Свет, который связывал меня, исчез, как исчез с тела моей бабушки, которая атаковала, полная боли и ярости. Крыло отпрянул.
Я почувствовал, как воля Вестника движется через узор, но без направлявших стен канона он лишь барахтался, невежественный и бессильный. Одинокая искра сверкнула между его пальцами.
– Что это было? – Вестник повернулся ко мне, продолжая атаковать узор. – Что ты сделал?
Я встал, прижимая к груди обрубок руки. У меня отобрали договор и канон, оставив обнаженным перед узором мира, лишенным не только защиты, но и границ. Теперь я был способен погасить пламя. Мог сделать много больше.
– Забирай Крыло и своих людей и уходи, – сказал я и начал внедрять свою волю в узор, как делала Шипящая-Кошка – и я, годы назад, когда чуть не уничтожил самого себя.
Теперь я многое знал о магии – далеко не все, однако достаточно, чтобы использовать заклинания, которые Вестник пытался отобрать у меня при помощи острия ножа, даже без защищающего действия договора.
– Беги из Найэна, – продолжал я. – У императора здесь больше нет власти.
Свет, подобный сияющей ртути, вырвался со лба Вестника и устремился на запад в поисках императора и канона. Его след в мире был подобен реке, которую я мог легко остановить плотиной своей воли. Вестник, шатаясь, подошел к столу, взял нож и направил его в мою сторону.
– Это… не может быть! – прорычал он.
– Сдавайся, Вестник.
Призрачная улыбка коснулась его губ, потом превратилась в злобную усмешку, и он бросился вперед, собираясь нанести удар ножом. Мои ноги вспомнили первые шаги Железного танца, уцелевшая рука метнулась вперед, ухватив клинок ветра, который рассек пальцы Вестника, и нож со звоном упал на пол.
– Я не хочу тебя убивать, – сказал я ему.
– Как ты это делаешь? – прорычал он, сжимая раненую руку, потом потянулся к боевой магии, как когда-то я в своем невежестве обратился к силе. – Не имеет значения. Я узнаю это и все остальное из твоей дрожащей, кричащей плоти.
Молния вылетела из его руки, ударила в стену, и на камне остались глубокие черные шрамы. Другая попала в стул, к которому я был только что привязан. Одна молния за другой летели в пол, стены и потолок. Возможно, я сумел бы их остановить, как помешал передаче императора, но они вспыхивали с недоступной для меня скоростью. Я понимал, что одна из них обязательно убьет меня, бабушку или Крыло, прежде чем я настолько их изучу, что сумею погасить в момент появления.
Я направил свою волю в узор и начал сплетать магию, которую видел в Ан-Забате и во дворе несколько часов назад, но так и не успел ею овладеть. Ощущение ее следа было прохладным и свежим, и она появилась в мире в форме щита, сотканного из занавеса света, полностью окружившего Вестника.
Молнии ударяли в световой занавес и отскакивали от него, пока пространство между ними не наполнилось криками, едким дымом и сине-голубым пламенем.
Взгляд Вестника столкнулся с моим, я прочитал в нем ужас, а его рот исказился в жутком крике. Никаких следов призрачной улыбки.
Вспыхнула последняя искра, и его воля покинула мир.
Занавес света исчез, а от Вестника осталась лишь горка плоти и пепла. Я ощутил диковинную боль – я пожалел, что не мог скорбеть о его смерти, – и повернулся к бабушке.
– Ты его убил, – резко сказал Крыло.
Я увидел ужас в его глазах.
– Он мог отпустить магию, – сказал я Крылу. – Однако он этого не сделал. Вот почему он умер. Я лишь хотел защитить нас от него. – Теперь, когда я понимал, чего хочу, мне не составило проблемы увидеть, как изменится мир, и найти магию этого изменения. – Я не причиню тебе вреда, Крыло. Мое предложение, которое я сделал Вестнику, все еще в силе. Забирай своих людей и уходи.
Он поднял руку, но я не почувствовал движения его воли. Теперь, когда Вестник умер, рядом не было Голоса, который давал бы ему силу. Он останется беспомощным до тех пор, пока Голос Золотой-Зяблик не поймет, что произошло здесь сегодня, и не обратит свое внимание – и передачу императора – в нашу сторону.
– Неужели ты думаешь, что твой брат принял бы это? – спросил я, осторожно коснувшись истерзанной руки бабушки. Она застонала, но продолжала лежать неподвижно, а ее дыхание оставалось поверхностным и хриплым. – Стал бы он сражаться за империю, которая причиняет такую боль?
– Я не знаю, – пробормотал Крыло. – Его убили восставшие. И у меня никогда не будет возможности задать ему этот вопрос.
– Его голова лежала у меня на коленях, когда он умирал, – сказал я. – И я думаю, что он скорее вонзил бы нож в горло Вестнику, чем стал участником пыток. Как и ты. Я не могу знать наверняка, но верю, что он сумел бы все понять, как сделал я. Мне хочется верить, что и с тобой все будет именно так. Спроси себя – как спрашивал у могилы Иволги, когда мы виделись в последний раз, – неужели это правильно?
Лиана падали превратила руку моей бабушки в изуродованную плоть, в которой виднелась голая кость, окруженная новыми зелеными побегами. Не существовало лекарств, которые смогли бы это исправить, а исцеляющая магия лишь привела бы к ее смерти.
Как было в грязи, в Железном городе, я потянулся к магии, находившейся за пределами исцеляющих заклинаний. Не имея ограничений канона, я сумел ее отыскать, взял ее и позволил нас связать.
Я услышал шаги, дверь открылась, зазвучали приказы на сиенском, но я не обращал на них внимания.
Мои мысли вернулись к заросшей тропе, ведущей к Храму Пламени, где бабушка нашла мое изуродованное тело и сумела его восстановить. Теперь я делал то же самое для нее. При помощи магии, которую я однажды знал как колдовство, я изменил форму ее руки, вытащил лиану, обвивавшую мышцы и кость, залечил раны, а потом почувствовал волну слабости, когда мощная исцеляющая магия, что нас связывала, начала восстанавливать ее жизнь, вытягивая силы из меня.
Узор мира мчался мимо меня, ведь я обманывал смерть, одно из самых могучих явлений. Я знал, что узор должен отвергнуть жестокость Вестника, и понимал, что он примет доброту. В конце концов, мир должен измениться.
Так пусть он изменится к лучшему.
Когда меня наполнила свинцовая усталость, я улегся на стол. Я стиснул руку бабушки, устроился рядом с ней и обнял ее голову обрубком правой руки, и теперь слышал, как ее сердце начало биться все сильнее и увереннее.
Я чувствовал, что у меня закончились силы; медленное исцеление, убаюкивающее дыхание бабушки переместило меня в пространство между сном и явью, где я оказался в компании богов.
Они стояли вокруг стола. Некоторых – Атери и Толлу, с их каменными мордами и сиявшими глазами, – я уже видел раньше. Других знал по мифам – например, мужчина с волосами и бородой, похожими на небольшое облако, и глазами, подобными звездному свету, мог быть только Небесным-Отцом, персонажем множества поэм Ан-Забата.
Здесь собрались существа, похожие на живые горы в форме людей: лес вместо волос, глаза – пылающие водоемы.
Мужчины и женщины с головами животных. Существа, полностью состоявшие из крыльев, что раскрывались подобно лепесткам бесконечных фрактальных цветов. Были и другие – странные, чудесные и ужасные, – но я слишком устал, чтобы ощущать хоть что-то, кроме умиротворения.
– Он нарушил договор, – сказал Небесный-Отец, и его голос походил на ветер пустыни.
– Он был нашим до того, как стал принадлежать кому-то из вас, – сказала Атери.
Она запрыгнула на стол, и жар, пульсируя, изливался из ее пасти.
Женщина с головой лошади оттолкнула ее в сторону.
– Ты не можешь заявлять права на него, – сказала она Атери. – Он нарушил договор со всеми нами.
– Какой договор?
Окара в теле горного пса и паутиной шрамов на морде проскочил в двери и, запрыгнув на стол рядом с матерью, поочередно с вызовом посмотрел на остальных богов.
– Ты прекрасно знаешь, о каком договоре идет речь, – резко сказала Атери. – На самом деле о многих договорах.
– Где отметки, оставленные на его плоти? – спросил Окара.
Глаза богов искали шрам в форме ромба на моей ладони, на руке ниже локтей и на розовой культе правой руки.
– Он один из древних, – сказал Небесный-Отец.
– Да, из древних, – но он не присутствовал во время заключения договора, – парировал Окара. – И на нем нет меток. Таким образом, он свободен творить любую магию.
Атери оскалила зубы.
– Это твоих рук дело, коварный волк? – спросила одна из живых гор. – Быть может, нам следует наказать тебя вместо него.
– Вы можете указать на императора Сиены и обвинить его в гораздо худших поступках, чем те, что совершил я, – сказал Окара. – Договор не имеет к этому человеку никакого отношения, однако он на нашей стороне.
– Нашей стороне чего? – осведомился Небесный-Отец. – Мы не воюем.
– Вы наблюдали, как людей, заключивших договоры с вами, раздавила Сиена, – сказал Окара. – Это дело рук Тенета, и он не удовлетворится завоеваниями среди смертных. Он стремится покончить с прежними порядками, чтобы создать собственный новый узор.
– Это ты так говоришь, – послышался голос из глубины распахнутых крыльев. – Но сейчас, в узоре данного мира, мы не ведем войну.
– А что произойдет в будущем? – не сдавался Окара. – Он может сразиться с Тенетом за нас, не нарушая договора. Ему по силам сдерживать конфликт до того, как закипят моря, а земля пойдет трещинами.
Среди богов воцарилась тишина. Атери угрожающе, оскалив зубы, смотрела на сына, а горный пес присел на корточки.
– Если он не нарушил договор, мы не можем его наказать, не нарушив договор, – сказала сестра волка и дочь Толлу, разрядив напряжение. – Пусть он живет. Но с этого момента мы будем считать его связанным, как всех древних ведьм. Если он будет учить древней магии, он лишится жизни.
– Это приемлемо, – заявил Небесный-Отец и исчез.
Один за другим боги давали свое согласие и уходили, пока не остались только Окара и Атери. Он повернулся к ней спиной и лизнул мой подбородок.