Не. Не стыдно!
– Это ведь твой отец с собой в прошлом году покончил?
А вот эта некорректность мне выходит боком. Катерина костенеет в моих руках. Не ровен час обидится и начнет вырываться.
– Извини, – работаю на опережение вспышек гнева, – я к тому, что он, кажется, далеко не боец, раз пошел на это, бросив на произвол судьбы и дочь, и жену, и сыночка-мудозвона, которого он явно мало драл. Ты не в него. Ты в маму. А это значит, она выкарабкается.
Холера проворачивается в моих руках ужом, задирает ко мне лицо, таращась на меня крыжовниковыми своими безднами. Смотрит.
– Почему вы меня утешаете? – шепчет растерянно, за перила все еще цепляясь. – Я вам жизнь испортила. А вы…
– А что я? – приподнимаю брови и чуть теснее прижимаю её к перилам собственным телом. – Что мне тебя, убивать? Я предпочту по-другому взять свое возмездие.
Одновременно с “возмездием” чуть покачиваюсь из стороны в сторону. Трусь своими очень палевно бугрящимися брюками о её тонкие джинсы. Господи, какой же трэш. Я хоть когда-нибудь попрощаюсь с этим вечным стояком? Пока она рядом – это кажется таким невозможным…
– И что, неужели вы мне верите? – жгучее смущение на щеках холеры так дивно сочетается с её болезненно-язвительным тоном. – Мне? Вы?
– Речь сейчас не идет о вере, Катерина, – у неё сужаются глаза, а я – напротив, само спокойствие, – речь сейчас о выборе. Выборе, который я сделал еще сегодня утром. Хочешь знать, каком?
– Хочу, – она отвечает еле слышно, кусает губы. Не думает, дурында, что этим только сильнее меня драконит. И я не удерживаюсь, прижимаю ладонь к её лицу, провожу большим пальцем по этим мягким, сладким, клубничным её губам. Налитым, будто самые спелые ягоды. Кажется, надавишь – и брызнет сок.
– Капустина все равно обнародует запись, – замечаю, любуясь зыбким туманом волнения, сгущающимся на самом дне крыжовниковых моих бездн, – и у меня есть два пути. Продолжать обвинять тебя во лжи и отрицать, что между нами что-то есть.
– Я сама могу сказать, – тихо шепчет холера и жмурится, словно прибалдевшая кошка, – скажу, что на спор эту ерунду наболтала. Или просто, хотела вас оговорить и передумала.
Мой палец недовольно шлепает её по губам.
– Ты не дослушала! – укоризненно покачиваю головой. – Да, мы можем утверждать, что запись Капустиной не имеет никакого отношения к реальности. Или…
– Или? – девчонка повторяет это с искренним недоумением.
– Или пошли они все в задницу, – со вкусом тяну я, с удовольствием сжимая пальцы на упрямом подбородке, – они пойдут, а я – буду всем подтверждать, что да, я тебя трахаю. В библиотеке, в кабинете, в своей постели. В любое свободное время, и жаль, что его у меня так мало.
– Вас уволят, – у холеры становятся такие огромные глаза, что если заглянуть в них попристальнее, можно увидеть тыльную сторону пяток.
А я накрываю ладонью её руку, все еще лежащую на металлической перекладине, и прижимаю её к собственной груди.
– Пусть, – слегка пожимаю плечами, – пусть увольняют. Значит, им придется посреди учебного года искать преподавателя мне на замену. Того, кто будет тащить на себе чертову дюжину дипломников. И возьмется делать конфетку из такой… свалки талантов, как наш архитектурный факультет. Пусть. Зато ты после лекций будешь садиться в мою тачку. И не приблизишься больше ни к одному сопливому мажору. А если приблизишься – у меня будет официальное право подправить ему форму носа, а тебе – выдергать ноги. Ты ведь этого хотела? Или уже не хочешь?
Рот у холеры жалобно округляется. К такому ответу она, кажется, не готова была.
– Я не понимаю, – пищит она, недоверчиво встряхивая головой, – вы… вы не хотели со мной… о… о…
– Отношений, – договариваю снисходительно прищуриваясь, – да, я не хотел. Позавчера не хотел.
– И что изменилось?
Ничего ей не говорю. Просто падаю вниз, на её губы. Слишком задолбался болтать. Хочу всего и сразу, но раз уж все нельзя – хочу хотя бы языком её рот трахнуть. Так, чтобы пищала, как сейчас, так, чтобы дрожала, как сейчас, чтобы несмело, осторожно, почти украдкой лезла мне в волосы длинными пальцами.
Ох, холера…
До чего ж мастерски ты сегодня меня размазала…
Слезами своими отчаянными. Болью. Мамой. Проступившими из-под кожи на спине даже не железными – титановыми позвонками. Знал, что я в тебя влип очень глубоко. Есть подозрение, что сегодня – утоп с ушами.
Иногда мне кажется, что эта девчонка – суккуба под прикрытием. Иначе почему каждый взгляд, каждое её слово, и уж тем более – прикосновение отправляют в такой одержимый трип.
А её рот… Моя личная клубничная бездна. До краев наполненная приворотным зельем. Будто я и так не схожу по этой девочке с ума, нет ведь. Кажется, каждое соприкосновение с её языком, небом, губами – отравляет меня сильнее. Делает меня еще зависимее.
Отрываюсь через силы, тяжело дышу. Ощущения – как после жесткого спарринга, во время которого меня вдосталь погонял по рингу мой заклятый тренер.
Дыши, Юл, дыши.
Прекрати уже заглатывать все, что ты можешь получить от этой девчонки одним жадным глотком. Никуда она больше от тебя не сбежит. Ни одна мелкая стервь между вами не встанет. Можно замедлиться.
– У тебя планы на выходные есть?
У холеры и самой-то дыхание рваное, беспорядочное. На её долю выпало слишком многое сегодня, а тут еще и я. Не отстаю. И не отстану.
– Нет, – качает головой, – только в клубе смена завтра.
Мир натягивается одновременно и для меня, и для неё. Я напрягаюсь, раздраженно сужая глаза, она – напуганно втягивает голову в плечи. Уже жалеет, что заговорила. Чего еще было от неё ждать?
– Пойдем, – пока девчонка не напряглась и не успела удивиться, сжимаю покрепче ее ладонь и увлекаю за собой.
Я припарковал машину на диво метко – даже на большем расстоянии от пекарни, чем от этой клиники. Чуйка у меня молодец. Почаще б так работала!
– А куда вы, собственно, решили меня отвезти? – озадачивается холера запоздало – только когда мы оба устроились каждый на своем месте. Я – в водительском кресле, она в переднем пассажирском.
– В лес, конечно, – скалюсь я во все свои имеющиеся зубы и блокирую её дверь, – куда тебя может еще отвезти озабоченный сексуальный маньяк? Ты ведь за него меня держишь?
– В лес? – холера задумчиво поднимает брови. – А пояс из собачьей шерсти вы с собой взяли, профессор? Ревматизм вас там не прострелит в самый интересный момент?
Вот паршивка! Это она на что наезжает сейчас? На нашу с ней разницу в возрасте? Намекает, что я для нее староват?
Еще и ржет удавшейся шутке так заразительно, что даже беситься на неё не получается.
– Что ж, надо будет найти по пути аптеку, – вздыхаю печально, – купим мне пояс, а тебе – витаминки для памяти. Потому что если в столь юном возрасте ты никак не можешь перестать называть меня профессором наедине – то какой же глубокий маразм тебя одолеет в мои годы?
– А я точно доживу до таких древних седин? – сомневается поганка, не желая униматься.
– Если я услышу от тебя хоть одного “профессора” вне универа – очень в этом сомневаюсь, – хмыкаю насмешливо.
Она вроде фыркает, но от неё все равно веет какой-то острой тоской.
Той, что убивает в зародыше вот это её шебутное энергичное настроение.
– Ты думаешь о маме?
– Я всегда о ней думаю, – Катерина прижимается щекой к плечу и смотрит на меня. Я чувствую её взгляд на своей коже как легкое прикосновение чего-то шелкового.
– Вы меня ненавидите, да? – спрашивает, нерешительно касаясь тонкими пальчиками лежащей на рычаге передач руки.
– Ты.
– Ты, – решимости в голосе холеры становится еще меньше, – ты меня ненавидишь?
Мог бы ответить ей встречным вопросом.
Хотел бы даже.
Потому что на самом деле хочу подтверждения всему тому, что я услышал на записи Капустиной. А там ведь я услышал не только про наш первый раз в библиотеке. Но… Нет. Этому разговору нужен вечер, нужно соответствующее окружение, нужно много чего.
– В иные дни я очень хотел тебя ненавидеть, Катерина, – сознаюсь без особой охоты, – по-настоящему. А не так, что смотришь в твои глаза, руками – задушить хочешь, а тем что ниже пояса…
Она сначала хихикает, а потом вздыхает без веселья.
– Я такая дура…
– Ну да, – честно соглашаюсь я и, заметив краем глаза, как на её личике проступает вселенская скорбь, милосердно добавляю, – не переживай. Дурой быть лучше, чем дрянью. Не согласна?
– Как думаете, Аня… Она уже выслала запись ректору?
– Возможно, – я пожимаю плечами, – если и да, ректор не прослушает её раньше понедельника, Филимонов не занимается рабочими вопросами в выходные.
– Так может, нам тогда… – в голове холеры будто оживляются все её гениальные тараканы.
– Что? – опережаю её поток мысли. – Проберемся в универ под покровом ночи, взломаем кабинет ректора, удалим запись из ящика?
Наверное, если я хотел ответа – мне стоило сдерживать сарказм. Я не сдерживаю, и потому холера уже по тону моему понимает, что план обречен на провал, как бы детально она его ни спланировала.
– Давай не будем тратить на такую херню наше время, Катерина, – смягчаюсь я. Хватит с неё нервотрепки, она и так как пыльным мешком стукнутая сидит. – Тем более, что провести выходные мы с тобой можем с большей и пользой, и удовольствием.
– И как же? – судя по тону, холера почти уверена в том, что она от меня услышит. И куда её привезу – тоже предполагает. Что ж, тем приятнее надругаться над её шаблоном.
– Например, провести время с моими друзьями, – отвечаю я с глубоким удовольствием, – за городом. Они пригласили меня на все выходные. Мы с другом планировали выбраться на охоту. Хочешь ли ты составить мне компанию?
22. Трения
Я просто не могу в это поверить. Ройх! Везет меня к своим друзьям. На выходные. Да он же меня только за шлюху и считал. За ту, кого даже девушкой называть стыдно. А сейчас…