Алебастр небрежно махнул рукой и наполнил мою чашку.
– Да, конечно, но это не должно занимать все твое время. Тут ничего нельзя сделать. Они упрямые и неисправимые люди.
Он вытер лоб носовым платком, поправил очки и посмотрел в окно. – Я думаю, мы уже достаточно поговорили об этой жуткой провинции. Расскажи мне о себе, Ольха. Нам следует лучше узнать друг друга, если мы хотим стать друзьями.
Через месяц, проведенный в Ан-Забате, я начал разрабатывать торговую политику провинции. Я ввел новые налоги на импорт зерна и направил дополнительные финансы на строительство и заполнение новых силосных башен империи, назвав их стратегическим резервом. Защитой против любых будущих попыток говорящих-с-ветром закрыть порты и заставить город голодать.
Как и сказал Голос-Родник, моя работа осуществлялась через бумаги и посредников. Каждое утро я просыпался и находил стопку донесений на своем письменном столе. В конце недели к ним добавлялась бухгалтерская книга с суммарными результатами импорта и экспорта. Я писал инструкции своим многочисленным подчиненным в портовых администрациях, палате мер и весов и министерстве доходов, ставил на них личную печать – последний подарок Руки-Вестника – и отдавал Джину, а тот отправлял курьерам, которые разносили мои указания по всему городу. Я никогда не встречался со своими 228 подчиненными. Голос-Родник заявил, что это нецелесообразно.
– Здесь не варварское королевство, где тебе подчиняются только из-за силы твоей личности, – сказал мне Голос-Родник, когда я изложил ему свои опасения. – Кто ты и кто они, не должно оказывать влияния на ваши отношения. Ты их старший брат внутри бюрократии империи. Их обязанность – выполнять твои приказы.
Алебастр и я продолжали наши дружеские встречи, которые неизменно проходили либо в его кабинете, либо в банкетном зале Обильных Напитков, где среди развешенных корзин с изящными львиными зевами порхали колибри.
Через несколько недель Алебастр начал показывать мне выдержки писем, которые получал от своей невесты.
– Тебе не кажется, что она пишет поверхностно? – спрашивал он, вручая мне сочиненное ею стихотворение.
Я постоянно старался заверить Алебастра, что его невеста на высоте, но из-за того, что сам никогда не испытывал влюбленности, чувствовал себя не в своей тарелке.
В конце второго месяца в Ан-Забате моя работа вошла в привычный ритм, и я обнаружил, что текущие обязанности требовали не так много времени, как мне показалось вначале. Обычные донесения и указания подчиненным поглощали все утро, но в большинстве случаев я заканчивал все дела к середине дня. Ан-Забат являлся процветающим портом, однако проблемы, которые мне приходилось решать, почти не менялись от одной недели к другой.
Однажды, через три недели после того, как мне удалось создать стратегический резерв, я получил необычное послание. Оно было написано твердой, но не слишком умелой рукой – его автор научился писать логограммы только в зрелом возрасте; во всяком случае, у меня возникло именно такое впечатление. Более того, на нем не было тетраграммы, удостоверявшей подпись. Само послание было коротким, составленным отрывистыми, короткими фразами, в нем отсутствовали тонкости, которые следовало ожидать в официальных письмах империи.
«Уважаемый министр, – прочитал я. – Налог, который вы ввели, для нас неприемлем. Его необходимо аннулировать. Не забывайте о том, что случается, когда империя переоценивает свои силы в Ан-Забате». Под письмом, написанным фонетическими рунами, стояла дюжина незнакомых мне имен.
Я позвонил в колокольчик, чтобы призвать Джина, который также не узнал имена.
– Я полагаю, что это богатые владельцы кораблей или торговцы, возможно, даже говорящие-с-ветром, – сказал он, не сообщив мне ничего нового.
В Найэне мы периодически получали похожие протесты.
Часто проблему удавалось решить после нескольких коротких встреч, незначительных подарков и простых жестов, позволявших успокоить обиженных.
Я направил целую серию указаний своим подчиненным, велев им выяснить, кто подписал письмо, и постараться успокоить их, не давая того, что они хотели получить, а потом попросил Джина принести мне обед.
Мою трапезу прервал знакомый холодок в легких и жар на коже – след боевой магии, – за которым последовала вспышка молнии. Джин вновь наполнил мою чашку чаем, который я разлил.
– Это всего лишь тренировки Руки-Пепла, – успокоил меня он.
Меня заинтриговали его слова, я бросил незаконченную трапезу и по звуку направился туда, где стража тренировалась в стрельбе из лука. Там я обнаружил Пепла, бегавшего вдоль шеренги лучников. Железная чешуя на его доспехах сверкала на солнце, когда он подпрыгивал в воздух и наносил удары хлыстом боевой магии. Манекен разрывало на части, и солома летела во все стороны.
Он остановился, как только меня увидел.
– Рука-Ольха! Ты сегодня рано освободился от бумажной работы?
– То, что осталось, едва ли можно считать срочным, – ответил я. – Просто я почувствовал след применения в саду магии и не сумел сдержать любопытство.
– Родник и Алебастр забыли, что прежде всего мы солдаты. – Хлыст исчез, как только он расслабил руку. – Я провел три дня здесь, а не в обществе своей прелестной жены. Когда ты в последний раз тренировался в использовании магии?
– Пожалуй, около года назад, – признался я, думая о земле, пропитанной кровью Иволги. – Наверное, больше. По правде говоря, мое обучение магии еще не закончено. Рука-Вестник посчитал, что мне будет лучше продолжить его здесь, в Ан-Забате, где моим наставником стал бы кто-то из вас.
– Ну, даже заброшенный клинок можно наточить, – сказал он, указывая в сторону манекенов. – Покажи мне, что ты умеешь.
Канон оставался на том же месте, где я его использовал в последний раз, в Железном городе. Лабиринт передающих каналов – и ограничивающих – могущество, способное менять мир. Аромат корицы наполнил воздух, когда сила вошла в меня, а потом я ощутил холод использования боевой магии. Молния сорвалась с тетраграммы на моей ладони и разорвала манекен на две части.
Я продолжал использовать канал, и в руке у меня появился клинок. В воздух полетели куски соломенных рук и ног. Я представил лица Яростной-Волчицы и Горящей-Собаки, нарисованные на головах манекенов, сделанных из мешковины, и меня подхватила волна агрессии. Меня окутал запах озона и горелой соломы, а одежда ученого тут же пропиталась потом.
– Похоже, магия подчиняется тебе так же естественно, как поэзия, – сказал Пепел, сжимая мое плечо. – Если все выходцы с Востока так же одарены, тогда не стоит удивляться, что повстанцы у тебя на родине упорно продолжают сопротивление. Четвертый канал – это связывающая магия, а далее – защита. Возможно, я найду время, чтобы тебя учить, если…
– Благодарю, Рука-Пепел, но мне следует сосредоточиться на обязанностях министра, – сказал я, чувствуя, как меня охватывает тревога.
Пепел с заметным удивлением посмотрел на меня.
– Я думал, ты намерен продолжить изучение канона, – сказал он. – Поверь мне, Родник и Алебастр не такие хорошие наставники, как я.
– Я в этом не сомневаюсь, – ответил я, изо всех сил стараясь соблюдать вежливость, но отходя от него на несколько шагов. – Однако сейчас я увидел, как давно я не тренировался и сколь многому мне еще предстоит научиться. Некоторое время мне следует потренироваться самостоятельно, и только потом я попробую обременить тебя своим невежеством.
Пепел собрался мне ответить, но я не дал ему такого шанса. Поблагодарив за уделенное мне время, я быстро ушел. Я хотел учиться, но не у него и не канону.
Как только я воспользовался каноном, то сразу вспомнил о его ограничениях.
Император не собирался давать Рукам знания или понимание, мы оставались лишь инструментами, исполнявшими его приказы, даже если это приводило к тому, что ты не имел права помочь другу избежать смерти.
Рука-Алебастр оказался не самой приятной компанией. Его постоянная меланхолия из-за далекой невесты стала утомительной, и у меня появилось ощущение, что он почти все свое время тратил на сочинения стихотворений для нее. Как министр культуры, он должен был готовить Ан-Забат к первым имперским экзаменам, но когда я как-то зашел в его кабинет, то увидел совсем немного писем – меньше десятой части того, с чем мне приходилось иметь дело каждый день.
Однажды вечером, когда он читал и перечитывал четверостишье о несчастной любви, мое терпение лопнуло.
– Сколько наставников ты привез в Ан-Забат? – спросил я.
Он посмотрел на меня поверх очков.
– Извини?
– Здесь есть перспективные студенты, которые могут успешно сдать предстоящие экзамены? Ты уже организовал приглашения экзаменаторам из Сиены?
– Провинциальные варвары никогда не смогут соперничать с учеными Сиены, – ответил он. – Какое значение имеет, состоятся ли экзамены в этом убогом городе?
– Когда-то Найэн был такой же провинцией, – резко ответил я, чувствуя, что краснею.
Алебастр продемонстрировал доброту ко мне, но неужели он, как и Пепел, считал меня всего лишь выходцем с Востока, пусть и с литературными способностями, которые его развлекали?
Алебастр пожал плечами.
– Пока так и есть.
Я молча повернулся и ушел, он не стал меня звать, более того, не принес извинений, и я утратил последнюю надежду обрести друга в Ан-Забате.
Глава 18. Танцовщица
Я продолжал исполнять свои обязанности, но моя жизнь стала скучной и однообразной, а одинокие прогулки по саду лишь усиливали тоску. Бамбуковые рощи и мерцавшие пруды поглощали огромное количество воды, которую можно было использовать, чтобы расширить зеленые пояса города и ослабить хватку говорящих-с-ветром. Более того, вечное лето Ан-Забата лишало сад времен года, а ритм увядания и обновления не имел динамики. Как могло служить империи это жалкое подобие материковой Сиены?
Монотонность моего существования была нарушена однажды утром отчаянным стуком Джина в дверь моего кабинета, когда я только приступил к работе.