Тонкие пальчики многообещающе пробегаются по шесту, прежде чем за него ухватиться. И сама холера цепляется за шест коленом и воздушной бабочкой кружится вокруг него, посылая томные взгляды окружащим её зрителям.
Замечает меня. Я так явно вижу, как она вздрагивает, пролетая мимо – что мгновенно расплываюсь в язвительном оскале.
– Привет, детка. Скучала? – произношу одними губами. Публика тем временем одобрительно улюлюкает.
И вот вопрос, кого же я хочу убить больше – тех озабоченных утырков, что сейчас лапы тянут к холере, лишь бы заправить пару купюр за тонкую блестящую лямочку, или её саму, что так призывно и маняще извивается на шесте.
Её. Только её. Это ведь она сейчас призывно крутит задницей, лишь бы денег на подиум побольше налетело. Она крутится на пилоне, распахнув ноги в вертикальный шпагат. Она зарывает пальцы в свою темную блестящую гриву, чтобы посексуальнее её встряхнуть.
– Смотри на меня, – шепчу чисто для себя, подаваясь чуть вперед. Холера, конечно, не слышит. Не может слышать – через такой-то шум.
Но именно в эту секунду она сползает на колени у пилона и стреляет в меня глазами.
– Умница, – произношу одними губами, – давай еще!
Жаль – не могу убить всех лишних зрителей. Но хотя бы её танец, распутный, развязный, откровенный врежу в память до последней секунды.
А потом – потом я до неё доберусь и придушу, конечно. И ноги эти бесконечные вырву нахрен. Чтобы никогда больше!
Программы для зала – короткие. Приват можно заказать у бармена. Я встаю из-за столика чуть раньше, пока прочие зрители озабоченно улюлюкают, глядя, как покачивает своим роскошным задом холера, удаляющаяся с подиума. Не хочу, чтобы её взял в приват кто-то кроме меня. В прошлый раз едва успел – даже от барной стойки не отошел, а Лею уже спросили. И тот мужик был очень недоволен, что его кто-то опередил.
– Её на максимум в приват, – киваю на подиум, где именно в эту секунду оборачивается для пущего эффекта холера. Оставляю деньги – и быстрая ладонь бармена тут же сметает купюры со стойки.
– Все будет готово через десять минут.
– Извините, – над моим плечом покашливает кто-то, я аж вздрагиваю. Оборачиваюсь, вижу того самого охранника, которому оплатил “входную пошлину”.
– Что?
– Мне очень жаль, но у хозяина клуба к вам еще есть вопросы по прошлому инциденту, – мрачно бормочет он, – не могли бы вы с ним их разрешить.
– Я только что оплатил два часа в привате. Этого недостаточно для разрешения? – приподнимаю бровь.
– Достаточно, – энергично кивает охранник, – только сами ему об этом скажите. Он у нас бабки любит, прекратит доебываться. А то ведь распорядится в следующий раз не пускать.
– Ладно, где он?
– Курит сейчас, – тут же оживляется охранник, – на улице. У главного входа.
Я гляжу на часы.
В принципе, могу успеть уладить этот долбоебизм до того, как холера зайдет в вип-комнату.
Забираю со стойки синий ключ от випа, сбрасываю его в карман.
Быстро шагаю в сторону выхода.
На улице оглядываюсь.
– Ну и где тут ваш хозяин?
– К машине, видимо, отошел.
Делаю еще пару шагов в сторону парковки, потом понимаю, что нет, нахрен оно все пошло. Разворачиваюсь к охраннику и успеваю заметить, как мне в лицо летит его кулак. Увернуться успеваю, но не до конца. Скользящий удар все равно заставляет мир подернуться легкой звенящей дымкой. Хорошо у мужика удар поставлен. Как у профи.
– Ну-ну, Ванек, мне немножко оставь, – раздается как сквозь вату неприятный голос подошедшего к нам с парковки человека, – я по этому старперу всю неделю скучал. Кто ж знал, что он придет на зад моей сестрицы полюбоваться.
12. Профессор опаздывает
Ну и где он?
Когда пятнадцать минут я совершенно как дура торчу в пустом привате – поневоле возникает ощущение, что Ройх надо мной издевается.
Мало того, что снова приперся. Мало того, что все мое выступление я чувствовала себя так, будто мне горло сжимают его жесткие руки, мало того, что он снова оплатил мой приват – сама видела, как к барной стойке ходил. Так еще и не пришел. И не понятно, что это значит. Это он так меня оскорбить пытается? Так не выходит ни хрена, мне же лучше!
Хотя…
Какое там лучше!
Если бы не знала, что нельзя так явно выделять одного клиента в толпе – нарочно бы напротив его столика остановилась бы и так бы и выступала. Просто назло многоуважаемому профессору, чтобы у него штаны прям на нем и загорелись!
А сейчас сижу как дура оплеванная, и внутри как эхом об стенки бьется холодная, но такая жгучая мысль.
Он. Даже! Не пришел!!!
А меня так трясло, когда своими полутрясущимися руками костюм полицейской из черного блестящего латекса напяливала. Это ведь была бы первая встреча после первого нашего раза.
Первый наш раз! Катя, прекрати так говорить, звучит так, будто ты уже в уме планируешь второй. Не с ним. Ни в жизнь.
И все-таки где он? Почему до сих пор не здесь, не смотрит на меня, не осыпает своими издевками? Или вот это вот его отсутствие издевка и есть? Так зачем он тратился на приват, лишние деньги, что ли, карман жгут?
Не выдерживаю. Выхожу из номера, шагаю к Марку. Он смотрит на меня кисло – передавая мне про приват, предупреждал меня, чтобы в этот раз все было без фокусов. И тут я. Явно приперлась раньше, чем могла бы закончиться полная двухчасовая программа.
– Не ори, пожалуйста, – говорю, устало падая в одно из кресел напротив его стола, – глянь по камерам, где моего клиента носит. Он не пришел.
– Не пришел? – Марк недоуменно повторяет, а потом переключает на экране приложение, переходя на видеонаблюдение. Выбирает камеры в зале, отматывает время…
Я осторожно присаживаюсь на подлокотник его кресла. Ноги уже от каблуков гудят. А Марк вот это неправильно понимать не будет. Села и села. Устала просто.
– Это что еще за херня, – мрачно спрашивает он. А на экране у барной стойки с Ройхом разговаривает Ванечка, выставленный сегодня на фейс-контроль. Говорит, говорит, а потом – вместе с Ройхом шагает на улицу.
– А на входе тоже камера есть?
– Цыпа, не елозь, есть, конечно, – щелкает нужными клавишами и переключается на камеру над центральным входом. Точно так же на ускоренной промотке находит нужный кадр.
– Вот сука, – тихо шепчет он, когда Ванечка машет рукой в сторону парковки и шагающий туда Ройх выходит из поля зрения камер. И обратно не заходит.
– Думаешь, он специально?
– Цыпа, ты, вроде, умная у нас, – Марк кривится и резко встает, – конечно, он, блядь, специально. Думаешь, не знает, что в поле зрения камер попадает, а что нет?
– А зачем он вообще его вывел?
– Мне тоже интересно! – почему-то Марк смотрит на меня так пристально, что даже не по себе становится. Но он резко шагает к двери, а я… А я пулей несусь за ним. Сама не своя от беспокойства. Я и вправду не понимаю. Почему Ройх не вернулся? Что ему там Ванечка набрехал, что он не пришел. Или…
– Цыпа, жопу прикрой, – через плечо бросает Марк, и я чуть на лету не спотыкаюсь. Ну точно, конец ноября, не особый сезон для латексных шортиков.
Джинсы напяливаю прям поверх наряда для привата. Куртку надеваю без толстовки, прямо так, на голые плечи, и снова бегом лечу на улицу, на парковку, чтобы увидеть, как Марк за шкирку поднимает с мокрого асфальта Ванечку с разбитой мордой.
– Где клиент? – рычит Марк, а я осоловело таращусь на пятна крови на асфальте. Тут драка была? Драка?! С Ройхом?!!
Сердце в груди начинает стучать так сильно – мыслей за этим стуком не слышу.
Слабый стон заставляет вздрогнуть. Туда я лечу уже сама, отчаянно надеясь, что если стонет, значит, дышит.
Правда, когда вижу, кто на самом деле копошится за бампером серого гелендвагена – шарахаюсь назад.
Вовчик. С расквашенным носом и явно – хорошенько уделанный под орех, потому что он с трудом стоит на четвереньках.
Морда у моего братца в уличном освещении смотрится так, будто его темными красками расписали. На самом же деле – кровоподтеки и ссадины, но как инфернально их высвечивает фонарный свет.
Смотрю на него придирчиво, а потом сама с размаху пинаю его в бок. Потому что… Потому что ненавижу его, да. Потому что очень хочу поквитаться хоть за что-то. И пусть удовлетворение слабое, но все-таки…
– Ты охуела, что ли, курва? – ладонь Марка сгребает меня за шиворот, поднимает меня над асфальтом. – Я тебе что сказал, блядине, насчет неприкосновенности наших клиентов?
– Это не клиент, – взвизгиваю отчаянно, потому что настрой сейчас у Маркуши таковой – он сначала раскатает по асфальту тонким слоем, потом только начнет разбираться, чем его версия происходящего отличается от реальности.
– А кто, блядь! – рычит Марк, но тем не менее присматривается к валяющемуся на асфальте Вовчику и унимается. – А! Вспомнил. Твой мразотный братец, которого ты просила на порог не пускать.
– И между прочим, десятку в месяц только за это тебе оставляю, – лягаю Марка в голень, – отпусти, придурок, куртку мне порвешь!
– Где наш клиент? – повторяет Марк оглядываясь. – Он уделал Ванечку, он уделал твоего брата. А где сам? В зал вернулся?
– Но мы ведь не видели, как он входил, – напоминаю я и лихорадочно верчу головой. Вижу в дальнем углу парковки темную тачку Ройха, несусь к ней, наплевав на каблуки, больно отдающиеся в ноги.
Вы мне, Юлий Владимирович, еще пару туфель для выступлений будете должны. Они же, блядь, стоят, как крыло самолета!
Правда, когда я вижу на асфальте тянущуюся к машине тонкую цепочку темных пятнышек, которые вряд ли могут быть хоть чем-то кроме крови – мысли про туфли как-то испаряются из головы.
Господи, я надеюсь, он хотя бы целый там? Живой? Дышит?
Вижу его и будто светлеет мне от облегчения. Потому что он по крайней мере сидит. Вертикально сидит на пассажирском сиденье. И даже шевелится. Делает что-то, что мне не видно.
– У вас в порядке все, профессор? – выдыхаю, подлетая. Явственно вижу, как Ройх вздрагивает от звука моего голоса.