И всё же было что-то душно страшное в безжизненном боге. В том, как бережно Сет положил его на кровать. Как тихонько заскулили псы, прячущиеся в тенях.
– Это я могу умереть, – прошептал Гор, не понимая, говорит ли он вслух. – Я, но не он!
14
Гадес заподозрил что-то неладное, едва ступил в квартиру Сета.
Под оглушительный дождь за окном.
Гадес обернулся к Персефоне. Она как раз выходила из сияющего контура, подсвеченная сзади, и приглаживала распущенные волосы, всегда жаловалась, что они встают дыбом при переходе, как после статического электричества.
– Нефтида не связывалась в последнее время?
Персефона нахмурилась:
– Нет. Да и мы были… немного заняты.
Гадес рассеянно кивнул. После дождя из крови он себе места не находил, постоянно казалось, что Подземный мир точно рухнет, хотя ничего подобного не ощущал. Он изводил себя и Персефону, пока она не сказала, что можно пройтись по границам и «посмотреть, что можно сделать».
На самом деле, в Подземном мире, как и в любом царстве мёртвых, не существовало такого понятия, как «пространство», а граница не была периметром – скорее, местами, где ткань вплотную подходила к ткани живых. Именно эти точки и предложила навестить Персефона.
Беспокойство поутихло в лесах. Деревья выделялись тёмной корой в вившемся между ними тумане, а лёгкий запах тлена смешивался с ароматом листьев. Спокойно и привычно. Никакого кровавого дождя.
Они нашли место за валежником, Гадес постелил тёплую куртку на землю, прямо на опавшие листья, среди папоротников и мхов. Они с Персефоной любили друг друга, и Гадес с восторгом смотрел, как туман льнул к её коже, сливался с ней, такой же бледной и влажной. Она смеялась, и вокруг них прямо из земли проклёвывались и распускались алые цветы.
Его королева тумана и тлена.
Они потеряли счёт времени, хотя поездка оказалась полезной. Гадес удостоверился, что границы пусть и истончаются постепенно, это приводит к изменениям, но пока всё не так плохо, завтра Подземный мир не рухнет.
Он ощущал это и в себе, как его собственная сущность отзывалась на изменения. Гадес не говорил вслух, не при Персефоне, но знал, если однажды случится так, что Подземный мир падёт, то и он умрёт вместе с ним.
Это не место. Это продолжение его самого.
Кончиками пальцев Персефона прикасалась к тёмной от влаги коре деревьев, задумчиво проводила ладонью по размашистым листьям папоротника и говорила, что вдвоём они наверняка смогут что-то сделать – провести обряд, соединить энергию, укрепить границу.
– Ты – густой подлесок, перегной в корнях деревьев. Но я – живительный сок, что движется вверх по стволам, листья и набухшие капли ягод.
Распущенные рыжие волосы Персефоны пахли терпким гранатом, и её уверенность разгоняла горечь Гадеса. Вдвоём они смогут что угодно.
Неудивительно, что они совершенно выпали из того, что происходило в мире людей. Но им бы сообщили, если что произошло, ведь так?
– Пойдём, – Персефона первой толкнула дверь, чтобы выйти в тихую вечернюю квартиру.
На кухне нашлись Амон и Нефтида. Он сжимал в руках чашку – на чёрном фоне золотом нарисованный анкх. Кажется, кружка Анубиса. Нефтида занималась травами, то ли пересыпая из одних баночек в другие, то ли просто раскладывая.
Взгляд Нефтиды показался слишком потерянным, и Гадес сразу насторожился:
– Что произошло?
Нефтида пожала плечами, но травы в её руках дрогнули и рассыпались по столешнице. Амон повёл головой, как будто хотел посмотреть, кто вошёл, но его взгляд по-прежнему устремлялся в пустоту.
Гадес сел за стол, а Персефона подошла к Амону, касаясь его плеча:
– Это я и Гадес. Что случилось?
– Вы ещё ничего не знаете, да?
– Что именно мы не знаем?
– Геката отравила Анубиса. Убила его тело.
– Но его сущность?..
– Не пострадала.
– Значит, он вернётся, – уверенно сказала Персефона.
– Это случилось три дня назад.
Теперь Гадес начал понимать. Обычно богам требовалось несколько часов, чтобы божественная сущность вернулась в тело. Если повреждения сильные, то день. Гадес хорошо помнил, как после пули в голову или свёрнутой шеи можно возвращаться и сутки.
Говорили, если уничтожить тело полностью, боги смогут создать новое, и вот на это уходит много времени, но сам Гадес ничего подобного не делал и не знал лично ни одного бога, который делал. Даже после огня остаются обугленные останки.
Гадес слышал, как однажды Артемиду сожгли на костре. Аполлон после этого лично разогнал всю местную инквизицию, а у Артемиды ушло несколько дней, чтобы вернуться.
Но если тело не пострадало, три дня – это много. Слишком много.
– Сет сможет его вернуть, – упрямо сказала Нефтида.
Она собрала рассыпавшиеся травы и закрыла их в последнюю банку, поднялась, чтобы расставить всё на полке. Её слова звучали продолжением начавшегося раньше спора. Или то, во что она очень хотела верить.
– Неф, он не может этого сделать, – мягко сказал Амон. – Ты знаешь.
Она сжала губы, всем видом выражая «ничего я не знаю». Гадес помнил, что Анубис ориентировался на Сета, тот мог поддержать, когда принца мёртвых накрывали собственная сила или мертвецы.
Но вряд ли Сет способен что-то сделать со смертью.
Нефтида отчаянно верила в это. Она ничего не сказала, а когда последняя банка оказалась на полке, молча вышла из кухни. Амон вздохнул, и его ладонь крепче сжала чашку.
– Сет ничего не может сделать. Я тоже пробовал звать, но тут это не работает. Думаю, Геката сделала яд, заклятый на его крови, чтобы Анубис не возвращался достаточно долго, и она успела сделать что хотела.
Амон помолчал и добавил:
– Думаю, он не может вернуться.
Гадес не слышал о том, чтобы бог не мог вернуться в тело, но и понятия не имел, на что способна Геката. Особенно если ей помогала Тиамат, хотя бы советом. Объединение богов разных пантеонов не сулило ничего хорошего для их противников.
– А что Дуат? – спросил Гадес.
– Всё нормально. Но тебе лучше поговорить об этом с Гором.
Амон оставался спокойным и непоколебимым. Уверенное солнце, которое светит надо всеми и вселяет спокойствие одним своим видом: пока оно на небе, есть что-то чёткое и непреложное.
Гадес видел, как таким становился Зевс. С того слетала самоуверенность и наглость, лоск превращался в твёрдость, когда это требовалось пантеону – потому что он оставался его главой.
Как и Амон сейчас.
Но его пальцы сильнее стискивали чашку, как что-то чёткое и осязаемое для потерявшего ориентир Амона.
– А что Сет? – спросил Гадес.
– Пьёт, – лаконично ответил Амон.
Он прикрыл уставшие покрасневшие глаза, или слишком устал сам Амон. Рядом засуетилась Персефона:
– Так, давайте я что-нибудь приготовлю поесть. Амон, ты обедал?
– Я… не очень хорошо справляюсь с холодильником и плитой.
– Тогда посмотрим, что есть в холодильнике… мда, думаю, стоит заказать еды. Ты в курсе, где это лучше сделать?
Она выразительно посмотрела на Гадеса, и тот вышел с кухни. Краем глаза заметил, как Персефона хотела мягко забрать чашку из рук Амона, но он придвинул её ближе к себе.
Гадес помедлил. Он хотел пойти сразу к Сету, но решил проверить комнату Анубиса. Мёртвые тела богов на Гадеса навевали тоску и безысходность, в отличие от трупов людей, которые напоминали о том, что души их теперь в одном из загробных царств.
Люди могли выбирать, где провести посмертие. У богов выбора не оставалось.
В изголовье кровати Анубиса стояли неоновые лампы: две вертикальные трубки по сторонам, они наполняли комнату ярким, но каким-то призрачным светом. Хотя Гадесу нравилось, чем-то напоминало Подземный мир с его фиолетовыми искрами.
Уютная пещерка с кроватью по центру.
Люди менялись после смерти, Гадес видел это много раз. Лица становились восковыми, слепки с себя настоящих, неуловимо изменённые в деталях. Боги же выглядели так, будто уснули.
Таким казался и Анубис. Застывшее выражение лица, на котором поблёскивали капли пирсинга. Одеяло на груди не поднималось от дыхания, веки не подрагивали от снов и сквозило что-то ещё неуловимое – отсутствие умиротворения.
Смерть. Хотя Гадес считал, что вернее было бы называть временной смертью. Или комой, как у людей. Потому что тела богов не разлагались, мозг не умирал, они всего лишь ожидали, когда вернётся божественная сущность и снова запустит процессы.
На кровати виднелись тени – псы Сета. Один из них поднял морду, глянув на вошедшего, но молчал. Как и Гор, сидевший рядом в кресле. Он забрался в него с ногами и выглядел как едва проснувшийся. Или не спавший.
– Что с Дуатом? – негромко спросил Гадес.
Гор потёр глаза:
– Не уверен, что смог бы что-то предотвратить… но я бы почувствовал, если что-то произошло. Геката не трогала Дуат. Или не смогла. Я туда постоянно перемещаюсь, чтобы проверить. Если с Дуатом что-то случится, Инпу мне голову оторвёт, когда вернётся.
Гадес кивнул:
– А мертвецы?
– Инпу держит их и пропускает. Даже сейчас. Его божественная сущность держит мертвецов.
Гадес подозревал, поэтому Геката и не хотела убивать Анубиса как бога. Иначе границы бы рухнули, а Дуат хлынул к живым.
– Дуат ощущается странно, – нахмурился Гор. – Я могу туда попадать, без проблем, но он… не знаю, замер и ждёт воробушка. Или защищает его.
– Где Сет?
– У себя.
Сет нашёлся в спальне. На столике рядом с кроватью лежал планшет, ещё не погасший, и початая бутылка какой-то мутной жидкости. С другой стороны от Сета на кровати устроилась Нефтида, и он бережно её обнимал. Она вряд ли спала, но лежала, закрыв глаза, и её тёмные волосы разметались по его груди.
Гадес подошёл к столику и под взглядом Сета взял бутылку. Ни стаканов, ни чего-то подобного не обнаружилось, так что Гадес хлебнул из горла. Алкоголь драл горло и обжигал нутро, на глазах едва ли не наворачивались слёзы. Оставалось гадать, из чего сделана настолько ядрёная штука и откуда она у Сета.