал, на что надеялся, когда отправился домой. Наверное, на успокоение. Короткое возвращение к простоте раннего детства, еще до появления Коро Ха, до того, как я получил имя в огне, когда жизнь была похожа на длительное путешествие от одной забавы к другой, свободная от сложных вопросов, давления и горя. Ее прерывали лишь редкие отклонения от нормы, такие как неожиданный визит дяди и солдаты, которые приходили его искать.
Но я обнаружил, что не могу сбросить бремя, которое носил на плечах.
Как бы я ни мечтал погрузиться в простое и беззаботное прошлое, меня преследовало будущее. По мере того как приближался день моего отъезда в Ан-Забат, мои тревоги вызвали к жизни старые, повторявшиеся кошмары – шаги в храме, моя изуродованная плоть и хрупкие кости, сияющие глаза волчьих богов, наблюдавшие за мной из каждой лесной тени. Сны, которые не казались менее ужасными из-за того, что были знакомыми.
И, если быть честным с самим собой, прошлое никогда не было простым. После Железного города все, что я постарался забыть из уроков бабушки, вернулось и поселилось в моих мыслях, вызывая вопросы, на которые, как я считал, давно получены ответы.
Восстание убило Иволгу, моего единственного друга, но ни один из нас не вступил бы на тропу насилия, если бы император не пожелал усилить свою власть в Найэне. И что еще хуже, магия, предложенная мне империей, – главная причина, заставившая меня отказаться от пути бабушки и начать служить императору, – не смогла спасти жизнь Иволги. Какой смысл в изучении магии, столь ограниченной и бесполезной, когда я более всего хотел изменить мир?
Кошмары продолжались и возвращали меня в залитый кровью двор так же часто, как в Храм Пламени. Я начал избегать сна, стал гулять по саду отца по ночам, пока усталость не загоняла меня в постель, где мне удавалось поспать несколько не обремененных ужасами часов до рассвета.
Однажды во время такой прогулки я дошел до Храма Пламени. Новые сорняки выросли между плитами. Каменные волки стали менее угрожающими, чем десять лет назад, – и сейчас показались мне совсем не такими высокими, – однако, когда я проходил мимо них, я почувствовал покалывание в затылке, словно они продолжали за мной следить. Я не стал обращать внимания на это ощущение.
Они были всего лишь камнем, пусть в моих кошмарах их глаза наполнялись пламенем и они говорили человеческими языками.
В самом храме я обнаружил следы лап в пыли – быть может, лисы или горной собаки, – но не нашел следов человека. Пламя в сердце алтаря потухло; каменная поверхность была холодной под моими пальцами.
Предательская ностальгия вызвала приятные воспоминания об этом месте. Бабушка знала меня, как никто другой в целом мире. Я понимал, что никогда не смогу поделиться с кем-то той частью себя, которую она во мне развивала под провисавшими карнизами и выцветшими фресками, на вспученном деревянном полу, когда вокруг больше никого не было. Даже Иволга не знал обо мне всего. Смогу ли я и дальше представлять окружающим только отредактированную версию Вена Ольхи и жить в соответствии с требованиями империи?
В какой-то мучительный момент я пожалел, что бабушка не забрала меня с собой, когда отправилась на север, чтобы присоединиться к восстанию.
Как вкус деликатеса, растаявший на языке, или звук затухающей ноты, это чувство прошло. Ее дорога не стала бы для меня тропой к свободе, я лишь получил бы другие ограничения, другие оковы к своему могуществу и будущему. Возможно, бабушка заботилась обо мне и старалась сделать так, чтобы мне было лучше, однако она понимала меня ничуть не больше Руки-Вестника и могла дать мне еще меньше.
Я чувствовал, что мне нужно что-то взять на память во время этого последнего посещения Храма Пламени, – напоминание о том, что однажды я свободно управлял магией без отметок ведьмы или канона и, быть может, смогу снова.
Я сразу подумал – как если бы эту мысль мне навязала сторонняя сила – о сундуке, стоявшем под алтарем. Книги все еще лежали там, но они могли привлечь нежелательное внимание и их было бы трудно скрывать. Но под ними я нашел обсидиановый нож, завернутый в ткань. Я взял его и взвесил на ладони, восхищаясь маленьким примитивным оружием, которое принесло мне столько горя. Нож был безупречен – лишенный особенного смысла предмет для всех, кто не имел отношения к тайнам колдовства, – но для меня он был особенным. На обратном пути в свою комнату я с удивлением увидел фигуру в легком розовом платье под тяжелой шалью, держащую в руках фонарь, разгонявший темноту сада.
– Я услышала, как ты гуляешь по саду, – сказала мать и посмотрела в сторону леса за моей спиной. – Я думала, что ты оставил в прошлом подобные вещи.
– Мне не спалось, – сказал я, испытывая необычное смущение, словно был ребенком, который таскал сладости из кухни.
Обсидиановый нож я спрятал в рукаве.
– Ольха, я хотела тебе кое-что сказать, – после некоторых колебаний заговорила она, – но всякий раз время было неподходящим. Мы всегда… ну… сиенские матери редко остаются наедине со своими сыновьями.
– За исключением тех случаев, когда те болеют, – заметил я.
Она улыбнулась в ответ, но затем ее лицо снова стало серьезным.
– Я знаю, чему тебя учила бабушка, – продолжала она. – Она учила и моего брата. В результате он вовлечен в отчаянную, мстительную войну против империи. И… теперь ты понимаешь, что собой представляет эта война. Она безумна, Ольха. Ты должен забыть то, что она тебе говорила, – ее истории, магию, все.
– Даже то, что империя убила твоего отца? – тихо спросил я.
Моя мать всю жизнь старалась вести себя спокойно и невозмутимо, как положено женам сиенцев, поэтому сразу погасила вспышку гнева.
– В особенности это, – твердо сказала она. – Я уверена, ты слышал, что император знает мысли своих Рук.
В этот момент все мои худшие мысли о ней показались оправданными. Я подумал о других женщинах найэни, с которыми встречался, – бабушке, Яростной-Волчице и ее дочерях. Моя мать была намного слабее, чем они, намного более трусливой.
– Кто из нас Рука императора? – осведомился я. – Кто из нас знает правду о том, что император делает, а что – нет?
– Ни один слух, который повторяется так часто, не может быть ложным, – ответила она. – Ты не слишком высокого мнения обо мне – я вижу это по выражению твоего лица, – но ты не знаешь, что я делала, чтобы тебе не грозила опасность в мире, который должен был нас убить. Ан-Забат находится очень далеко от Найэна. И это хорошо. У тебя появится шанс забыть обо всем, чему она тебя учила.
– Мама, я творил волшебство и командовал солдатами. Кто в империи находится в большей безопасности? – Я улыбнулся, показывая тепло, которого не чувствовал, и прошел мимо нее. – Спокойной ночи, мама. Нам обоим нужно поспать.
Вернувшись в свою комнату, я положил обсидиановый нож в старый футляр для кисточек, залил замок воском и спрятал на дне черного сундучка, где хранились копии моих экзаменационных эссе, собрания изречений мудрецов, которые дал мне Коро Ха, а также книги Руки-Вестника о языке и культуре Ан-Забата. Несмотря на предупреждения матери, мой визит в Храм Пламени дал желаемый результат, и мой сон в ту ночь, как и во многие последующие, стал спокойным, меня перестали тревожить кошмары.
Теперь мне снились сны о чудесах, что ждали меня благодаря аудиенции Голоса Золотого-Зяблика и Руки-Вестника с императором в Ан-Забате и Академии, где, если верить Руке-Вестнику, некоторые ученые изучали тайны волшебства. Если существовала третья дорога, которая приведет меня к магии и свободе, я буду искать ее там. И проглочу растущую неприязнь к империи, чтобы ее отыскать.
Часть III. Рука императора
Глава 15. Трон Тысячи рук
Два месяца спустя Рука-Вестник и я покинули борт военного корабля «Ветры великой судьбы» в городе Городская Стена, на северном побережье реки Сиена. Мы провели ночь в местном магистрате, а на следующий день поднялись на «Золотую баржу», роскошное речное судно, перевозившее слуг императора в Северную столицу. Кедровые доски «Золотой баржи» были выкрашены в темно-красный цвет, каждое весло украшала золотая филигрань. Капитана и команду судна набрали из самых заслуженных ветеранов военно-морского флота империи. Кроме того, мне рассказали, что гребцов нанимали из крестьян на год служения императору.