мысли. Во-первых, она была человеком, у которого я мог бы учиться по-настоящему, за пределами застывших структур канона. А вторая мысль заставила меня вздрогнуть, когда Атар развернулась, отбросив волосы за спину, и наши взгляды встретились.
Ее изумрудные глаза широко раскрылись от удивления, и следующие несколько движений получились скованными и неуверенными, но почти сразу она восстановила прежний ритм танца и продолжила его до последнего шага, потом поклонилась под оглушительные аплодисменты и звон монет, наполнивших корзинку у ее ног.
И все это время она не спускала с меня взгляда.
Если бы я сумел отвернуться, что могло бы пойти иначе? Быть может, мир не изменился бы?
Атар взяла корзинку, а ее зрители разошлись и слились с рыночной толпой. Она двигалась в реке тел с той же грацией, с какой танцевала, подошла ко мне, прищурилась и слегка склонила голову.
– Министр торговли, – приветствовала она меня на сиенском, позвякивая монетами в корзинке. – Ты здесь, чтобы взять налог с бедной уличной танцовщицы?
– Я надеялся найти ответ на вопрос: почему уличная танцовщица пришла вместе с говорящими-с-ветром, когда они явились во дворец, чтобы обсудить свои проблемы с империей, – ответил я на ан-забати.
Она рассмеялась, и эти звуки оставили во мне след, подобный магии.
– Я уже говорила, что ты многого не знаешь, – сказала она, переходя на свой язык. – Должна признаться, я не ожидала, что ты примешь мое приглашение.
– Мы оба больше, чем кажется на первый взгляд, – сказал я. – И, как ты правильно заметила, мне нужно многому научиться в Ан-Забате. Ты согласна стать моей наставницей?
– Ты думаешь, мне нечем заняться и я готова стать твоим проводником? – спросила она, глядя на меня так, словно я нанес ей невероятное оскорбление.
Я замолчал, пытаясь придумать резкий ответ, меня сбила с толку внезапная перемена в ней и непонятное удивление, которое Атар во мне вызвала. Увидев мое смущение, она снова рассмеялась, а потом развернулась на каблуках и зашагала в сторону города.
– Тогда пойдем со мной, – предложила она. – Лишь немногое из тайной правды Ан-Забата можно отыскать на рынке.
Атар повела меня через лабиринт переулков и узких улочек, дальше в город. Скоро дома, мимо которых мы проходили, начали носить шрамы покорения: зазубренные следы пламени боевой магии, глиняные кирпичи, выбитые ударом меча, здания, разрушенные химическими гранатами.
В канавах я видел человеческие отходы. На улицах было по-прежнему много народу, но создавалось впечатление, что жизнь покинула большинство встреченных нами людей. Они шли, опустив плечи, или сидели в дверных проемах с бутылками и трубками, над которыми, извиваясь, поднимался сладкий синий дым. Атар вложила несколько монеток в руки нищих и оборванных детей. Она не пыталась спрятать деньги, которые несла в корзинке с рынка, и явно не опасалась грабителей.
Ну а я постоянно боролся с желанием оглянуться, чтобы убедиться, что никто не собирается вонзить мне в спину нож. Я заметил двух крупных мужчин, одетых в белые халаты и с мечами на бедрах. Когда я заметил их в первый раз, мое сердце наполнил страх, поскольку они были вооружены в стиле Ан-Забата. Возможно, являлись сообщниками Атар и не исключено, что собирались похитить Руку императора, чтобы получить за него выкуп.
Или это были разбойники, которые поняли, что я здесь чужак, и ждали подходящего момента, чтобы напасть, как только я окажусь в более тихом месте.
Однако после того как я сумел разглядеть их более внимательно, мой страх усилился, только теперь меня преследовали совсем другие опасения.
Я заметил под капюшонами лица сиенцев, а походка выдавала сиенских солдат.
Значит, стражи из цитадели следили за мной с того момента, как я вышел за ворота. Они почти догнали нас – очевидно, их охватил такой же страх, какой испытывал я.
Видимо, мой план оказался не таким удачным, как я думал. Их послал Голос-Родник или Джин? Стюард обладал некоторой властью над охраной. Несмотря на то что меня ждал неприятный разговор с кем-то из них после возвращения, сейчас я ничего не мог сделать с нежелательным сопровождением.
– Здесь и раньше царила нищета, – сказала Атар, снова привлекая мое внимание к тому, что нас окружало, – но Ан-Забат не был так безнадежно запущен. Многие люди имели постоянную работу, хотя платили за нее мало. Только говорящие-с-ветром сумели сохранить свой прежний образ жизни.
Я остановился у входа в переулок и не мог оторвать взгляда от ребенка, который, стоя на четвереньках, внимательно смотрел на груду мусора.
Из мусора выскочил желтый грызун. Ребенок попытался его схватить, но грызун вырвался из его рук и убежал.
– Я изучал бухгалтерские книги, – сказал я, отводя взгляд от несчастного ребенка. – Ан-Забат – процветающий порт. Через город проходит огромный поток денег, больше, чем через любую другую провинцию империи.
– Точное описание, – ответила она. – Денежный поток проходит через город, как вода по каналам из Благословенного Оазиса, но лишь малая его часть остается здесь. После покорения Ан-Забата местные купцы лишились права на торговлю – его передали конкурентам из Сиены. Говорящие-с-ветром Ан-Забата доставляют товары в город и вывозят из города. Посредники из Ан-Забата покупают и продают их на рынке, и самые удачливые зарабатывают себе на жизнь, но главную прибыль получают сиенцы, забирая себе все, что создано трудом местного населения. И город постепенно умирает.
Мы шли дальше, наблюдая бесконечные сцены отчаяния и страданий. Молодые парни дрались из-за сушеного мяса. Отцы рвали хлеб на мелкие кусочки, раздавая их детям и ничего не оставляя себе. Изможденные матери прижимали к груди детей, смотревших на нас пустыми глазами.
Я уже видел нечто подобное в Железном городе, но он подвергся осаде и страдания жителей являлись следствием хаоса и войны. Кому из моих подчиненных следовало написать об этом – ведь, несмотря на целые состояния, проходившие через руки торговцев на Большом Рынке, дети голодали всего в часе от центра?
Мне бы следовало это знать. Я видел бухгалтерские книги, знал имена импортеров и экспортеров, которые владели товарами, проходившими через Ан-Забат. Имена сиенцев.
– Я сожалею, – сказал я.
Она склонила голову набок.
– О чем?
– О своей роли в их страданиях, – ответил я.
– Ты министр торговли, – сказала Атар. – Ты находишься в самом центре происходящего.
Ее слова больно ужалили меня и заставили покраснеть.
– Империя дает тебе задание, и ты его выполняешь, Рука императора, – продолжала она. – Ты согласился на это, когда принял назначение. Разве ты не знал, какой будет природа и последствия твоей работы?
Чувство вины усилилось, когда я вспомнил классический трактат «Богатство и Труд», в котором Путник-на-Узкой-Тропе писал, что торговец ничуть не лучше разбойника, если его богатство не поддерживает крестьян и ремесленников, являющихся хребтом империи. Чем я занимался как министр торговли – собирал тарифы и налоги, чтобы платить за сад и роскошь Вечной Цитадели, забирая средства, которые могли накормить детей?
Бо́льшую часть жизни я провел в сравнительном достатке, сначала в садах отца, потом в поместье Голоса Золотого-Зяблика, а теперь в имперской цитадели в Ан-Забате. Конечно, я знал о существовании нищеты, но в мире, где каждый мог улучшить свою судьбу, успешно сдав имперские экзамены, легко не обращать на нее внимания. Но разве могли эти отчаявшиеся дети конкурировать с такими, как Крыло и я, с юных лет занимавшимися с наставниками, которых наняли их отцы. Ведь они целыми днями копались в мусоре и не знали, удастся ли им сегодня поесть.
Я вспомнил Лу Чистую-Реку с симпатией, которой не испытывал прежде. Должно быть, ему показалось жестокой шуткой, что он, сын крестьянина, был вынужден конкурировать за более высокое положение с сыном богатого торговца.
– Неужели тебя удивляет, что многие в городе ненавидят империю? – внезапно спросила Атар, возвращая меня в настоящее.
Мы стояли на пустой площади – возможно, когда-то здесь находился рынок. Теперь же она превратилась в пыльное поле развалин, пустое и темное в сгущавшихся сумерках.
– Ты говоришь так, словно только нас следует винить за их страдания, – сказал я. Что-то мешало мне принять эту одностороннюю теорию. – Ты сама сказала, нищета была всегда. Может быть, до прихода империи Ан-Забатом правили великодушные короли, готовые открыть свои кладовые, чтобы накормить бедняков? А как же говорящие-с-ветром? Они продолжают получать прибыли от торговли, а их борьба с империей привела к тому, что порты были закрыты на год. Как это могло помочь голодающему ребенку?
– Многие погибли в борьбе, – сказала Атар, и в ее голосе появилось ожесточение, – но их смерти были нафнет, и они это знали. Они умерли ради высшей цели. Если империя вытеснит говорящих-с-ветром, это станет концом для всех нас.
– История, которая вполне устраивает говорящих-с-ветром, – сказал я и нахмурился, услышав слово нафнет, которое не встречал прежде.
Но его смысл не вызывал сомнений – упоминание о богине и жертве, которую она принесла, чтобы создать оазис.
– История, основанная на правде, – возразила она. – Говорящие-с-ветром бывают очень далеко, найэни. Они видели, что происходит, когда империя сжимает кулак.
Ее взгляд остановился на чем-то у меня за спиной и стал еще более жестким.
– Ты помог нам, передав в наше распоряжение силосные башни, – продолжала она. – Это хороший поступок, и твоя доброта стала единственной причиной, по которой я рассказываю тебе правду, – надеюсь, что ты меня выслушаешь. Я готова показать тебе больше, если ты захочешь. Встретимся на закате на рынке, через две ночи. И приходи один.
Она пересекла пустую площадь и свернула на другую узкую улицу. Солнце уже село, и казалось, будто город нарисован черными и пурпурными чернилами. Когда она исчезла из виду, я повернулся и увидел белые бесформенные фигуры на границе площади, вокруг больше никого не было.