– Я не хотел вас тревожить, ваше превосходительство. – Голос Джина дрожал за закрытой дверью. – Но тут… э-э-э… беспорядки перед воротами цитадели.
Я открыл дверь и обнаружил Джина, который вытирал пот со лба, – его глаза были широко раскрыты, на лице застыла тревога.
– Ну? – сказал я.
– Говорящие-с-ветром – точнее, их лидеры или те, кто так себя называет, – они пришли сюда, – сказал Джин. – К воротам. Их довольно много. Они требуют аудиенции с вами – точнее, с министром торговли. Они не подавали прошения…
– Они сообщили, почему пришли? – спросил я.
– Нет, ваше превосходительство.
Я прошел мимо Джина, меня переполняли вопросы, сердце стучало от возбуждения впервые за последние месяцы.
Говорящие-с-ветром вызывали мой интерес, но мне никак не удавалось их изучить. И вот они сами пришли, чтобы со мной говорить.
Я решил, что будет проявлением нерадивости отказать им в аудиенции, я не исполню обязанности старшего брата огромной империи и должен принять их наилучшим образом.
Джин шагал вслед за мной.
– Следует поставить в известность Голоса-Родника, а также остальные Руки, – сказал он, и я ускорил шаг, чтобы добраться до ворот перед тем, как Голос-Родник перехватит меня и произнесет речь о важности имперской бюрократии. Джин спешил за мной, что-то бормоча себе под нос, – он даже начал задыхаться.
Перешагивая через две ступеньки, я поднялся по лестнице на стену и прошел мимо дюжины стражников, чьи руки уже тянулись к колчанам, где лежали гранаты. Внизу, на площади, выстроились шесть горожан Ан-Забата, четверо мужчин и две женщины. У одной из женщин на бедре висел меч. Другая удивила меня еще больше: я сразу ее узнал по коротким вьющимся волосам и серебристому шарфу на плечах.
– Ты тот, кто нам нужен? – спросил один из пожилых седых мужчин, чей голос с такой же легкостью долетел до верха стены, как разносился по палубе корабля.
Он говорил на сиенском языке с сильным акцентом.
– Я Рука-Ольха, министр торговли Ан-Забата, – крикнул я в ответ, и мой голос прозвучал как тростниковая флейта по сравнению с его зычным баритоном.
Седой говорящий-с-ветром кивнул.
– Меня зовут Катиз. Нам необходимо поговорить, и я охотно сделаю это прямо здесь.
Как только он смолк, я услышал тяжелые шаги на лестнице у себя за спиной, и на стене появился Рука-Пепел, одетый в блестящие боевые доспехи. Он посмотрел на меня, приподняв бровь, и скрестил руки на груди. Казалось, мой вид его удовлетворил, – возможно, он опасался, что неопытность приведет к насилию.
На площади начала собираться толпа, люди осторожно выглядывали из переулков, дверных проемов и окон соседних домов. Не самая подходящая аудитория для деликатных переговоров – которые, я не сомневался, нам предстояли.
– Мой стюард отведет вас в зал для аудиенций, – сказал я. – Там я вас приму.
И вновь Катиз кивнул.
– Ваше превосходительство, это… – запротестовал Джин.
– Джин, будь так добр, – сказал я и прошел мимо него и Руки-Пепла к лестнице.
– Удачи, Ольха, – сказал Пепел и крикнул: – Вы слышали, что сказал Рука! Откройте ворота! И я хочу, чтобы стюарда сопровождал почетный караул. Шевелите задницами!
Стража пришла в движение, а я поспешно, насколько позволяло достоинство, направился к залу для аудиенций, расположенному в центре цитадели.
Прошло всего несколько мгновений после того, как я занял свое место на одном из четырех стульев, стоявших на помосте, накинув на шею шарф министра, как появились говорящие-с-ветром, которых вел сильно нервничающий Джин, и дюжина солдат, руки которых лежали на рукоятях мечей.
– Сожалею, но я настаиваю… прежде чем вы окажетесь в обществе Руки… – начал Джин.
– Нет! – выпалила на сиенском языке женщина с мечом. Затем повернулась к Катизу и продолжала на языке ан-забати: – Я не позволю тебе войти в логово врага без оружия!
– А я и не ждал ничего другого, – вмешался я на ан-забати.
Все призывающие-ветер замерли, услышав, что я говорю на их языке.
Молодая женщина – танцовщица, которую я видел на улице, когда въехал в город, – рассмеялась.
– Он говорит так, словно его рот полон песка! – сказала она. – Но он хотя бы выучил язык. Правителям полезно знать, что обсуждают их подданные, верно?
Джин, который ничего не понимал, умоляюще посмотрел на меня, переведя взгляд от женщины с мечом.
– Все в порядке, Джин, – сказал я. – Пусть стража подождет снаружи.
У меня имелся канон для защиты. И я сомневался, что эти люди пришли в цитадель для того, чтобы учинить резню. Они прекрасно понимали, чего это будет стоить всем – и в первую очередь жителям города.
После коротких колебаний Джин поклонился и увел стражников, пальцы которых продолжали подергиваться на рукоятях мечей, – они явно не привыкли к придворным формальностям.
– Ну а теперь, – начал я на ан-забати и пытаясь принять небрежную позу, хотя кровь отчаянно стучала у меня в ушах, – расскажите мне о своих тревогах, чтобы империя могла их разрешить.
Танцовщица прикрыла рот рукой.
– Пожалуйста, – сказала она на сиенском, сдерживая смех. – Нам нравится, что ты изучил язык Пустыни, но, полагаю, мы все лучше говорим на языке державы, которая нас покорила.
– Нас тревожит империя, – сказал Катиз.
– Что именно? – спросил я, переходя на сиенский, как пожелала танцовщица, хотя меня задел ее сдавленный смех.
– Ты ввел новый налог, – сказал Катиз. – На зерно. Ты наполняешь им силосные башни. Неужели ты думаешь, мы не понимаем, что ты делаешь? И не догадались зачем?
Я вспомнил послание, которое получил несколько недель назад, подписанное неизвестными именами.
– Мне передали вашу петицию, – сказал я. – Значит, вас не удовлетворили те усилия, которые я предпринял, чтобы успокоить вашу тревогу?
– Какие усилия? – спросил Катиз. – Налог следует отменить.
– Иметь зерновой резерв – распространенная практика, – сказал я, мысленно приняв решение наказать чиновников, которым поручил решить эту проблему, – возможно, кого-то придется понизить в должности. – Подобный резерв защитит при нарушении поставок продовольствия из-за голода, войны, засухи…
– Засухи? – спросила танцовщица, и я вновь услышал в ее голосе смех. – Я понимаю, почему ты мог забыть, оставаясь в саду за стенами, что в Ан-Забате не бывает дождей.
– Я имел в виду засуху на материке, – сказал я, стараясь сохранять дипломатический тон. – В таком случае стратегический резерв стабилизирует цену на зерно, пока оно остается в запасе, что не даст голодать беднякам города.
– Если на Востоке будет засуха, мы станем покупать зерно на Западе, – сказал Катиз. – Так было всегда. Давай будем честными друг с другом. Ты это делаешь не ради бедняков; ты готовишься к тому моменту, когда заберешь из портов тех, кто призывает ветер, закуешь их в своих темницах и сделаешь все, что в твоих силах, чтобы мы не смогли оказать сопротивление, как в прошлый раз.
– То есть вы не сможете заставить город голодать, – резко ответил я. – Я должен обеспечить защиту на случай, если поставки продовольствия в город прекратятся. Я забочусь о народе Ан-Забата.
– Народ Ан-Забата! – вмешалась танцовщица. – Что ты о нем знаешь? Ты видел его жизнь? Они не боятся голода – они боятся вас. Выйди в город, и мы покажем тебе народ Ан-Забата.
Я почувствовал, как у меня загорелись щеки. Она почти угадала мой собственный стыд, мои разочарования, связанные с садом. Конечно, она оказалась права, однако моя изоляция от их жизни не была моей виной, а стала следствием ограничений, которые мне навязали. Мне хотелось рассказать ей о запретах Голоса-Родника, оспорить ее косвенные обвинения в праздности, но я не рискнул открыто нарушить правила во время аудиенции.
– Ты осмеливаешься угрожать тому, кто может приказать тебя казнить, – сказал я, направив на нее свое раздражение не самым разумным способом.
Рука второй женщины легла на эфес меча. Я почувствовал, как холодок пробежал по моей спине – пробуждение магии говорящих-с-ветром, хотя воздух в зале оставался неподвижным.
– Да, – резко ответила танцовщица. – Неужели тобой настолько овладело отчаяние, что ты хочешь выяснить, как надолго хватит твоего стратегического резерва?
– Атар, достаточно, – вмешался Катиз. – Шазир, убери руку от меча. Мы здесь не для того, чтобы начать войну, – мы хотим мира.
– И что ты предлагаешь, чтобы мир сохранить? – спросил я.
– Ты создал проблему, – ответил Катиз. – Ты должен ее разрешить.
Я подумал о возможностях, которые у меня имелись, и пришел к решению.
– Я не могу полностью отказаться от стратегического резерва, – сказал я. – Что бы вы ни думали, он служит благой цели и является ключом к стабильной жизни города – бастион, защищающий его от трагедий.
– А мы не можем допустить, чтобы он у тебя был, – сказал Катиз.
Я немного подумал.
– Тогда я отдам его вам, – сказал я.
Говорящие-с-ветром обменялись недоуменными взглядами.
– Считайте это жестом доброй воли, – продолжал я. – Я искренне хочу помочь людям Ан-Забата и обеспечить процветание города. Я буду продолжать взимать налог на зерно, а мои агенты – наполнять силосные башни, но охрана и распределение резерва ляжет на ваши плечи.
Они провели короткое совещание шепотом. Я откинулся на спинку кресла, наблюдая за ними, размышляя над тем, какое обоснование своим действиям дам Голосу-Роднику.
– Я считаю, что это ловушка, – пробормотала Шазир на ан-забати достаточно громко, чтобы я ее услышал.
Катиз бросил на нее суровый взгляд, и они продолжили совещаться шепотом. И все это время танцовщица – Атар – смотрела на меня с нескрываемым любопытством в блестящих изумрудных глазах.
– Ты сиенец? – неожиданно спросила она. – Где ты родился?
– Моя мать найэни. – Я показал ладонь левой руки. – Но вне зависимости от происхождения я Рука императора, верно?
– Может быть, – ответила она. – Но они бы так не поступили. Ты мыслишь не так, как они, найэни, с мудростью, которой не хватает империи.