Я проглотил разочарование, закрыл глаза и попытался открыть себя, повторяя дыхательные упражнения первого урока Шипящей-Кошки. В двенадцать лет меня вело нечто чуть большее, чем инстинкт. Тогда было легко представить, что я могу изменить себя и мир при помощи мысли и силой воли. Возраст и опыт научили, что это невозможно, к тому же связали мой разум жесткостью договора и канона.
После стольких лет я нашел ту, что хотела – и могла – учить меня глубинным истинам, которые всегда оставались за пределами моего понимания, продолжая меня дразнить. Быть может, канон не только ограничивал мои способности в магии, но и изменил разум, лишив возможности постичь глубинные истины узора. И, несмотря на все старания Шипящей-Кошки, мне не дано ими овладеть. Ужасающая мысль наполнила мой разум жаром и громом, уничтожив способность концентрироваться.
Я встал и принялся массировать болевшие колени и затекшую спину, а потом направился к выходу из пещеры. Когда я не слушал уроки Шипящей-Кошки и не занимался описанием своей жизни, которое собирался отдать дяде, я копировал и пытался анализировать рисунки на стенах пещеры. Я изучал их в свете факела – Шипящая-Кошка запретила мне создавать собственное пламя до тех пор, пока я не научусь гасить ее огонь, – и наслаждался тем, что они свидетельствовали: эти древние люди жили другими, но параллельными моей жизнями и разгуливали по пещере тысячи лет назад.
Как, размышлял я, они изменили узор? Какой из их выборов через долгие годы создал знакомый мне мир?
Со стороны входа в пещеру послышались шаги, и свет другого факела заплясал на каменной стене, когда Доктор Шо появился из-за поворота. Его сумка была доверху наполнена новыми лекарственными травами, которые он уходил собирать.
– Похоже, у одного из нас выдался не слишком продуктивный день, – сказал он, заметив бумагу и уголь у меня в руке, которые я взял из неожиданно больших запасов Шипящей-Кошки. – Ты все еще не научился гасить свечу?
– Я могу зажечь пламя при помощи старой магии, передачи или боевой магии, – сказал я, – но она мне не позволяет. Заставляет пытаться помешать ей творить магию, но не говорит, как именно это сделать. Впрочем, она древняя ведьма; стоит ли удивляться, что ее воля сильнее моей?
– Известно, что некоторые древние ведьмы утратили чувство узора, – сказал Доктор Шо. – Они едва не уничтожили мир, пытаясь его спасти. Она хочет убедиться, что ты не повторишь их ошибок.
Я бросил на него мрачный взгляд.
– Едва ли такие вещи может знать простой доктор, каким бы он ни был умелым. Ты когда-нибудь собираешься рассказать мне правду о себе?
– А разве я тебе что-то должен? – резко ответил Доктор Шо. – Ты живешь жизнью, полной тайн, Ольха, и знаешь, как важно их хранить.
– Ты считаешь, что не можешь мне доверять? – спросил я.
– Я видел, как ты убил дюжину людей в Норе, – сказал он.
– Я опасался за свою жизнь! – ответил я. – Ты прав. Я знаю ценность тайн, а те люди узнали одну их моих.
– И в ответ ты их убил, одновременно открыв свою тайну дюжинам других, которые ее не знали. – Он сделал глубокий вдох, а когда снова заговорил, его голос стал спокойным. – Быть может, когда-нибудь ты завоюешь мое доверие. Но сейчас остаешься импульсивным юношей, к тому же опасно могущественным.
Я ощетинился от оскорбления, но был слишком деморализован, чтобы продолжать защищаться. К тому же я понимал, что он прав. Дюжины моих неудач с Шипящей-Кошкой доказывали, что у меня отсутствовал самоконтроль.
– Я готов помогать тебе сдерживать свою силу до тех пор, пока ты не станешь достойным доверия, – продолжал Доктор Шо, поставил на пол сумки с лекарственными растениями и сел рядом со мной. – Расскажи мне, что пошло не так.
Я фыркнул и попытался придумать остроумный ответ, который высмеял бы способность обычного доктора помочь мне обуздать магию.
Но правда состояла в том, что я нуждался в помощи, а Шипящая-Кошка не собиралась предлагать ничего, кроме очередных наказаний.
– Всякий раз, когда мне кажется, что я уже близок к успеху, на меня накатывают старые воспоминания, – ответил я. – Я снова и снова вижу смерть Иволги, словно мир не устает напоминать мне о ней. Падение обелисков и кровь на столах в Норе. – Я провел несколько линий на своем рисунке, словно продолжал работу, как если бы признание в собственной слабости и разочаровании не имело для меня особого значения и Доктор Шо мог продолжать свой день, как если бы ничего не случилось.
– Ты ей об этом рассказывал? – тихо спросил Доктор Шо.
Я сделал глубокий вдох.
– Нет.
– Даже про Нору? – Казалось, он удивился, когда я покачал головой. – Мальчик, весьма возможно, что вся империя обрушится на наши головы.
– Шипящая-Кошка с легкостью отобьется от одной или двух Рук, – сказал я.
– Дело не в этом! – Он дернул себя за бороду. – Боги, почему ты ей не рассказал?
– Если бы я рассказал ей о вреде, который причинил без древней магии, она скорее прикончила бы меня, чем стала помогать.
– Ты слишком много думаешь о себе, Глупый-Пес, – сказал он. – Она жила на свете еще до того, как были заложены основы империи. Она участвовала в войне против богов. Ты думаешь, она не жалеет об уроне, который нанесла? Мы все оставляем след в мире, и часто он оказывается деструктивным. В лучшем случае нам удается как-то загладить свою вину.
– Но как я могу загладить свою вину в случае с Ан-Забатом? – резко спросил я, словно Доктор Шо мог говорить за каждого человека, которому я причинил вред. – Как мне исправить сделанное в Железном городе? С Иволгой? Даже сейчас империя почти наверняка пытает моего отца и отправила мать в темницу. Как мне исправить все это?
– Я не знаю, – коротко ответил Доктор Шо. – Но, если ты думаешь, что можешь сражаться с империей, не причиняя вреда людям, тогда ты не просто глуп, а безумен.
– Так почему ты все еще здесь? – резко спросил я. Он не только не пытался успокоить меня, он усилил мое разочарование, и теперь я начал метать молнии, ни о чем не думая. – Сезон тайфунов закончился. Отправляйся собирать медяки на окраинах империи.
– Я был с тобой в Норе. – Факелы мерцали, и я не сумел встретить его взгляд. Он встал и пошел от меня прочь. – Я не могу вернуться.
Я смотрел на него, забыв о своем рисунке, и пока его факел удалялся в пещеру, я получил новый повод для сожалений.
На смену осени пришла зима, и склон за входом в пещеру Шипящей-Кошки засыпало снегом. Большую часть времени мы проводили у жаровни в ее доме. У нее имелись запасы еды на зиму, но она ворчала, что Доктор Шо и я все уничтожим задолго до оттепели, и мы начали ставить ловушки в ближайших окрестностях. Окара уходил на охоту в одиночестве и всегда возвращался, облизывая губы, но часто приносил кролика или дикую индюшку, что позволяло нам наполнять наши желудки, когда ловушки оставались пустыми.
Живя в пещере Шипящей-Кошки, я перечитал историю своей жизни, размышляя об изменениях, которые могли бы сделать ее приемлемой для моего дяди. В ней рассказывалось о том, как догмы и доктрины связывали меня и тащили по тропе, которую я никогда бы не выбрал при других обстоятельствах. Однако мое повествование едва ли помогло бы мне завоевать доверие повстанцев.
– Что это? – спросила Шипящая-Кошка однажды вечером, когда я сидел возле жаровни и работал над книгой, дожидаясь, когда Доктор Шо приготовит рагу, наполнявшее пещеру аппетитным запахом. – Я уже видела твои записи. Ты рассказываешь о своих многочисленных ошибках?
Я положил книгу на обычное место рядом с постелью.
– Что-то вроде того, – ответил я.
Она хмыкнула, опустошила свою чашку и попросила добавки.
– Поешь чего-нибудь, Пес, – сказала она. – У нас есть время еще для нескольких ошибок, до того как мы отправимся спать.
– Я думал, что ты могла изменять форму уже через несколько лет после того, как мать оторвала тебя от груди.
Шипящая-Кошка прошлась по единственной комнате своего дома. Был вечер, я сидел в углу, пытаясь в очередной раз погасить ее пламя.
– Узор мира на твоей стороне, мальчик! Все, и я говорю серьезно, – она принялась размахивать руками, заставляя черепа в волосах стучать друг о друга, – все хочет, чтобы пламя погасло, за исключением меня. Почему же ты не можешь с ним справиться?
– Он пытается, Кошка, – проворчал Доктор Шо, сидевший в своем углу, где он в сотый раз раскладывал лекарственные растения по отделениям сундучка.
– Если бы он не пытался, я бы чувствовала себя гораздо лучше, – сказала Шипящая-Кошка. – Еще раз, а потом снова, до тех пор, пока не сделаешь все правильно или свалишься от изнеможения.
Железный клин торчал из узора мира, пока языки пламени лизали ее пальцы. Я закрыл глаза. Теперь это получилось быстро – потянуться и коснуться ее воли. Проблема возникала в следующий момент. Ее заклинание оставалось неподатливым, точно гора, – хотя теперь я знал, изучая узор, что даже горы двигались.
Почувствуй мир таким, каким он хочет быть, – сказала она. Как будто это было возможно без преодоления ее воли и сотворенного ею пламени.
Сосредоточься не на преодолении, а на том, что изменилось, – переходя от одного мгновения к другому. Все, что будет предопределено к тому, что было, – настоящий момент лишь мостик между ними.
Я подумал о своей жизни, о каждом прошедшем моменте, рожденном из предыдущего, так что все вместе становилось бессмысленным без каждой отдельной части. Глупый-Пес не появился бы в пещере Шипящей-Кошки, если бы Ольха не побывал в Ан-Забате. Но Ольха в Ан-Забате – это не тот Ольха, что наблюдал за смертью Иволги. Я был каждым из них – и ни одним. Я был мостиком между долгим, болезненным настоящим и неизвестным будущим.
Как я когда-то наблюдал за Атар, чтобы овладеть танцами Ан-Забата, теперь я ощущал ритм узора мира и следовал за его шагами, узнавая их, как главы истории мира, главы моей жизни, и каждая была бессмысленной без любой из предыдущих. Когда я вернулся к железному клину, я знал, что должно находиться на его месте. Однако кое-чего не хватало.