Она? Да правда, что ли?
В золотых трусах и бесполезной масочке, на пилоне, спускающая лямку лифчика.
А танцует маленькая стервь лучше, чем врет.
Впрочем, будем откровенны, когда она врала при мне в последний раз – из меня был хреновый оценщик актерского мастерства.
Оказалось, что невозможно мыслить здраво, когда в голове взрывается алчная тьма, которую сдерживал три чертовых семестра.
Как я избавился от Макса – понятия не имею. Наверное, прозрение придало мне сил. Не смог допустить с собой в приват, туда, где маленькая гадюка извивалась на пилоне для меня. Пусть недолго. Похер.
Еду на работу – зверею все сильнее.
В голове – все еще вчерашний вечер, бесконечная беготня, и то, как Иванова, зарабатывающая себе на жизнь стриптизом, пыталась что-то из себя строить и что-то мне доказать. Как будто я не в курсе, какие именно “услуги” предлагают её “коллеги” в приватных номерах. Всегда так было. И маленькая стервочка, которая совершенно точно не первый раз была на сцене, пыталась мне доказать, что она не такая? Ну-ну.
Худо-бедно, на рабочий лад настроил звонок от проректора. Ну точнее, звонок раздался, и мне пришлось как-то избавляться от всего того бреда, что сейчас болтался в моей голове. Получилось почти быстро. Видимо, сказывался стаж, давно я воюю со всем этим дерьмом.
И еще повоюю, конечно.
Хотя насколько было бы проще оставить эту пагубную прихоть за спиной.
– Ты мне проспорил, Юлий Владимирович, – вместо “доброго утра” и “как дела” заявляет проректор.
– Васнецов, я поздно лег, рано встал и совершенно не настроен гадать, в каком из семнадцати наших с тобой заключенных пари мог проспорить.
– Семнадцати? Не тринадцати?
– Память подводит, Егор Васильевич? Старость и склероз? Вы уже готовы уступить дорогу молодым, а вашу прекрасную жену – более дееспособным любовникам?
Только кровожадное покашливание с той стороны трубки доносит до меня привет с земли. Нет, с женой я перебрал, пожалуй. Именно семейные вопросы у Васнецова считаются находящимися за красной чертой тем, над которыми шутить не полагается.
– Ладно, я пошутил, – мрачно сознаюсь, – что такого случилось?
– Собрание ученого совета по вопросу твоего возвращения к должности состоится через две недели. Если стоишь – танцуй. Если сидишь – кукарекай.
– Как тебе удалось? Я предполагал, что предельно выбесил пней в совете.
– Выбесил, конечно. Мог хотя бы что-то сказать в свое оправдание, чтобы противопоставить словам этой нашей “звезды”, – тон Егора характерно мрачнеет.
Увы, но это означало, что “звезду” выперли бы со скандалом. Громким таким. На все приличные московские вузы этого бы скандала хватило.
Тогда я еще не хотел так избавиться от неё, любой ценой, любыми средствами.
– Юл, только я тебя прошу, – напоследок просит Васнецов, – веди себя, пожалуйста, потише. Никаких новых скандалов. Поверь, твоя репутация сейчас ни одного не переживет. Даже маленького. На соплях держишься.
Обойтись без скандалов…
Хорошее пожелание. Главное – вовремя озвученное. В то время, когда я уже прикидываю, как мне воспользоваться полученным компроматом на Иванову.
Слава богу, совесть и жалость она мне сама отбила своим идиотским поведением.
Ладно, с этим можно подождать.
Можно все спланировать пограмотнее. Так, чтобы со мной никто не связал.
Разумеется – я планирую обнародовать “промысел” Ивановой. Выйдет хорошая месть для зарвавшейся стервозной дряни, возомнившей о себе невесть что.
У нас крупный, известный вуз. Студентка-стриптизерша для наших старых зашоренных хрычей в ученом совете – как красная тряпка перед носом дикого быка, выращенного для корриды. Или как жирное нефтяное пятно на безупречной университетской репутации.
Девчонку быстро сольют, а я наконец смогу дышать спокойно.
Эти мысли оказываются практически живительным эликсиром. И смаковать его по капле в предчувствии двух последних пар, и во время них, когда мне приходится поворачиваться лицом к курсу гребаной Ивановой, видеть её саму – бледно-зеленую от недосыпа, смотрящую на меня маленьким затравленным зверьком. Ну, все-таки явилась. Хватило остатков храбрости.
Особенно бесит, когда к её плечу склоняется Капустина, сладкая подружка моей заклятой “звезды”.
И правду говорят: скажи мне, кто твой друг – я скажу, кто ты. Вот и по парочке Иванова-Капустина диагноз выписывается очень просто. Две испытанные маленькие стервы. Причем пробы ставить на обеих уже некуда – а туда же, строят из себя чуть ли не родных сестер Девы Марии.
– Ничего, девочки, – мстительно улыбаюсь в мыслях, – всё вам обеим прилетит. Одну я уже придумал как слить, вторая без первой – махом сольется.
– Иванова, – когда я окликаю девчонку после пары – она вздрагивает будто от удара.
Нет, девочка, все предложения, которые я мог озвучить – сделал вчера. Сегодня ты для меня только раздражающая фифа, которую я не перевариваю. Не перевариваю, но все же делаю вид, что терплю.
– Капустина, вам чего? – спрашиваю холодно у замершей сурком за плечом Ивановой блондиночки. В пустой аудитории остались только они две. Все остальные радостно рванули домой. Четыре пары… Я бы и сам пошел, да только кто ж меня отпустит? Васнецов чуть не шантажирует, требует, чтобы к заседанию ученого совета у меня все дела были в идеальном состоянии.
А тут еще эти две… По кой хрен мне тут вторая?
– С вами, профессор, девушкам вредно оставаться наедине, – тоном настоящей полицейской заявляет дрянь, – вы уже приставали к моей подруге. При свидетелях не будете.
«Когда-нибудь ты попадешься, маленькая стерва», – проговариваю мысленно, глядя в глаза Анны Капустиной, и медоточиво улыбаюсь.
– Да сколько угодно. Торчите, если вам так приспичило. Иванова, не расскажете, что это?
Катерина ежится, но все еще следит маленьким побитым зверьком за всяким моим движением. Будто ждет, что я сейчас швырну на стол перед ней её золотые стринги.
Увы, кто б мне дал их снять. Я бы, может, и кинул.
На стол ложится другое – черная папка-скоросшиватель, набитая исчерканными моей рукой листами. Чья-то курсовая по геометрии зданий. Точнее – пародия на курсовой проект.
Кто с первого раза угадает, чья именно это пародия?
Признаться, я давно не испытывал такого разочарования, когда листал эту хренотень.
Да, я валил Иванову на каждом экзамене и зачете. Методично валил и на пересдачах, дожидаясь, пока она не явится ко мне и экзаменационной комиссии, но и “звездой” преподавательский состав её называл не просто так. Она и вправду ею была. Собственно, я поэтому терпел полтора года, хотя первые глюки со стороны моего либидо начали появляться уже в первом семестре. Даже в уме не укладывалось, как я закручу роман с такой образцовой и подающей столько надежд студенткой.
И потом… Вот это вот. С кривыми эскизами. С расчетами, сделанными по формулам не её варианта. С подогнанными чертежами.
Звезда родилась – звезда умерла.
А потом я открыл курсовик Капустиной – и все понял. Понял, куда ушел ресурс. Что ж, мне давно было понятно, что если из этой парочки убрать Иванову – Капустина сама завалится. Просто некому будет её вытягивать на экзаменах.
Да – Иванова все понимает. Красная от стыда тянется к курсовику и тащит его на себя не раскрывая. И это все? А раскрыть? Я же там живого места не оставил, все до последней страницы прочел. Красную ручку до конца истратил, и вторую нашел.
– Я переделаю, – тихо-тихо обещает мне Иванова.
Другой вопрос – нахрена она мне это вообще принесла? Чтобы я окончательно перестал её уважать? Так зря надеялась, я даже не начинал.
4. Скажи мне, кто твой брат…
Катя
– Нет, это просто возмутительно! – Анька стоит рядом со мной в коридоре и никак не может успокоиться. – Он же тебя одну только так и травит! Тебе надо написать на него жалобу в деканат. Я попрошу папу, он поможет раздуть из этого большую историю.
– В прошлый раз не раздул, – тихо отвечаю, проглядывая пометки Ройха и предсказуемо кривясь. Нет, ну… Я знала ведь, что он не примет. Просто первый вариант курсовика нужно было сдать именно на прошлой неделе. Иначе Ройх обещал, что не допустит на экзамен. Хотя, конечно, вот такого презрения от него я и не хотела.
– Это потому что ты запись сразу в деканат отдала, – возмущается Анька, – надо было папе отнести. Он бы её по своим каналам распространил, и Ройха бы выперли наконец.
Отец у Аньки – какая-то важная шишка на каком-то из довольно известных каналов. То ли на НТВ, то ли на России-1 – не суть. Суть в том, что раздуть он действительно может. Даже не скандал – скандалище. Но, как показывает практика – ему для этого нужна куча дополнительных каких-то доказательств.
– Ну, а что, твое свидетельство уже не годится? – спрашиваю. – Это сейчас вроде слово против слова. А с тобой нас было бы уже двое.
– Ну ты что, меня нельзя привлекать. Иначе папа будет заинтересованное лицо, – Анька округляет глаза, – я же тебе говорила.
Я вздыхаю. Эти аргументы я действительно уже слышала. И уже успела с ними смириться.
– Слушай, давай о деле, – Анька плюхает на подоконник рядом со мной сумку. Неаккуратно плюхает – прямо на мои листы. Ладно. Пофиг. Аккуратно отвоевываю себе курсовик. Тем более, что Анька вытягивает из сумки три пятитысячных купюры и сует их мне в карман джинсовки.
С ума сойти. Она достала. Я и не ждала. Впрочем… Мы сейчас будто с разных планет. Её родители – состоятельные люди, каждый высоко забрался по карьерной лестнице, так что не мне рассуждать об Анькиных возможностях.
– Держи. Тебе точно хватит?
– На первый взнос хватит, – невесело киваю, – остальное постараюсь закрыть сама.
– Ну, если не сможешь – обращайся, – Анька виснет у меня на плечах, – я тебя всегда выручу, ты же знаешь.
– Знаю, – поглаживаю подругу по руке, – только и ты знаешь, что я не знаю, когда верну.