В центре стоял каменный саркофаг. Прямоугольной формы, ярко раскрашенный. Но никаких изображений – они не нужны богам.
Гадес сомневался, что мертвому Осирису нужны церемонии. Он умер, не перешел в иную форму бытия, а просто исчез, его сущность растворилась в воздухе и воде, впиталась в землю, испепелилась в тот момент, когда он перестал существовать.
Но египтяне слишком трепетно относились к загробной жизни. Как оказалось, их боги тоже.
Может, они верили, что Осирис все-таки живет, но иначе. А может, понимали, что это не так, но им, как простым смертным, требовались ритуалы.
Гадес не знал, воздавали ли подобные почести другим мертвым богам. Он даже не знал, что сталось с пустой оболочкой Посейдона – этим занялся Зевс, и Гадес полагал, тот просто щелкнул пальцами, чтобы тело превратилось в наэлектризованную пыль.
Посейдона хотели стереть – он не был достоин воспоминаний. Осирис должен был жить вечно хотя бы в памяти. Как истинный бог возрождения. И смерти – даже той, которая за гранью любых представлений о ней.
– Ты – сокровенный образ в храмах, душа-двойник всегда будет священной для приходящих смертных.
Голос Анубиса шелестел, подобно песку, что обнимает пирамиды. В нем отражались перекатывающиеся волны вечности и смерть, которая возносит к сиянию звезд. В слова вплетался бальзамический запах и негромкий перезвон браслетов на руках ушебти.
Гадес никогда не встречал этих существ, и, как шепнула Нефтида, они жили только в Дуате, не показываясь в мире смертных. Что-то вроде слуг, хотя Гадес успел понять, что в этом царстве мертвых целый сонм существ – привратников и тех, кому он даже названия не мог подобрать.
Ушебти выглядели как абсолютно голые женщины, чьи тела поблескивали золотом в сиянии свечей. То ли покрашенные, то ли всегда такие. Длинные черные волосы, ярко подведенные глаза. Гадес даже не мог толком сосчитать, сколько этих существ в комнате: они постоянно перемещались, то кидая что-то пряно-ароматное в курильницы, то подавая Анубису священные предметы.
А еще они шептали. И прислушавшись, Гадес смог разобрать повторяющиеся слова:
– Господин Запада, господин Вечности…
Интересно, титулы Осириса теперь перейдут к Анубису, или он сохранит собственные? Сейчас Анубис выглядел серьезным и сосредоточенным. Его современная одежда не выглядела неуместной – может, потому что черная рубашка и джинсы сливались с тенями в комнате. А вот в лице Анубиса отражалось что-то древнее и сакральное, не мешали даже капли поблескивающего пирсинга. И шрам на щеке, который не зажил так быстро.
– Пусть же он слышит так, как слышите вы, пусть он видит так же, как видите вы, пусть он встает так же, как встаете вы.
Ушебти с золотой кожей скользили между Анубисом и Сетом с Нефтидой, стоявшими в стороне. Они не принимали непосредственного участия в ритуале, тоже остались в современной одежде. Она как будто подчеркивала, что древние ритуалы даже сейчас уместны.
Кроме них был только Амон, стоявший около Гадеса, и Персефона. Сначала Гадес не хотел ее брать, но она заявила, что может решать сама за себя. И стояла на удивление спокойно, наблюдая за длинными и витиеватыми ритуалами Анубиса.
– Да не буду я отвергнут, да взгляну я на владык инобытия.
Гадес полагал, что здесь будут Исида с Гором, жена Осириса и их общий сын. Хотя Исиду Гадес не любил, она слишком напоминала Деметру. А Гор походил на мать.
Оставалось только гадать, они сами не захотели присутствовать на церемонии или их не допустил Анубис – он ни с Исидой, ни с Гором особо не ладил.
– И да совершу я все превращения, которые мое сердце могло бы пожелать свершить во всяком месте, где бы ни пожелал быть мой Ка.
Пламя свечей затрепетало как будто от невидимого ветра, а Гадес ощутил более отчетливое присутствие силы то ли Анубиса, то ли самого царства мертвецов. Он не мог толком различить. Ушебти заскользили чаще, шелест их голосов наполнил небольшое помещение. Амон наклонился, чтобы негромко сказать:
– Все. Дальше саркофаг отправится в Дуат, нам там делать нечего.
За мелькающими золотыми росчерками ушебти Гадес мог видеть Анубиса. Он оперся двумя руками на саркофаг, там, где должна была быть голова. Выражение его лица оставалось серьезным, черты лица в густых тенях заострились. Он серьезно кивал, слушая, что говорит ему наклонившийся Сет.
Амон исчез, явно не желая оставаться дольше положенного. Гадес не знал, давило на солнечного бога царство мертвецов или чувство вины. Слишком многие из его пантеона погибли – Осирис, Тот. Хотя Амон вряд ли мог с этим что-то сделать, он явно чувствовал себя неуютно.
Шелестя тканью длинного платья и звеня браслетами, к Гадесу и Софи подошла Нефтида. Она сама казалась одной из ушебти, только более плотной и реальной.
– Анубис отправится в Дуат, – негромко сказала она. – До завтра. Покажет всем сущностям царства мертвых, что теперь он их хозяин.
– Думаю, Анубис может быть жестким, если захочет, – заметила Софи.
Нефтида кивнула. Она задумчиво крутила один из своих браслетов.
– Может… но ему сложно. Из-за всего. Я пойду с ним, ему понадобится помощь.
Гадес кивнул. В конце концов, он понимал, что царству мертвецов действительно стоит напоминать, кому они подчиняются. Пусть даже сейчас границы оставались нерушимыми.
– Сет наотрез отказался идти с нами, – Нефтида посмотрела на Гадеса. – Присмотри за ним, хорошо?
– Ты могла и не просить.
– Не трогай его!
– Отойди, Хель.
Северная богиня сейчас вовсе не казалась бездушной. Она стояла перед Гадесом, едва ли не сверкая глазами. Уперев руки в бока и смотря снизу вверх. Косточки, вплетенные в ее волосы, казалось, тихонько перестукивались, хотя Хель не шевелилась.
Она могла бы казаться даже очаровательной. Но ее окутывала сила – смерти, холода и забвения. На Гадеса, правда, она не производила особого впечатления. И не потому, что Хель была не настолько древней, как он сам, просто сейчас Гадеса волновали другие вещи.
– Отойди, Хель, – спокойно повторил он. – Я поговорю с Фенриром.
– Знаю, как ты хочешь поговорить!
Внутри Гадеса поднималось легкое раздражение: он стремился покончить со всем как можно быстрее, и вмешательство Хель только путало планы.
– Я могу остановить тебя.
– Не можешь, – спокойно ответил Гадес. – Не важно, что за тобой свои мертвецы. Мы не можем пользоваться их силой. Мы – Врата и тюремщики, но сила только наша. И моя собственная больше твоей. Проверишь?
– Угрожаешь?
– Я не хочу этого.
На миг Гадесу даже пришла в голову мысль, что он и правда может сделать все силой, а не пытаться уговорить Хель. Но тут же представил Персефону, которая нахмурится при таком его поведении и покачает головой.
Гадес решил предпринять еще одну попытку. Он наклонился к Хель:
– Ты не понимаешь? Осирис мертв. Осирис. Наши убийцы очень хотят заполучить силу мертвецов. Мы сами не можем ею воспользоваться, а вот они – очень даже, если границы и защита рухнут. Я знаю, Договор Фенрира действует, тебя не тронут. Но что насчет других?
– Они далеко. Или ты боишься за себя? – Хель иронично приподняла бровь.
– Нет, я боюсь за Анубиса.
– Что тебе до этого мальчишки?
Гадеса неприятно царапнуло, как легко Хель отмахнулась от чьей-то жизни.
– Он дорог тем, кто дорог мне.
Хель не казалась убежденной, но больше и не спорила с прежней яростью. Расслабилась, но ее взгляд отчетливо скользнул по рукам Гадеса – она точно ощущала, как там подрагивает сила.
– Может, ты узнаешь что-то, что поможет моему брату.
– Возможно, – согласился Гадес, хотя на самом деле так не думал.
– Меня пугает, что он так быстро сдался. Но он – все, что у меня есть. Единственная семья, которой не плевать на меня. Будь аккуратен, Гадес.
– Я постараюсь.
И это было самое честное, что он мог обещать.
Хель отошла в сторону, и Гадес наконец-то вошел в комнату. Фенрир сидел на диване, сложив руки, на запястьях слабо поблескивали браслеты наручников, хотя цепь им не требовалась. В глазах Фенрира отразилось удивление, когда он поднял голову.
Аккуратно прикрыв дверь, Гадес защелкнул замок. Вряд ли он остановит кого-то из богов, но это работало как предупреждение лучше, чем табличка «Не влезай – убьет».
– Ты знаешь, что Осирис мертв? – Гадес повернулся к Фенриру.
– Да.
– Тогда догадываешься, зачем я пришел.
– Мне нечего добавить. Я рассказал все, что мог.
– Позволь напомнить, – спокойно сказал Гадес. – Ты утверждаешь, что заключил Договор с убийцами. Они не трогают Хель, а ты убиваешь богов по их указке. И не сдаешь. Ах да, раз Посейдон мертв, можно и признать, что он был среди них.
Фенрир кивнул.
Гадес шевельнул пальцами.
Его смерть была не бурей, как у Анубиса. Не покрывалом, как у Осириса. И не колким холодом Хель. Его смерть – это тьма, это река, это беззвездное небо в фиолетовых искрах. Шелестящий бархат силы подхватил Фенрира, поднял с дивана и резко отнес к дальней стене. Широко раздвинул руки. Фенрир зашипел, больше от неожиданности.
Боги крайне редко принуждали друг друга.
Гадес подошел медленно, не торопясь. Если бы сейчас за ним оставались следы, они бы полнились тьмой, будто влагой на топкой земле.
– Я устал от твоих игр, – сказал Гадес. – Боги умирают. А ты считаешь, будто понесешь наказание, и все?
Резким движением Гадес разорвал рубашку, обнажая грудь Фенрира, коснулся ее кончиками пальцев – выпустил тонких червячков тьмы, которые радостно вгрызлись в плоть, так похожую на человеческую.
Волчьи глаза Фенрира расширились, он понял, что делает Гадес.
– Я устал просить, Фенрир. Но ты забыл, что некоторые боги могут просто брать.
Щупальца тьмы шелестели почти в унисон с его негромким голосом. Гадесу было плевать, что сейчас думает Фенрир. Перед глазами все еще стояло лицо Сета, когда он понял, что Осирис мертв. Тяжело дышащий Анубис, бледный, в крови, но сумевший удержать границы и принявший царство отца. Амон, потерянный, повторяющий в пустоту «Я никому не могу помочь». Напуганная Нефтида, разрывающаяся между сыном и мужем. И Софи, льнущая к Гадесу.