– Это правда, – ответила Атар, – но я хотела, как хочу быть с тобой в эту ночь. Неужели ты думаешь, что я осталась помочь Катизу только для того, чтобы веселиться, наблюдая за твоими ошибками.
Я нахмурился, а она рассмеялась.
– Для человека, взмокшего от пота, твоя гордость слишком легко предается страданиям.
– Но мы же в пустыне! – выпалил я. – Здесь все постоянно потные!
– Верно, – согласилась она, – но ан-забати понимают это и принимают, в то время как сиенцы растекаются в лужи увядающей ткани.
– Но разве я не был потным, когда ты меня поцеловала? – спросил я и сразу об этом пожалел.
Этот момент казался новым видом магии, о котором не следовало говорить, – иначе воспоминание о нем рассыплется в пыль.
Атар улыбнулась с легким коварством, и что-то глубокое и необычное загорелось в ее глазах. Она наклонилась ко мне, и ее дыхание коснулось моего подбородка.
– Еще осталось немного времени до восхода солнца, – сказала она. – Для еще одного танца.
Кровь стучала у меня в висках, а она одним плавным движением поднялась на ноги.
– Давай, призывающий-огонь, – сказала она. – Ты ничему не научишься, если будешь валяться.
Разочарованный и потерявший ориентиры, не осмеливаясь это показать, я встал и начал повторять ее шаги. Так продолжалось в следующую ночь, и в следующую, пока через четыре недели – под новой полной луной, после того, как я показал танец говорящего-с-ветром в круге, – я заслужил татуировки.
На глазах собравшихся в круге Катиз растолок чернила в широкой каменной чаше и заточил перо ястреба, превратив его в полую иглу.
– Прежде я лишь трижды передавал мастерство владения ветром чужаку, – сказал он. – Они, как и ты, пришли к нам, уже владея могущественной магией. Они, как и ты, потеряли свой народ. Они, как мы надеемся, и ты, остались с нами на многие годы.
– Первые метки идут сюда, – сказала Атар и сделала три завитка кончиками пальцев в нижней части моего предплечья, под локтем. – Однажды, если у тебя будет собственный корабль, обе твои руки будут полностью покрыты татуировками.
Приятная дрожь прошла вверх по моей руке после ее прикосновения. Я сомневался, что когда-нибудь у меня наберется так много татуировок, и радовался, что они будут маленькими. Рукава сиенских одеяний легко их закроют, а мне еще только предстояло придумать план побега из цитадели. После визита Пепла со мной ничего интересного не происходило. И я не сомневался, что у меня полно времени.
– Не бойся показать боль, – сказал Катиз, что вызвало смех у других танцоров. – Все морщатся после первых ударов.
– Моя бабушка резала мою руку каменным ножом. Я сомневаюсь, что это хуже.
Катиз ткнул в меня иглой, и я поморщился, в особенности после того, как он стал втирать чернила в раны. Атар дразнила меня, а потом поцеловала в щеку. Луна начала опускаться к горизонту к тому моменту, когда Катиз закончил, но круг не расходился, чтобы увидеть появление нового говорящего-с-ветром.
– Постарайся не двигать рукой больше чем требуется, в течение следующих нескольких дней, – предупредил меня Катиз. – И, ради Нафены, не мой руку, иначе чернила размажутся.
Я едва слушал его. Пока он колол и покрывал чернилами мою руку, я ощутил первые ручейки новой силы, прохладные и успокаивающие, – но с бурными подводными течениями, подобными призыву огня. А затем почувствовал укол разочарования, когда понял, что магия говорящих-с-ветром также имеет ограничения, как колдовство.
Но я не ожидал ничего другого. Всюду, где я находил магию, возникали границы, будь то канон или заключенный много веков назад договор с богами.
В тот момент, когда Катиз закончил, я вскочил на ноги и потянулся к силе. Мягкая, почти невидимая волна последовала за медленной дугой, которую прочертила моя рука. Я надавил вперед и вниз, и она бросилась прочь от меня.
– Смотри, Атар! – Я подпрыгнул, улыбавшийся и опьяненный, и, хотя это не было глубоким знанием, к которому я стремился, ощущение оказалось красивым. – Я могу призывать ветер!
Она подбежала ко мне, и мы танцевали вместе с легким ветерком пустыни до самого захода луны.
Глава 21. Инструменты империи
Сон вернул меня в Долину Правителей, но я был там один и одет в простую одежду, в какой мы с бабушкой всегда ходили в Храм Пламени. Легкий ветерок поднял в воздух песок, а когда он стих, в долине, там, где танцоры образовали круг и Катиз добыл воду из земли, стоял волчий бог Окара.
– Разве это дом для волка? – проговорил он.
Окара поднял голову, пристально на меня посмотрел, и его глаза сверкнули над исполосованным шрамами носом. Окара больше не был статуей, высеченной из камня, а живым, дышащим богом. И, встретив его взгляд, я с дрожью понял, что это не просто фрагмент сна – как во все предыдущие разы, когда он мне являлся, – а бог на самом деле пришел.
– Я здесь счастлив, – промямлил я довольно жалкое оправдание.
Окара зарычал, и гнев волка привел в движение песок у него под ногами.
– Ну, так оставайся тут, ты сможешь прожить как изгой и внести жалкий вклад в предстоящую войну, но мальчик, который нарушил границы – и привлек внимание богов – желал получить знание, а не счастье, – прорычал бог. – Ты забыл о том, что тебе удалось совершить, когда тебя не сдерживали ограничения, а твой ум был гибким, как у древних ведьмаков, до того как нас связали договором? Призывы ветра – не та правда, что ты ищешь, только лишь другие рамки.
– И как, по-твоему, я должен узнать правду, если она неизвестна моим наставникам? – резко спросил я. – Ты говоришь загадками и аллюзиями.
Неожиданно я ощутил невесомость, а через мгновение перед нами появился Благословенный Оазис, но окруженный не городом, а безжизненными песками. Под яркими звездами стояла Нафена, и в дымке сна казалась не статуей, вырубленной из песчаника, а почти живой женщиной.
– Ты ведь пришел, чтобы ее найти? – сказал Окара.
– Она мертва, – ответил я.
– Да, но есть та, что на нее похожа, и она может стать твоей наставницей. Другая древняя ведьма.
Поток пламени вырвался от Окары и промчался по песку, точно его подгонял неизвестно откуда взявшийся ветер. Огонь направился ко мне, вцепился в одежду, обжег кожу, и я, с трудом сдержав крик, закрыл глаза в его ослепительном сиянии.
Огонь погас, и я оказался в лесу каменных колонн, уходивших во все стороны в бесконечный мрак. Колонны были украшены диковинными символами цвета крови или старой ржавчины.
– На севере Найэна в храме, который перестал быть храмом, живет женщина из костей, – сказал Окара. – Найди ее. Договор позволяет мне сказать тебе только это.
– Ты их имеешь в виду? – Я выставил правую руку, показывая ему шрамы, которые вырезала на моей ладони бабушка. – Это договор? Как он связывает тебя? Мне известно только, что он сдерживает магию, – но разве могут шрамы на ладони человека ограничивать бога?
– С какой стати я стану отвечать на твой вопрос, если своими действиями ты показал, что твое стремление к правде являлось лишь преходящим любопытством? – Окара наградил меня хмурым взглядом, повернулся и поскакал по ступенькам храма. – Ищи женщину из костей, если хочешь найти принадлежащую тебе магию во всей ее полноте и могуществе.
И волчий бог исчез за воротами храма. А в следующее мгновение появился ручеек, превратившийся в поток, который сбил меня с ног.
Я медленно просыпался, словно всплывал со дна моря, голову наполняли тягучие следы сна. Что он имел в виду, когда говорил о «женщине из костей»? Я никогда не слышал о таком ни в одной легенде Найэна. И это делало слова волчьего бога особенно значимыми. У меня не вызывало сомнений, что мое спавшее сознание не могло показывать то, чего я не знал. На короткое мгновение я подумал, а не выбрали ли меня боги для обретения могущества, как Железного-Когтя.
Впрочем, эта мысль показалась мне пустой. Зачем богам Найэна выбирать слугу империи, который оказался далеко от своего островного дома, да еще и отверг их обычаи? В любом случае, чтобы найти женщину из костей и обещанный Окарой ответ, мне требовалось вернуться в Найэн, но у меня имелось множество причин оставаться в Ан-Забате.
Солнце уже стояло высоко в небе – я вернулся из долины на рассвете, – но я не почувствовал запаха чая, каши, вареных яиц или выпечки. И не слышал слуг, готовивших мой кабинет к дневной работе. Я позвал Джина, но не получил ответа. Тогда я оделся и направился к двери, однако обнаружил, что она заперта. Я подергал ручку и понял, что дверь закрыта снаружи на засов.
– Джин! Что все это значит? – крикнул я.
Мои татуировки зачесались под повязкой, но не слишком сильно. Неужели кто-то смог догадаться? Я представил, как Джин наклонился надо мной, пока я спал, и, отбросив простыню, увидел свежие метки на руке.
– Стюард Джин!
– Доброе утро, Рука-Ольха, – сказал Алебастр сквозь щель в двери. Я прижался к ней глазом, но он стоял за пределами моего узкого поля зрения. – Или мне следует называть тебя как-нибудь иначе? – промурлыкал он. – Ведь Ольха – это сиенское имя.
– Что происходит, Алебастр?
– Голос Золотой-Зяблик окончательно все понял после Железного города; впрочем, подозрения на твой счет были всегда, – сказал Алебастр. – Рука-Вестник не отдал тебя палачу, потому что увидел способ использовать. Если честно, я беспокоился, что тебе не удастся завоевать доверие говорящих-с-ветром, но ты превзошел мои ожидания. Ты знаешь, какое наказание ждет предателя?
– Выпусти меня, Алебастр! – крикнул я, пытаясь понять, что означали его слова. – Это ошибка.
– Ты думаешь, мы поверили, что осколок фарфора мог оставить настолько сложные маленькие отметки, аккуратно расположенные на ладони? – продолжал Алебастр. – Неужели ты надеялся, что мы слепы?
– Отведи меня к Голосу-Роднику, – сказал я, пытаясь отыскать хоть какой-то шанс выпутаться из положения, в которое попал.
– Ты думаешь, император даст такое могущество, как колдовство, своим Рукам, не зная, каким образом они станут его использовать? – продолжал он, и его голос наполнился ядом. – Император постоянно находился с тобой, на ладони твоей левой руки. Возможно, ему и не были известны все твои мысли, как