Я понимал узор. Я знал, что должно заменить железный клин пламени Шипящей-Кошки, след ее магии в мире. Я пожелал, чтобы узор оттолкнул клин и стал целым, однако чувствовал сопротивление самого узора.
Пламя Шипящей-Кошки погасло, но не из-за моих усилий.
Она стояла надо мной, стиснув челюсти и склонив голову набок, и я почувствовал не только оценивающий взгляд ее глаз, но и пустые взгляды черепов, вплетенных в ее волосы.
– На сегодня достаточно, – сказала она.
Полный разочарования, я улегся на свой матрас, как и каждую ночь за прошедшие два месяца.
На этот раз я спал очень крепко и меня не тревожили сны, а разбудил влажный нос, ткнувшийся мне в шею, и тревожное подвывание Окары. Я погладил собачьи уши, но он отступил назад, продолжая скулить.
– Что случилось? – спросил я и выбрался из-под ветхого одеяла.
И сразу почувствовал тяжесть, наполнившую узор мира, – тяжесть, которую я всегда мог узнать.
Лабиринт канона, где-то на северо-востоке.
Голос императора.
В доме было пусто, не считая меня и Окары. Огонь в жаровне едва тлел. Сундучок с лекарствами Доктора Шо стоял рядом с матрасом, где он и находился в течение этих двух месяцев. Отсутствовала книга моей жизни, которая должна была лежать рядом с моим матрасом, но сейчас я не мог ее отыскать.
Я услышал потрескивание огня за дверью.
Шипящая-Кошка сидела возле костра. И казалось, черепа в ее волосах наблюдали за мной. Она не поднимала головы, ее лицо оставалось в тени, пока Шипящая-Кошка читала мою исповедь.
– Ты нацарапал здесь настоящий хаос рун, мальчик, – сказала она тихим, сдержанным голосом. – Слушай, может, мне стоит потыкать в них моей иголкой, чтобы посмотреть, как они потрескаются?
Что я мог ответить? Было недостаточно того, что я признал свои ошибки. Быть в мире – значит, находиться рядом с другими людьми.
– Ты прочитала мои записи, – сказал я. – Что ты теперь скажешь обо мне?
– Там, где ты появляешься, мир меняется к худшему. Люди умирают. Разрушаются города. – Ее лицо исказилось, как у матери, которая потеряла ребенка, а потом она продолжала: – Ты говоришь о сохранении вещей и голодающих детях Ан-Забата, словно тебя это заботит. Как ты думаешь, те дети пережили падение города?
– Нет, – сказал я. – Я скорблю об их смерти, как Атар и Катиз. Но их смерти были нафнет…
– Не позволяй этому слову слетать с твоего языка – или я его тебе отрежу, – прорычала она. – Я знаю, кто ты есть и чего хочешь. Я думала, ты желаешь истины. Теперь я вижу, что тебе нужна лишь власть. Оружие. Способ за себя отомстить.
– Я хочу учиться, Шипящая-Кошка. Действительно хочу.
– Как ты можешь, когда ты несешь в себе все это? – Она взмахнула книгой, тряхнула головой и бросила ее мне через костер.
Бамбуковые дощечки со стуком упали у моих ног.
– Я пыталась понять, почему ты подходил так близко, но никак не мог навязать свою волю узору мира. Ну… вот, я нашла.
Я снова ощутил изменение далекой тяжести канона.
Шипящая-Кошка также его почувствовала и заметно помрачнела.
– Даже сейчас их битвы тебя отвлекают. Я слишком тебе доверяла. Твой самый первый ответ был честным. Мне не следовало начинать тебя учить.
– Но разве я не могу стремиться к истине и одновременно противостоять империи? – спросил я.
– Какое значение для узора мира имеет то, какой король где сидит и какие линии нарисованы на картах людей? – спросила она.
– Но ты сама участвовала в сражениях! Как насчет твоей войны с богами?
– Сам узор мира являлся местом наших сражений, – ответила Шипящая-Кошка. – Мы хотели сделать мир постижимым, чтобы в нем можно было жить, не опасаясь прихотей богов. А что поставлено на карту в войне, к которой ты хочешь присоединиться? Надеюсь, ты не думаешь, что в мире, созданном найэни, не будет смерти и жестокости?
И вновь я почувствовал, как боевая магия зашевелилась в узоре мира, однако я не уловил ответного следа колдовства.
– Даже сейчас восстание, в котором ты хочешь участвовать, сражается за крохи, – сказала Шипящая-Кошка. – Ты сам говорил, что найэни не могут сражаться как единая сила. Яростная-Волчица и Хитрый-Лис. Конкурирующее тщеславие, коррупция, которая всегда присутствовала в сердце Найэна. То, что ты сейчас чувствуешь, – это магия империи, уничтожающая стены Крепости Серого-Наста, где некоторое время находился штаб твоего дяди, хотя где он в данный момент, я не знаю.
– Но сейчас зима, – сказал я, когда по миру прокатилась еще одна волна магии. – Они не станут начинать войну зимой. – Но стоило мне произнести эти слова, как я понял, что они далеки от истины.
Имперские армии прошли маршем через Пустыню Батир, потеряв в песках двух солдат из каждых трех. Восставшие найэни – в отличие от говорящих-с-ветром – не контролировали торговлю и ценности и не обладали могуществом. Они просто являлись досадной помехой на пути империи. На них можно было не обращать внимания.
До тех пор, пока я не перешел на сторону врага, уничтожив Ан-Забат и прикончив дюжину солдат в Норе. Они дали мне силу, а я использовал ее против них. Такое унижение они стерпеть не могли.
– Какое тебе до них дело, Глупый-Пес? – потребовала ответа Шипящая-Кошка. – Ты сам сражался с восставшими, и, если верить тому, что написал, они убили твоего единственного друга.
– Я ошибался, – кисло ответил я, чувствуя, как во мне закипают стыд и гнев. – Я понял, каково истинное лицо империи, в Ан-Забате.
– Разве твоя бабушка не рассказала тебе правду о них в ту ночь, когда заставила принять ее договор? Ты все знал с самого начала, тем не менее стал одним из них, потому что это было легко. – Птичьи черепа застучали друг о друга, когда она тряхнула головой, и на ее губах появилась лишенная веселья улыбка. – Древняя ведьма… тьфу! Боги оказались глупцами, когда решили тебя использовать. Ты не в состоянии хотя бы один раз принять правильное решение.
– А что мне следует делать, по-твоему? – закричал я, и мой голос дрогнул. – Отойти в сторону и позволить империи поступать, как она пожелает?
– Да! – резко ответила Шипящая-Кошка.
Треснуло полено в костре, который горел между нами. Волна далекой магии прошла по узору, и внутри у меня все сжалось, словно правда, которую она произнесла вслух – пусть и была горьким лекарством, – проникла внутрь меня.
– Ты не сможешь принять узор мира, пока не поймешь, кто ты такой, – сказала Шипящая-Кошка; ее голос стал спокойнее, хотя и оставался жестким и острым, как скальпель. – А это означает принять решение не жить в мире, как желают для тебя твои предки, или требуют твои стремления, или тебя ведет культура твоего рождения. Ты должен выбрать слияние с узором и постигнуть его суть, не искаженную этими рамками.
Я с трудом нашел свой утраченный голос.
– Ты предлагаешь мне сделать такой выбор? – хрипло спросил я.
– Я не испытываю к тебе ненависти, Глупый-Пес – Ольха, – не важно, каково твое имя, – сказала она. – Ты разочаровал меня, и я устала от твоей нерешительности. Твой разум неспособен принять правду, которую ты ищешь, пока он завязан на тревоги соперничающих кланов и воюющих племен, или договор и канон.
Она подняла вверх пальцы. Железный клин ее воли вошел в узор, и на ее руке загорелось пламя свечи.
– Погаси пламя, мальчик, – приказала она, – и тогда мы перейдем к более глубоким вещам.
Я понял, что получил последний шанс, закрыл глаза и позволил сознанию опуститься в узор мира, стать нефритовой сферой, лежавшей над прибывающими и убывающими потоками возможностей, в бесконечно менявшемся танце всего на свете.
Оставить позади незначительные войны, выйти за рамки канона и договора, отступить от Сиены и Найэна, покорителей и покоренных, соперничавших сторон, скрывавших более глубокие истины. Сделать шаг назад, увеличить перспективу и понять мир таким, какой он есть в действительности.
Я почувствовал волю Шипящей-Кошки, превратившую пламя свечи в вихрь узора вокруг меня. Затем ощутил еще одну пульсировавшую волну далекой магии, напоминание о том, что за стенами пещеры бушевало сражение – пусть незначительное – и страдали люди. Ан-Забат уничтожен в схватке между завоевателями и побежденными, такая же битва стоила жизни Иволге, дважды разделила мою мать и ее семью и вынудила бабушку меня бросить.
Эта боль не должна оказаться напрасной. В любом случае она была важна для меня.
Я открыл глаза и отступил от узора. Лицо Шипящей-Кошки оставалось смешением теней от костра и созданного ею пламени свечи.
– Ты практически не выходила за пределы пещеры в последние несколько тысяч лет, – сказал я. – Кого ты любишь? Чье страдание способно коснуться тебя здесь, живущей рядом с костями и бесконечными вопросами?
– Так ты хочешь обрести понимание или нет? – спросила Шипящая-Кошка. – На самом деле все сводится к этому.
– Вовсе нет, – возразил я. – Так не может быть. Ты сказала, чтобы познать узор мира, я должен понять себя, а я – внук Сломанной-Ветки. Племянник Хитрого-Лиса. Ученик Коро Ха и Руки-Вестника. Влюбленный, пусть и на короткое время, в Атар, танцовщицу-ветра. Друг Иволги. И убийца Холодной-Лисицы. Я учинил бойню в Норе и привел империю в эти горы.
– Я была самой разной для многих людей, – сказала Шипящая-Кошка.
– Возможно, ты и сейчас была бы для них кем-то, если бы не пряталась здесь.
Она посмотрела на меня через пламя.
– Меня связывает договор.
– Так же, как императора?
Она поджала губы и собралась ответить, но я ее опередил.
– Если выбор стоит между пониманием некой глубинной истины и сражением за шанс делать добро на фоне вреда, который я причинил, я выбираю сражение.
Шипящая-Кошка сжала кулак и погасила пламя.
Костер, все еще горевший между нами, продолжал потрескивать, вода капала со сталактитов потолка. Окара ткнулся носом в мою икру и заскулил.
Шипящая Кошка бросила на меня мрачный взгляд.
– Тогда иди, – прорычала она. – Стань пешкой богов. Но больше меня не ищи.