А потом на меня обрушивается водопад вопросов. И я даже не анализирую, чьи они. Просто отвечаю, кратко, бесцветно и бессильно. Наверное, чистосердечное признание и не должно быть другим.
– Вы понимаете, что признаетесь в том, что сознательно оговорили преподавателя?
– Да.
– Его сместили с должности из-за вашего обвинения.
– Знаю.
– Вам совсем не стыдно?
– Стыдно.
Сири и та бы вложила бы в эти слова больше интонационных эмоций. Я же – хуже чем робот. Силы хватает, только на то, чтобы выталкивать из груди звуки.
– Почему сознаетесь именно сейчас, Катя? – ровный голос ректора вклинивается между обвиняющими репликами членов комиссии, просто, как нож в масло входит.
Кажется, он спрашивает искренне.
– Совесть замучила, – мрачно бурчу я, – спать спокойно не могу и все такое.
– Вы пришли сюда по своему желанию? – продолжает донимать меня Васнецов, – и вам никто не угрожал?..
– Егор, Юлий не будет этим заниматься, – укоризненно вклинивается информатичка, – мы все его знаем.
– И все-таки я хочу услышать ответ Екатерины, – отрезает проректор, – и хочу проговорить для неё, что возможно, эта история закончится для неё отчислением. Если ей кто-то угрожает проблемами в учебе – это признание может выйти ей гораздо дороже.
– Сама, – измученно озвучиваю, – я пришла сама. Он даже не в курсе.
– Хорошо, – кивает Васнецов, снова берясь за телефон. Я обмираю, понимая, кому сейчас он будет звонить.
– Зайдите в мой кабинет, Юлий Владимирович, – очень официально требует Егор Васильевич, и сбросив вызов, смеривает меня испытующим взглядом, – вы готовы к очной ставке, Катерина?
Конечно, нет. Но кто ж мне даст от неё отвертеться?
С содроганием жду его появления.
Вроде совсем недавно разошлись, но… Я совершенно не знаю, как он может отреагировать на мою выходку. Хотя… Баба с возу – кобыле легче?
Ройх замирает в дверях проректорского кабинета, как только видит на стуле напротив стола меня. И это, наверное, единственный момент, когда я поднимаю глаза.
– Закрой дверь, будь так любезен, Юлий Владимирович.
– Что здесь происходит? – закрывая за собой дверь, негромко произносит Ройх, не спуская с меня прямого взгляда.
– А как ты думаешь? – заинтересованно уточняет Васнецов, прищуриваясь.
– Без вариантов, – хрипло отрезает Ройх, – предсказать можно только дураков, Иванова, увы, к этому сословию не относится.
Готова поклясться, что это «увы» разные слушатели слушают по разному. Я – скептично думаю, что, возможно, будь дурой – и забила бы на эту впихнутую без спроса таблеточку. И вправду – побеспокоился ведь, чего возмущаться.
Профессорат – они наверняка уверены, что Ройх все еще хочет меня отчислить. Васнецов…
Если он хотя бы догадывается про меня и Ройха…
От греха подальше опускаю глаза.
– То есть ты не в курсе, что Иванова хочет отозвать свою претензию на домогательство? – Васнецов даже не скрывает свой испытующий тон.
Я готова поклясться, что слышу скрип чьих-то зубов.
Интересно, ему вообще угодить можно?
Оговорила – ненавидит. Отзываю обвинение – зубами скрипит.
– Я никогда не отрицал, что тот случай действительно имел место, – наконец негромко произносит Ройх, – и сейчас проговорю это. Я действительно допустил тогда ряд вольностей в адрес Катерины. Ей нечего отзывать. Ту запись слышали все члены преподавательского состава.
Я отчаянно впиваюсь в его лицо взглядом.
– Что ты несешь? – спрашиваю мысленно.
– А ты? – так же беззвучно он двигает бровями.
– Иванова утверждает, что осуществила осознанную провокацию, – задумчиво произносит Егор Васильевич, – что сделала не один намек на желание… сдать зачет неинтеллектуальным способом.
Как виртуозно он это описал. Вах! А я-то использовала просто «переспать за зачет».
– Я вас умоляю, – Ройх насмешливо морщится, – её намеки не имели никакого значения. Она просто не замечала моих. Поступавших гораздо раньше.
Господи…
У меня волосы на спине дыбом встают.
От его откровений осуждения на лицах матрон из комиссии становится все больше. И адресовано оно уже не мне.
– Я предлагаю отправить Иванову на занятие, – Ройх бросает взгляд на часы, – меня сейчас подменяет наш аспирант Тищенко, лекцию он дочитает до конца. А мы урегулируем этот вопрос…
– Нет! – я вскакиваю на ноги, сжимая кулаки. – Я никуда не уйду, пока не будет зафиксирован мой отказ от всех претензий.
– Сама не уйдешь – я могу и вынести, – ровно произносит Ройх, глядя мне в глаза, – и хоть три обвинения в домогательствах потом строчи.
У меня в груди со звучным бульком лопается поднявшийся пузырь злости. Я прямо чувствую, как со дна моей души поднимается еще один.
– Я приду на ученый совет, – чеканю с вызовом, глядя Ройху в глаза, – и могу при тамошних старперах показать, как лезла к вам на колени, Юлий Владимирович. И поцелую вас как тогда. Думаю, все вас поймут. Вы же мужчина, а не евнух.
Ох, какой убийственный у него становится взгляд.
Мог бы уже понять, что я никогда не мелочусь со ставками.
Ройх размыкает губы…
Только звучный хлопок проректорской ладони по дубовой столешнице и спасает всех зрителей от еще одной нашей с Ройхом вербальной дуэли. Которых стены этого университета и так видели слишком много.
– Уважаемые члены комиссии по этике, – проговаривает Егор Васильевич отстраненно, – я прошу у вас прощения, но не могли бы вы оставить меня наедине с этими двоими. Это должно сэкономить время нам всем.
Члены комиссии, совершенно ошалевшие из-за нашей с Ройхом баталии, подчиняются проректору без всяких возражений. Только переглядываются и сразу же выходят.
В кабинете остается три человека.
А потом…
– Господа, меня мало волнует, что вы трахаетесь, – абсолютно бесстрастно озвучивает Егор Васильевич.
– Не трахаемся мы! – возмущаюсь я.
– Пока что… – нагло вворачивает Ройх с самоуверенной ухмылочкой. Руки прям чешутся засветить ему по морде.
– Пока, уже – мне это не интересно, – отрезает Васнецов так же нейтрально, – у нас ученый совет послезавтра по вопросу перевыборов декана для строительного факультета. Вы сейчас уже почти сорвали мне это мероприятие. Отсюда вы выйдете только после того, как мы разрешим эту вашу дилемму с домогательствами.
– Нечего разрешать, – Ройх пожимает плечами, – если меня не переизберут с имеющейся старой претензией – пусть не переизбирают.
– Ваш голос, Катерина? – взгляд Васнецова падает на меня. – Вы хотите сказать, что пойдете на любую идиотскую выходку, лишь бы доказать собственную виновность?
– Пойду, – киваю без сомнений. Сейчас – уже даже из принципа.
– Зачем ты в это лезешь? – интонации Ройха спускаются до тихого рыка. – Тебя никто не просил.
– А меня не надо просить, – огрызаюсь, скрещивая руки на груди, – если я могу хоть что-то исправить – сама все сделаю.
– Ничего ты уже не исправишь, холера, – цедит Ройх, глядя на меня с явным желанием высосать всю кровь, – после того, как ректор получит запись, в которой ты треплешься про библиотеку – я все равно не смогу вернуть должность. На кой ляд ты лезешь на рожон и пытаешься добиться собственного отчисления?
– Затем, что если я сейчас отзову претензию, тогда есть шанс, что тебя после этой записи хотя бы совсем не уволят, – рычу в ответ, потому что нет моих больше сил сдерживаться. Он меня уже конкретно достал.
Нах мне не нужно его благородство. Своего – хоть залейся, хоть упейся, хоть утопись!
Слева прокашливается проректор. Как гром среди ясного неба – напоминание, что мы вообще-то тут не одни. Забылись – причем оба, Ройх, как и я, откровенно сконфуженно косится на Васнецова.
– У вас все очень запущено, господа, – Егор Васильевич неодобрительно покачивает головой, постукивая ручкой о край стола, – но как я уже и говорил, мне на это плевать. О какой записи вы говорите? Что должно выплыть?
Так уж выходит – мы переглядываемся как сообщники.
– Ну же, – поторапливает Егор Васильевич, – господа, я не могу вам помочь, если не знаю, в чем именно вам нужна помощь.
– Вряд ли ты тут поможешь, – Ройх покачивает головой, – даже твои возможности не безграничны.
– И все-таки?
Под пытливым взглядом второго лица в университете стоять оказывается неудобно. Я бы с большим удовольствием спряталась от него куда-нибудь – хотя бы в шкаф, а лучше – за Ройха. Но я ограничиваюсь тем, что просто сажусь в кресло. Замечаю пристальный взгляд Ройха. Понимаю, почему он молчит. Это ведь не только на него компромат. Но и на меня. Информация о том, что я трахалась с преподавателем в библиотеке вряд ли хорошо скажется на моем личном деле. А сколько на мою голову выльется грязи…
– Расскажи, – я пожимаю плечами, – все равно все узнают уже вот-вот.
Ройх чуть покачивает головой, будто имеет какие-то возражения против этой мысли, будто знает способ, по которому я поднимусь со дна. Но все же начинает. Скупо, неохотно, выдавая Васнецову детали только благодаря его въедливым уточняющим вопросам.
– Ох, Юл… – в конце рассказа Егор Васильевич прикрывает глаза ладонью. Да-да, без фейспалма эту историю слушать невозможно.
– Я ведь тебя просил вести себя потише…
– Строго говоря, в тот раз мы и были тише воды, ниже травы. Нас никто не слышал. Да, холера? – от его развязного тона меня бросает в жар. Я понимаю, что он делает этим своим демонстративным пренебрежений правил и норм. Пытается переключить огонь на себя. Любыми средствами.
Впрочем, Васнецову, кажется, и правда фиолетово, что и как говорит Юл. Он явно где-то на своей волне. Минуту думает, потом встает из кресла. Зарывается в ящик стола. Достает ключи, а я успеваю заметить блестящий браслет наручников, прикорнувший сбоку от бумаг. Ох, ничего себе. Это ему зачем? Нерадивых студентов к граниту науки приковывать?
– Посидите тут десять минут, господа, – произносит Егор Васильевич, закрывая ящик и пряча от меня его интересное содержимое, – десять минут. Не убейте друг друга, умоляю. В этом году нет в смете ремонта моего кабинета.