– Будешь спать с нами, – заявил Сет.
Анубис тут же возмутился:
– Я давно не маленький!
– Заткнись и помоги с диваном.
В детстве Анубису часто снились кошмары. То ли так влияла земля живых, то ли он абсолютно по-человечески боялся открывающейся вселенной. Тогда Анубис часто спал в комнате Нефтиды и Сета, это успокаивало кошмары.
Когда они перетащили диван в спальню, Нефтида тут же засуетилась, чтобы постелить, после они с Анубисом ещё долго сидели на кухне, беседуя, но Сет слишком устал, поэтому сразу лёг спать.
Ночь для него прошла беспокойно. Он проснулся, когда Нефтида скользнула на место рядом, уткнувшись ему в плечо, а Анубис устроился на диване. Потом просыпался ещё несколько раз за ночь, прислушиваясь к дыханию, но стояла тишина.
Утром Сет ненавидел будильник – как и всегда, конечно же. Но опаздывать в офис не стоило. Он выбрался из-под тёплого бока Нефтиды, Анубис тоже ещё спал, до подбородка завернувшись в одеяло.
Душ взбодрил, на щетину Сет махнул рукой. С кухни раздавался смех, так что он сразу пошёл туда.
Встрёпанный и едва проснувшийся в такую рань Анубис пытался готовить что-то, отдалённо напоминающее омлет. Вполголоса ругался, а сидевший на стуле Амон искренне улыбался.
Кажется, это был первый раз с момента ослепления, когда Амон наконец-то начал улыбаться.
13
Амон маялся весь день.
До этого время сливалось в единую вязкую пелену, наполненную густым мраком, но визит к Тиамат что-то сдвинул. Позволил осознать, что пусть Амон не видит, сила остаётся при нём. И он не позволит ни Тиамат, ни кому-то ещё угрожать ему или пантеону.
Может, поэтому сегодня весь день было ощущение… чего-то плохого. Как зуд под кожей, которого Амон не мог объяснить, но избавиться не получалось.
У Анубиса выходной, так что первую половину дня он остался дома, то ли никуда не собирался, то ли не хотел оставлять Амона. Готовить у Анубиса выходило прескверно, хотя он пытался. Так что, когда Сет ушёл в клуб, Нефтида заявила «ты так кухню сожжёшь» и решила преподать ему пару уроков.
Амон не видел, но был готов поспорить, Анубис слушал её вполуха, постоянно отвлекаясь и не находя ничего интересного в готовке. Он отлично помнил его скучающее выражение лица.
Интересно, когда оно начнёт стираться из памяти? Поглощаться мраком?
Потом пришла Эбби, и она как ученица оказалась куда способнее. Она искренне интересовалась, хотя яйца разбить никак не получалось. Амон даже помог ей. Он прекрасно справился с парочкой, не задумываясь, а когда попытался сосредоточиться на действиях, то ничего не смог, яйцо выпало из рук и разбилось.
Амон думал, что может дать отпор Тиамат, но на самом деле не способен самостоятельно побриться.
Он узнал, какой скользкий пол в ванной, а футболки совсем не одинаковы на ощупь. На некоторых принты напечатаны, и Амон проводил по ним пальцами, боясь забыть, что там изображено.
А потом натягивал первую попавшуюся футболку, потому что какая разница, они все для него выглядят одинаково. Как мрак.
Он не знал, что ему делать.
Но Анубис не оставлял времени задумываться.
– Нечего сидеть и жалеть себя. У тебя всего лишь нет зрения, а не ноги или руки.
Амон не знал, почему это потеря руки страшнее, но считал за лучшее согласиться. Тем более Анубис был с ним энергичен, и если прочее казалось тьмой, то Анубис становился пульсирующим маяком.
Может, потому что они слишком много путешествовали и влипали вдвоём. Амон привык к Анубису. Понимал, когда он цеплялся за Сета.
Иногда и надо на кого-то ориентироваться.
К вечеру Анубис исчез, зато пришла Эбби. Если остальные старались не напоминать о слепоте или не знали, как себя вести с Амоном, то она, как и Анубис, нисколько не смущалась. Брала его за руку и вела вперёд.
Эбби не настаивала куда-то идти или делать что-то определённое. Она ни на чём не настаивала, но предложила почитать.
– Мне нравится делать это вслух, а ты мог бы послушать. И объяснишь непонятные места.
Не знала Эбби многого: например, что стога называются стогами. Но училась она с любопытством.
– Ты не слушаешь.
Амон вздрогнул и повернул голову в сторону Эбби. Он действительно отвлёкся и не сразу заметил, что она замолчала. Читала она не очень ровно, с паузами, словно иногда не понимала слова.
– Ты не слушаешь, Амон.
– Извини. Просто… не знаю, у меня сегодня весь день плохое предчувствие.
Эбби промолчала. Может быть, пожала плечами, Амону оставалось догадываться. Ему нравилась компания Эбби, но к вечеру утренний комфорт и удовлетворение всё больше улетучивались, давая место беспокойству.
Это глупо.
– Я ведь могу остаться таким, – внезапно для себя сказал Амон. И понял, что это правда. – Так и будешь читать мне?
Он хотел оставаться милым, но так сложно это делать, когда перед тобой всепоглощающая тьма. Тогда ты сам становишься тьмой.
– Ты показал, что я могу быть не одна. И ты не один. Они найдут способ помочь тебе. Или привыкнешь. Ведь это всё равно ты.
Амон пожал плечами. И поймал себя на мысли, что не всегда использует жесты, забывая, что это он их не видит, а другие-то отлично.
Он сидел на диване в гостиной, ощущал на коже тепло от лучей заходящего солнца. Услышал, как хлопнулась на стол книга, а Эбби прошуршала тихонько. Почувствовал, как она оказалась рядом. Её голос зазвучал прямо перед Амоном:
– И ты можешь ощущать.
Её пальцы осторожно легли ему на веки и закрыли их, скользнули по щекам на плечи. Эбби наклонилась, так что Амон ощутил, как пряди её волос задели его кожу. Её губы коснулись сначала одного закрытого глаза, потом так же бережно второго. Опустились ниже в почти целомудренном поцелуе. А потом Эбби кончиком языка лизнула его губы и захихикала, когда Амон вздрогнул.
Она села рядом, прижимаясь, и Амон спрятал лицо в её волосах. Он помнил, что они светлые, выкрашенные на кончиках в розовый. А глаза Эбби жёлтые, с вертикальным зрачком, как у змеи, потому что она и есть древняя змея Апоп. Не совсем богиня, но они смогли с этим «что-то придумать».
Нагретая солнцем змея, с тонким язычком и гибким телом. Она из воздуха и льна. Из чего-то лёгкого, подобного солнечным лучам. И Амон улыбнулся, вдыхая запах горьких трав от волос Эбби. Уж этого не смогла отнять даже Тиамат: он мог чувствовать.
Бабушку Марты звали Элизабет, и она оказалась рада гостю. Провела Анубиса на кухню, налила ароматный ромашковый чай.
– Я хотел поблагодарить, – сказал он. – Когда ночью вваливаются незнакомцы в крови, можно и выставить их вон.
– Ты не был таким уж незнакомцем.
Когда Элизабет улыбалась, морщинки в уголках её глаз становились глубже и в то же время именно они неуловимо напоминали молодую женщину, которую Анубис встретил когда-то.
Он не вспомнил её в тот раз, когда пришёл, но он тогда мало что видел. Потом Персефона рассказала, и в памяти Анубиса тут же возникла невысокая женщина с затянутыми в узел волосами. Её красивый муж и маленький ребёнок, который умирал.
– Ты помог моему сыну, – сказала Элизабет, разливая чай. – Я помню это.
– Я ускорил его смерть.
Элизабет улыбнулась, понимающе, мягко, как простая смертная женщина, которая знала куда больше древнего бога.
– Иногда смерть может приносить облегчение. Мой Генри сильно болел, и это было ужасно. Видеть, как он мучается, но не в силах помочь. Это самое ужасное, что может быть, видеть боль своего ребёнка без возможности облегчить её.
Она задумчиво взяла из вазочки одну из конфет, которые принёс Анубис, но не стала пробовать.
– Я рада, что ты смог забрать его боль, сделать его переход лёгким. Я благодарна за это. И муж был.
– Где он?
– Умер пару лет назад. Дочь живёт в пригороде, зовёт переехать к ней, но я никак не решаюсь. Да и Марте удобно, она учится в Лондоне, иногда ночует у меня, когда поздно возвращаться.
– Сегодня придёт?
– Нет, – Элизабет снова улыбнулась, на этот раз куда задорнее. – Она часто о тебе говорит. Хотя, конечно, не поверила, когда я сказала, что ты древний бог. Но появление твоего брата из воздуха было очень убедительным. Решил вскружить моей внучке голову?
– Даже не думал! – возмутился Анубис.
Он ощущал себя смущённым и сам взял конфету. Элизабет хихикнула, совсем как девчонка:
– А может, она хочет узнать, каково это, поцелуй с пирсингом в языке.
– Я слишком стар для неё!
Маленькая кухонька казалась очень уютной, а чай действительно вкусным. Элизабет чем-то напоминала Нефтиду, может, поэтому Анубис проникся к ней такой симпатией. Или испытывал благодарность, что она не бросила их с Персефоной.
– Любопытно, – сказала Элизабет, – а боги знают, что такое смерть и потери?
– Мы… ну, в теории можем жить вечно. Если тело умирает, наша божественная сущность возвращается в него и запускает снова. Даже тела у нас не совсем человеческие. Но… да, божественную сущность можно убить. И мы знаем, что такое потери.
– А семьи? У тебя она есть?
– Да, – улыбнулся Анубис. – У меня есть семья.
Видимо, что-то в его улыбке было такое, что Элизабет сама улыбнулась, тепло и очень светло, а на её лице снова показались морщинки.
Анубис провёл у неё ещё некоторое время, прежде чем снова нырнуть в тёмные городские улицы. Мотоцикл он не брал. Сунув руки в карманы куртки, петлял узкими улочками, шагая прямо по лужам, жалея, что не надел тёплый свитер. Так что успел продрогнуть, пока добрался до нужного переулка.
Не того, где Анубис рисовал сердце, а гораздо ближе.
Уже смеркалось, Артемида дорисовывала последние штрихи в граффити, её брат Аполлон давал непрошеные советы под руку, а Гор уселся на качели чуть подальше и смотрел на это всё, держа в руках термос.
Который Анубис тут же перехватил:
– О, скажи, что здесь горячий кофе! Пожалуйста, горячий кофе!
– Не кофе, но горячий, – хмыкнул Гор.
Чай почти обжигал, Анубис глотнул побольше и тут же закашлялся, а на глазах выступили слёзы: чай щедро сдобрили божественным алкоголем. Да так, что чая в объёме оставалась меньшая часть.