в которой все продолжает идти свои чередом, но обстановка усложняется, поэтому название такое:«ВСЁ В ЖИЗНИ БЫВАЕТ»
ГЛАВА №32Бабушка Александра Петровна фактически уходит из семьи, бросая ее на произвол судьбы
МИР И ПОКОЙ ТАК И НЕ ВЕРНУЛИСЬ В СЕМЬЮ ПРУ ТИКОВЫХ. Толика, как вы помните, вылечили, он снова стал нормальным ребенком, а вот с бабушкой Александрой Петровной творилось что-то не очень нормальное.
— Надоело мне бабушкой быть, — часто заявляла она. — Обманули вы меня сто два раза или больше. В няньку при внуке и всей семье превратили. А внук от моих забот хворает всякими опасными болезнями. Значит, вредно ему бабушку иметь. А мне вредно заботливой быть. Буду я отныне и всегда жить своей личной полнокровной жизнью.
И она действительно зажила своей личной и, на первый взгляд, непонятной жизнью, хотя, может быть, и полнокровной. Рано утром, когда семья еще только начинала просыпаться, бабушка уходила из дому и возвращалась довольно поздно вечером.
Первым ощутил последствия такого странного поведения папа Юрий Анатольевич. Он сказал:
— Фактически это уход из семьи. Бросание ее на произвол судьбы. Это чревато тяжелыми результатами.
Собственно, тяжелые результаты личной полнокровной жизни бабушки были уже налицо.
Готовить еду, стирать белье, прибирать квартиру никто, кроме Александры Петровны, толком неумел, а тем более не хотел, да и уметь не собирался.
— Избаловала я вас всех, — говорила теперь бабушка. — И нянькой я у вас была, и кухаркой, и судомойкой, и поломойкой, и прачкой… Хватит!
Какое-то время семья стойко мучилась. Но с каждым днем положение становилось все более напряженным.
Однажды Юрий Анатольевич не выдержал и, дождавшись возвращения Александры Петровны, заговорил, сдерживая справедливое, как он считал, негодование:
— Объясните мне, дорогая Александра Петровна, по крайней мере, причины вашего почти противоестественного поведения. То, что сейчас происходит в нашей семье, называется конфликтом. Обстановка совершенно ненормальна и неприлична. Слушаю ваш ответ.
— Ответ мой будет такой, — сказала бабушка. — В семье у нас не конфликт, а забастовка. Хочу добиться, чтобы все вы стали самостоятельными, независимыми от меня людьми. А то ведь росли вы полутунеядцами, а внук — вообще круглым лентяем. Вот я сейчас много лекций слушаю, раньше-то мне некогда было образованием заниматься. Вчера, например, лекцию для допризывников слушала. За час поумнела! Там гвардии полковник в отставке прямо заявил: хочешь быть настоящим воином, отличником боевой и политической подготовки — научись обходиться без бабушки! Ясно? И еще рассказал гвардии полковник в отставке, что, когда призывников на место службы привезут, сразу делят: налево тех, которые без бабушки шагу ступить не могут, направо — нормальных. А завтра лекция в Доме политпросвещения, знаете, как называется? «Взрослый человек как результат развития ребенка». Сходим?
— На лекцию можно и сходить, — уныло произнес Юрий Анатольевич. — Вы считаете, что избаловали внука. Хорошо. Но при чем здесь, например, я? Я-то почему без обедов сижу?
— И тебя еще не поздно перевоспитать, — весело ответила бабушка, — и из тебя еще можно сделать самостоятельного человека. Сам себя содержать научишься. Из белоручки превратишься в сильного мужчину.
Мама была до того расстроена, что ничего не говорила, лишь вздыхала через каждые пять-шесть минут.
Зато папа почти непрестанно рассуждал сам с собой на кухне:
— В нашей семье вместо порядка образовался большой беспорядок, потому что раньше у семьи был глава — я. Я осуществлял общее руководство, поэтому готовились завтраки, обеды и ужины, имелось свежевыглаженное электрическим утюгом белье и были другие бытовые удобства. И вдруг бабушка объявляет забастовку, и все летит кувырком. Моих указаний выполнять некому. Как бы мне снова стать главой семьи и убедить бабушку навести в ней прежний порядок!
А Толик размышлял о том, почему бабушка перестала с ним дружить. Ведь какая у них была дружба! Ни с одним мальчишкой он так не дружил, как с бабушкой! Но, к сожалению, он и забыл, что в свое время сам отказался от этой дружбы, когда бабушка хотела с ним вместе шпиона поймать.
— Ты почему со мной больше не дружишь? — спросил ее однажды Толик, и она ответила:
— Дружить я с тобой перестала, чтобы вреда тебе не приносить. Я на все для тебя была готова. За ЦСКА с тобой болела, хотя сердце кровью обливалось, когда у моего любимого «Спартака» выигрывали. А вот что ты, дорогой внук, для меня сделал? Да ровным счетиком ничегошеньки! Шпиона — и то поймал один. Выдающимся человеком без меня стал!
— Так ведь это болезнь была! Серьезная! Опасная!
— И в этом я была виновата. Частично, конечно. И не дружба у нас с тобой была, а лакейство с моей стороны. Проанализировала я свою жизнь и решила: бабушки — тоже люди. И они имеют право жить не хуже внуков и внучек. Как поется в песне: старикам везде у нас дорога. А то растете выдающимися тунеядцами.
Толик ничего не понял. Он просто не мог привыкнуть к мысли, что бабушка способна заниматься чем-нибудь другим, кроме чисто бабушкиных обязанностей.
— А тебе не жалко меня? — спросил он.
— Нет. Я слышала в одной лекции, что жалость унижает человека.
— Пусть унижает! Зато человек нормально жить будет. Ты разве не видишь, как мама устает? А папа вчера со страшным насморком ушел без носового платка!
— А у тебя почти у всех рубашек почти все пуговицы отлетели! — радостно воскликнула бабушка. — Ты пойми: самое последнее дело, когда человек не может без посторонней помощи обойтись! Стыд такому человеку и позор такому человеку!
К ночи, когда окончились телевизионные передачи, папа Юрий Анатольевич собрал на кухне заседание семейного совета.
— Зачем? Я устала. Я спать хочу, — сказала мама.
— Пока я еще почти глава семьи, — гордо произнес папа. — Может быть, я в последний раз глава семьи. Мы должны принять твердое и разумное единогласное решение, как жить дальше. Ребенок остался без присмотра. Я остался без носовых платков. Вот вам результат бабушкиного каприза, который она называет забастовкой.
— Мы не имеем права заставлять ее работать, если она не хочет, — сказала, зевая, мама. — Она пожилой человек и имеет право отдохнуть. Давайте учиться вести домашнее хозяйство все вместе.
— Великолепно! Великолепно! — очень иронически сказал папа. — Завтра же поступаю на курсы кройки и шитья или на курсы молодых хозяек! Но я, к вашему сведению, экономист, у меня высшее образование и ответственная умственная работа! Почему же я должен стирать, извините, носовые платки?
— Отнеси их в прачечную! — очень раздраженно сказала мама. — У меня тоже высшее образование и ответственная умственная работа! Я воспитываю и учу детей!
— Значит, выхода нет? — мрачно спросил папа. — Кстати, я не виноват, что меня всю жизнь обслуживали бабушки. В детстве у меня их было две. А сейчас меня бросили на произвол быта. Может быть, мне уйти с работы и выучиться на домработницу! Нет, нет и нет! Надо вернуть бабушку в семью!
Увы, не знал Юрий Анатольевич, не подозревал, что еще дальше-то будет! Ведь забастовка бабушки только-только НАЧАЛАСЬ…
ГЛАВА №33Бывший генерал батон дает согласие выполнить задание полковника Егорова
ПОЛКОВНИК ЕГОРОВ СБЕЖАЛ ИЗ БОЛЬНИЦЫ, захватив с собой все лекарства, которые были на столике перед его постелью.
(Вот этим поступком он опять поставил меня, автора, в неловкое положение. Если положительные герои ведут себя неправильно, попадает ведь за это, как ни странно, в первую очередь автору! Единственное, чем я могу оправдать моего героя, так тем, что ему было стыдно за свое поведение и нельзя ему было отсутствовать хотя бы один день.)
Перво-наперво надо было решить, какие сообщения посылать в «Гроб и молнию» и что делать со Стрекозой. Сколько времени можно держать ее в мешке!
— Да вы в клетку ее! — посоветовал Батон. — Пользы от нее вам никакой. Она ни слова не выдаст, а при первом удобном случае кого-нибудь загрызет. А генералу Шито-Крыто я бы послал такое сообщение: «Попались мы, голубчики, из-за вашей любимой Стрекозы. Чувствую себя прекрасно. А вам всем скоро будет крышка. Батон, бывший генерал, ныне счастливый человек». Но если вы, гражданин полковник, хотите доконать Шито-Крыто, попробуйте связаться с офицером Лахитом. Это проныра, каких свет не видел. Кого угодно обведет вокруг пальца и оставит с носом. Обожает денежки.
— Как с ним связаться?
— А что я буду за это иметь?
— А что вам надо?
— Еще по крайней мере два матраца.
— Договорились.
— Очень мерсибо! — Батон весь расплылся в счастливой улыбке. — Я намекну ему, что мы попались, но что я ни о чем не жалею, попрошу, чтобы он принял одного важного гостя, который даст ему возможность неплохо подзаработать.
— Деловой разговор, — насмешливо одобрил полковник Егоров. — То, что мы сообщим Лахиту, не станет известно его шефу?
— Ни в коем случае.
— В чем гарантия, что он не подведет нас!
— В подлости. Лахит — проныра не только по специальности, но и по призванию. У него душа проныры, ум проныры, организм проныры. Ему необходимо проныривать, то есть обманывать, куда-то пролезать, кого-то запутывать. А вы даете ему возможность еще и подзаработать. Когда-нибудь он вас предаст, но не сразу.
— Матрацы вы получите сегодня же. Диктуйте текст сообщения Лахиту.
Текст получился такой:
«Имеем трещину. Питаюсь манной кашей. Привыкла. Ждите дорогой весточки. Ваша до гроба и молнии Стрекозочка».
— Лахит все поймет, — сказал Батон. — С его помощью вы разделаетесь с Шито-Крыто почти запросто. Но ловите момент, когда Лахиту станет выгодно продать вас.
Отпустив Батона, полковник Егоров проглотил несколько таблеток, порошков, пилюль, выпил капли из трех флакончиков и одной бутылочки и спросил дежурного:
— Что госпожа Стрекоза поделывает?
— В мешке, как обычно. Выпускать нельзя: кусается и царапается, спасу нет.
— На что реагирует положительно?
— Изредка на фруктовку. Пищу не принимает.
— Отправьте вот это сообщение. Об ответе доложите немедленно, где бы я ни был.
— Есть, товарищ полковник. Из больницы звонили, требовали, чтобы…
— Спасибо, спасибо. Идите.
Голова болела непрестанно. А работать надо было именно головой. Нельзя же сидеть сложа руки или лежать в больнице и ждать-гадать, чего там замыслил генерал Шито-Крыто. Ведь задание Стрекозы неизвестно, удалось только определить, что она должна была уничтожить ЫХ-000 и что-то (а что?) сделать с Толиком Прутиковым.
Из главного управления советуют: не торопитесь, не спешите, поможем, подскажем. Но полковник Егоров чувствовал, что медлить нельзя.
А если… отпустить Стрекозу? Что она будет делать без рации, без денег, без документов, без оружия? Может быть, она все-таки попробует выполнить задание? Тут мы его и узнаем.
— Товарищ полковник, сообщение от Лахита.
Лахит ответил так:
«Рад за вас. Питайтесь манной кашей. Я ее тоже обожаю. Жду дорогой весточки. Ваш Лахитик».
— Все понятно! — весело сказал полковник Егоров. — Вызовите к восемнадцати ноль-ноль оперативную группу. А сейчас ко мне Батона.
Батон явился заспанный; сев в кресло, шесть раз сладко зевнул, три раза с хрустом потянулся. Он прочитал сообщение, еще раз сладко зевнул, еще раз потянулся, но уже без хруста, сказал:
— Он согласен. Можете посылать к нему человека. Входной пароль: «Перекос карбюратора».
— А пароль для выхода?
— Он меняется три раза в сутки. К Лахиту обращаться по этому вопросу нет смысла. Теперь он согласен иметь дело только с вашим человеком и только на месте.
— Господин бывший генерал! — сказал полковник Егоров. — А если мы пообещаем вам свободу, вы окажете нам еще одну услугу?
— Не нужна мне никакая свобода! — испуганно вскрикнул Батон. — На что мне она? Мне и так нравится.
— А если я переведу вас в карцер?
— За что, гражданин полковник?! Ах, да! Я забыл, что я у вас в плену. Простите, забыл. Слушаю вас.
— Что будет делать Стрекоза, если ей, предположим, удастся убежать?
— Она все сделает, чтобы выполнить задание.
— Почему она интересовалась Толиком Прутиковым?
— Вероятнее всего для того, чтобы обезвредить его.
— А если я предложу вам сбежать со Стрекозой?
— Она же меня изуродует. Ее опасно выпускать. Она же улизнет. Ее никому не поймать. Нет, нет, я отказываюсь! Лучше карцер! Поймите меня и пожалейте меня, гражданин полковник! Я готов делать для вас все, что угодно, но только лежа!
— Лежа? — переспросил полковник Егоров. — А что, если действительно лежа? А? Предположим, вы лежите и умираете…
— Как — умираю? Уже?!
— Я сказал «предположим». Вы лежите, умираете и просите привести к вам вашего командира — младшего сержанта Стрекозу. Вы хотите проститься с ней перед смертью и кое-что ей посоветовать. Мы придумаем, что именно вы посоветуете ей перед своей якобы смертью.
— Страшно. Но я согласен. Лежа я согласен на все.
Батона увели, а полковник Егоров опять проглотил несколько порошков, пилюль и таблеток.
— Соедините меня с доктором Азбарагузом, — попросил он дежурного и вдруг сквозь плотную тупую боль в голове уловил ясную мысль: Стрекозу надо познакомить с Толиком Прутиковым. Интересно, что она будет с ним делать?
— Товарищ полковник, доктор Азбарагуз уехал в Дом политического просвещения читать лекцию «Взрослый человек как результат развития ребенка».
— Стрекозе сообщите, что Муравей серьезно заболел и, может быть, умрет. В Доме политпросвещения я буду в зале у крайнего правого входа.
В машине полковник Егоров пытался отдохнуть, пытался хотя бы закрыть глаза, но что-то тревожило его, словно он ехал не на любопытную лекцию, а на опасное ЗАДАНИЕ.
ГЛАВА №34Лекция «Взрослый человек как результат развития ребенка» и первые реплики из зала[1]
ЗАЛ ДОМА ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ БЫЛ НЕ ПРОСТО ПЕРЕПОЛНЕН, А перепереполнен. Полковнику Егорову пришлось стоять сжатым со всех сторон возбужденными, напуганными бабушками и дедушками, мамами и папами. Много было детей, но они как-то попрятались среди взрослых.
Психоневропатолог и ученый Моисей Григорьевич Азбарагуз долго пережидал гул зала и заговорил лишь тогда, когда гул утих.
— Меня не удивляет тот факт, — начал ученый, заметно волнуясь, — что на мою лекцию собралось такое значительное количество заинтересованных лиц. Дело здесь, конечно, не в моем более чем скромном научном имени, а в самой теме самой лекции. Итак, взрослый человек как результат развития ребенка. Разработке этой трудной и благороднейшей в своей неблагодарности теме я посвятил всю свою сознательную научную жизнь. Как всякое научное открытие, работа моя встретила не только поклонников-сторонников, но и немало разнообразных противников.
Приступаю к изложению своих взглядов на ребенка. У некоторых из нас, родителей, у трех-четырех бабушек и частично у дедушек, неверный, ненаучный и, в конечном итоге, вредный для ребенка взгляд на ребенка.
Примерно ползала возмущенно прогудело.
— Мы все время забываем, — повысил голос Моисей Григорьевич, — что ребенок, пусть самого незначительного возраста, — это уже человек и в недалеком будущем взрослый человек. И если вы зададите мне вполне резонный вопрос: откуда берутся плохие люди, — я очень логично отвечу: в основном из плохих детей. Обычный пример: пятимесячный карапуз стукнул бабушку, простите, по очкам. А что говорит бабушка, как она реагирует на этот насильственный акт?
Из зала раздался восторженный голос:
— Ах ты, шалунишка ненаглядненький!
— Вот именно! — грозно сказал психоневропатолог и ученый Моисей Григорьевич Азбарагуз. — А это вовсе не шалунишка ненаглядненький, а хулиган пятимесячного возраста! Сдачи ему дать надо!
— Это младенцу-то? — хором спросило примерно бабушек сорок.
— Он не только младенец, но и будущий взрослый человек! Бьющий бабушек по очкам в будущем способен и на убийство! Поймите это, иначе — крах воспитательной системы!
Зал вздрогнул.
— Потрясающее наблюдение! Не все двоечники жулики, но почти все жулики — бывшие двоечники! Далее! Почему бабушка в нашем свободном обществе находится почти в рабстве у внука или внучки?
— Это не рабство, а счастье! — крикнула бабушка из последнего ряда.
— Это не счастье, а безобразие! — строго поправил Моисей Григорьевич.
— Детство должно быть радостным и счастливым! — прогремел чей-то дедский голос.
— Не только детство, — ответил Моисей Григорьевич, — но и вся жизнь человека должна быть радостной и счастливой! А вы знаете, кто из взрослых страдает больше других? Как раз те самые, которых избаловали в детстве. Вот что пишет, например, в дневнике Вася Терехин, десяти лет: «Когда родители просят меня что-нибудь сделать, мне хочется умереть!» Далее! Избалованный в детстве и во взрослую жизнь входит совершенно неприспособленным! Повторяю свой первый научный вывод: в недалеком будущем, если мы не примем меры, избалованность и ленивость детей превысит все допустимые нормы, станет социальной проблемой, потребует немедленного разрешения.
— Говорите, пожалуйста, по-русски, — попросила старушка из первого ряда, — а то мне страшно, а вот отчего страшно, я не пойму.
— Я говорю по-научному, — объяснил Моисей Григорьевич, — иначе я не умею, ибо я ученый. Перехожу к самому главному. Что является основным врагом ребенка, врагом номер один?
Зал так притих, словно он был не перепереполненным, а совершенно пустым, бабушки настороженно вытянули шеи, повернув к трибуне то ухо, которое лучше слышало. Дедушки же, наоборот, втянули головы в плечи, словно ожидая удара. Папы и мамы виновато и ободряюще улыбались друг другу. И даже дети в такой обстановке абсолютно присмирели.
Моисей Григорьевич продолжал:
— Мы, ученые, еще с древнейших времен отвечаем: основной враг ребенка, враг номер один — это лень, lenia tunejadica. Я не буду останавливаться на чисто научной стороне данного вопроса. Постараюсь передать его сугубо практический смысл.
Лень особенно страшна тем, что мало кто считает ее заболеванием и, тем более, очень опасным, иногда неизлечимым. Тунеядство проникает в организм человека неизвестными медицине путями. Последствия таких заболеваний ужасны. Полная или частичная потеря трудоспособности, полная — и особенно часто — частичная потеря умственных способностей. Функциональные расстройства всего организма. Больной Ромашов Алик, тринадцати лет. Привык часами сидеть неподвижно, поджав под себя левую ногу и размышляя о том, как бы и чем бы заболеть, чтобы не идти в школу. Левая нога немела, но ему было лень заменить ее правой, и постепенно левая нога высохла. Сейчас Ромашов Алик содержится в качестве экспоната в одном научном институте.
Просто невозможно в рамках небольшой лекции хотя бы перечислить разнообразнейшие виды заболевания ленью у детей. В моем научном труде их описано двести шесть.
Задумайтесь над этим! Известно, что сам ребенок часто излечиться от тунеядства не может. Ему требуется большая помощь семьи, школы, всего общества.
Тунеядничество легче предупредить, чем вылечить. Довольно большая группа довольно известных западных ученых утверждает, что человек ленив по природе и практически лень неизлечима. Мы придерживаемся обратной точки зрения! Но мы за то, чтобы взрослые поняли опасность, которую несет с собой заболевание ленью. Все силы на борьбу с ней! Помните: сегодня — милый ленивый карапуз, а завтра, может быть, мягко выражаясь, негодяйчик, которому лень быть хорошим человеком.
Тут все бабушки в зале ахнули, а дедушки возмущенно крякнули. Папы и мамы ободряюще улыбнулись друг другу. Дети удовлетворенно хихикнули.
— Я заканчиваю, — устало сказал Моисей Григорьевич. — Не сомневаюсь в нашей победе. Мы окажем народу огромную помощь, если всеобщими усилиями примемся за полное искоренение лени у детей.
Объявили перерыв. Такой поднялся галдеж, словно учеников двадцати пяти школ одновременно выпустили на большую перемену в один двор.
Полковник Егоров разыскал Моисея Григорьевича, крепко пожал ему руку, проговорил:
— Вы начинаете великое дело. Кстати, для сведения, вам надо знать, что некоторые иностранные разведки начинают готовить агентов прямо-таки чуть ли не с грудного возраста.
— Вот видите! — с большим жаром воскликнул Моисей Григорьевич. — Шпионы оценили значимость ребенка, а иные бабушки упорно считают своих внуков и внучек лапушками да кисаньками вплоть до призыва в армию или даже во время учебы в институте.
— У меня к вам вопрос. Агенты, которых мы задержали у вас в больнице, не пытались увидеть Толика Прутикова?
— Они за этим и пришли. Но я не разрешил.
— Спасибо, — поблагодарил полковник Егоров. — К сожалению, не имею возможности послушать диспут. Дела. Достанется же вам от бабушек!
— О, РАДИ НАУКИ Я ГОТОВ НА ЛЮБЫЕ МУКИ!
ГЛАВА №35Взволнованное, временами даже нервное обсуждение лекции М.Г. Азбарагуза
КОГДА ПОСЛЕ ПЕРЕРЫВА МОИСЕЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ПОЯВИЛСЯ НА СЦЕНЕ, в зале сразу наступила какая-то тревожная тишина, прерываемая глухим ворчанием дедушек и вздохами бабушек. Папы и мамы никаких звуков не издавали. Дети с интересом примолкли.
Первой к трибуне взбежала бабушка из первого ряда и торопливо заговорила:
— Ничего я почти не поняла. Ничего я почти не поняла. Значит, лекция плохая. А то, что я все-таки ухитрилась понять, это ужасно. Вредно. Чудовищно! Предположим, всем детям грозит лень. Прекрасно! То есть, наоборот, плохо. Но при чем здесь мы, бабушки?! Вы возвели на нас клевету и напраслину. Пусть это научно, но нечестно!
Все бабушки заулыбались и согласно закачали головами.
— По-вашему, получается, — еще торопливее продолжала бабушка из первого ряда, — что мы воспитываем только лентяев. Но кто тогда воспитывает, например, Героев Советского Союза? Тоже мы, бабушки!
И под бурные аплодисменты бабушек она гордо села на свое место в первом ряду.
Вторым на трибуну поднялся очень высокий дед с очень короткой бородкой и сказал:
— Хорошо, что наука взялась за бабушек. Они — это действительно большая сила, но и зло тоже значительное. Простой арифметический подсчет наглядно показывает, что на сегодняшний день бабушки пока воспитывают больше лентяев, чем Героев Советского Союза. Шумите, шумите сколько вам угодно! — обратился он к бабушкам в зале. — Истину вам все равно не заглушить! А истина заключается в том, что внуков мы балуем, подходим к ним с заниженными требованиями. Мне известны случаи, когда люди в возрасте девяти-десяти лет не умеют правильно намазывать масло на хлеб, хотя есть умеют здорово. Я беру на себя обязательство: из двух имеющихся у меня внуков хотя бы одного вырастить настоящим человеком. Чего и вам желаю.
— Я не знаю, зачем нас сюда пригласили? — всхлипывая навесь зал, спросила бабушка из последнего ряда. — Не нужна мне ваша трибуна! Я буду говорить правду со своего места! Зачем нас сюда позвали? Чтобы обидеть нас и наших чудесных, замечательных, удивительных внуков и внучек? А за что? Я считаю, что ребенок должен расти здоровым. Вот моя основная задача. По-вашему же, получается, что ленивый, но здоровый ребенок хуже, чем трудолюбивый, но, извините за выражение, рахитик. Где логика? Может быть, в этом есть наука, но логики нет. — Она помолчала, чтобы унять слезы, уняла их и заговорила дальше: — Я кормлю, родители и школа обязаны воспитывать. Я обожаю своего внука и не стыжусь этого чувства. В нем, в моем очаровательном внуке, смысл моей жизни. И мне совсем не трудно намазать ему хлеб маслом! Я это делаю с радостью и удовольствием. Лишь бы ел! У меня всё!
— Можно вопрос? — Никто и не заметил, как на сцене оказалась такая маленькая старушка, что ее самой не было видно, а за трибуной виднелась лишь черная шляпка с белым перышком. — Кто тут боится, что мы не умеем воспитывать? Кто тут сеет слухи, что мы выращиваем только лентяев? Наука, оказывается, боится. Вот так новость! А к чему нас наука призывает? По-научному получается, что не будет ленивых детей, зато появятся ленивые бабушки! Интересно, что мы будем делать, если нам запретят все силы и здоровье отдавать детям?
— На заданные вопросы отвечу я! — это заявила бабушка Александра Петровна. Она серьезно прошла через весь зал, поднялась на сцену, встала рядом с трибуной. — Ленивая бабушка—понятие такое же неестественное, как, например, понятие «идеальный ребенок». Я полностью признаю все научные претензии в наш адрес. По-моему, современная бабушка состоит из нескольких частей. Она и нянька, и прачка, и повар, и так далее. Но сколько бы профессий она ни совмещала, своей собственной, личной полнокровной жизни у нее нет. Бабушки годами не ходят в театры, не участвуют в художественной самодеятельности, совершенно не занимаются спортом. Поэтому я дома объявила забастовку под лозунгом: хватит! Не могу я забыть и о том, что своим сверхзаботливым отношением я довела внука до болезни. И вот вам результат моего освобождения: недавно внук научился наливать суп в тарелку совершенно самостоятельно. Я доведу его до того, что он и варить суп научится! Долой ленивых внуков и да здравствуют свободные бабушки!
Диспут длился до глубокой ночи. Сначала выступали по одному и выходили к трибуне, но затем, чтобы дать возможность выступить всем желающим, стали говорить по нескольку ораторов сразу и с мест. Выступали бабушки и дедушки. Папы и мамы долго отмалчивались. Первым из родителей выступил Юрий Анатольевич. Он сказал:
— Не оспаривая научных выводов уважаемого лектора, позволю категорически не согласиться с ним в части бабушек. Нельзя всех бабушек стричь под одну гребенку. Бабушки бывают разными. Я считаю профессию бабушки одной из самых почетных. — Он переждал восторженные аплодисменты и продолжал: — Все мы, родители, со временем превратимся кто в бабушек, кто в дедушек. Сейчас мы мучимся с детьми, а в будущем нам предстоит терпеть внучат. Но мы же совершенно не подготовлены к тому, чтобы стать полноценными бабушками и дедушками. Словом, во весь рост встает проблема прабабушек и прадедушек. Что я хочу этим заявить? Слава бабушкам и дедушкам, которые еще немало поработают в качестве прабабушек и прадедушек!
Когда все уже совершенно устали и пора было заканчивать прения, на трибуну поднялась учительница Зинаида Петровна. Тут зал примолк.
— Как опытный педагог, — сказала учительница Зинаида Петровна, — я считаю прослушанную мною лекцию совершенно антипедагогичной. Утверждение, что наши дети будто бы находятся в какой-то опасности, нелепо и вредно. Товарищ ученый не знает жизни, оторван от нее. Конечно, встречаются ленивые дети, но в целом-то наша жизнь прекрасна и удивительна, как сказал поэт. Никто этих слов пока не отменял. И уверять, что наши дети воспитываются неправильно, значит, не быть в курсе работы школы. Мы не против бабушек и дедушек, но нам важнее поднять сознательность родителей. Многие из них не ходят даже на родительские собрания.
В заключение выступил психоневропатолог и ученый Моисей Григорьевич Азбарагуз. Он ответил на многочисленные вопросы и сказал, в частности, следующее:
— Я продолжаю и буду продолжать утверждать, что бабушки и дедушки уже сыграли свою историческую роль в развитии общества и должны уступить дорогу самим детям. Современная наука требует от современного ребенка ранней самостоятельности. Мы разработали свод научных рекомендаций, который поможет добиться того, чтобы уже в возрасте трех-четырех лет ребенок был вполне сознательным и самостоятельным. И главное: если мы как можно быстрее не поймем всю опасность наступающей лени, не примем мер для борьбы с нею, наплачемся.
Семья Прутиковых домой шла молча. Толик хотел спать и на каждом шагу спотыкался.
— Интересно, — у самого дома сказал папа, — а что мы будем есть?
— Чаю попьем, — неестественно веселым и громким голосом отозвалась мама. — На ночь есть вредно.
— Знаю, знаю! — сразу рассердился папа. — Утром окажется, что и завтракать вредно! Хорошо еще, что спать не вредно!
— Чаю попьем! Чаю попьем! — уже совершенно неестественно веселым и громким голосом повторила мама. — Пить чай — это очень полезно.
— Оособенно без заварки и без сахара, — со смехом сказала бабушка. — Никто ведь не догадался в магазин сходить. А я была занята.
— Уважаемая Александра Петровна, — сквозь зубы выговорил папа Юрий Анатольевич, — вы можете не заботиться обо мне. В конце концов, я вам чужой человек. Но я отец вашего внука!
Я муж вашей дочери! Неужели это не дает мне права потребовать хотя бы стакан чая?!
— Я очень хочу есть, — зевая, сказал Толик. — Мне не уснуть без еды.
— Видите, уважаемая Александра Петровна, до чего вы довели ранее вами любимого внука? — воскликнул папа.
— Ссориться при ребенке непедагогично, — сказала бабушка. — Я вот позавчера в Доме санитарного просвещения слушала лекцию «Ранний склероз у детей». Лектор прямо заявил, что ссоры родителей угрожают ребенку сердечно-сосудистыми заболеваниями. РОДИТЕЛЯМ В ТАКИХ СЛУЧАЯХ РЕКОМЕНДУЕТСЯ ЗАНИМАТЬСЯ СПОРТОМ.
ГЛАВА №36Прощание агента Муравья с младшим сержантом Стрекозой
— Я УМИРАЮ, — ЕЛЕ СЛЫШНЫМ ГОЛОСОМ СКАЗАЛ АГЕНТ МУРАВЕЙ МЛАДШЕМУ СЕРЖАНТУ СТРЕКОЗЕ, когда они вдвоем остались в камере. — Перед смертью я хочу тебе сообщить кое-что очень важное. Ты можешь отсюда убежать.
— Ври давай больше!
— Перед смертью не врут.
— Все всегда врут! — отрезала Стрекоза. — Что тебе от меня надо, старый фентих?
— Только не ругайся, пожалуйста! — попросил Батон. — Не выношу я этих… слов. Я бы сам сбежал отсюда, но неожиданно оказался при смерти. Если ты хочешь убежать, тебе надо притвориться, что ты заболела.
— А это что такое?
— Ах, ведь ты ни разу не болела. Ну, притворись почти мертвой.
— Дохлой, что ли?
— Ну дохлой, по-вашему. Дыши громко-громко. И кричи: «Ах! Эх! Ох! Юх!» Тебя перевезут в другое помещение. Там и в дороге никого не кусай и не царапай, — объяснял агент Муравей. — Ночью спокойно вылезай в форточку. Охраны почти нет. Дежурные только у ворот. Если вернешься домой, передай моим родителям, что я погиб достойно, хотя и в чине рядового.
— Достойно, достойно! — проворчала Стрекоза. — Подыхай и ни о чем не беспокойся. К твоим старикам я не пойду. Ненавижу всех стариков и старух. Откуда же ты, такой глупый, узнал, как можно сбежать?
— Во-первых, я не глупый! — обиделся Батон. — Во-вторых, если ты не перестанешь грубить…
— Смолкни! Скажи спасибо, что я оставила тебя в живых! Как называется то помещение, куда меня перевезут?
— Больница. Главное, больше никого не кусай и не царапай. Ночью вылезай в форточку и — ап! — через забор. И ты на свободе… Но если тебя снова схватят, а я не умру, а сбегу, что мне делать?
Стрекоза пожала плечами, сказала:
— Тебя сюда послали только для того, чтобы ты не вернулся.
— Это же безобразие! — Батон не поленился даже сесть. — Я же бывший генерал! У меня заслуги! Ведь я принимал на работу этого Шито-Крыто! Я, к вашему сведению…
— Хватит! — оборвала Стрекоза. — Никого ты не интересуешь! Последний раз спрашиваю: не врешь?
— Нет.
В камеру вошел полковник Егоров, спросил:
— Поговорили?
— Спасибо, гражданин полковник, — ложась, упавшим голосом ответил агент Муравей, — спасибо, что разрешили мне перед моей близкой смертью это свидание. Я чувствую, что мой командир — госпожа младший сержант Стрекоза — тоже серьезно болеет.
— Ax! Эх! Ох! Юх! — произнесла Стрекоза.
— О, да она действительно больна! — воскликнул полковник Егоров и приказал: — Немедленно отправить заключенную Стрекозу в больницу! — И, когда ее увели, спросил: — Она согласна?
— Только будьте начеку, — сказал Батон. — Она может улизнуть. Это же не человек, а шпиончик. И вообще, что за типы в нашей организации! Меня, бывшего руководителя, оказывается, послали сюда на верную, запланированную ими смерть. И учтите, господин полковник, что я выполнил еще одну вашу просьбу.
— Это была не просьба, а приказ. Не забывайте, господин Батон, что мы с вами враги. Вы много лет работали против нас.
— Я так работал против вас, что меня разжаловали из генералов прямо в рядовые! — воскликнул Батон. — Если бы так все работали против вас!.. Мне сохранят три матраца и одиночное заключение?
— Вполне возможно, что суд учтет ваше раскаяние и некоторые заслуги перед нами.
Вздохнув, Батон погрузился в сон, а полковник Егоров пошел принять таблетки, пилюли и порошки и думать О ТОМ, КАК БЫ ВЫВЕДАТЬ У СТРЕКОЗЫ СМЫСЛ ЕЕ ЗАДАНИЯ.
ГЛАВА №37Откровения офицера Лахита ставят генерала Шито-Крыто в грандиозный тупик
И ХОТЯ ВСЕ ИСПЫТАНИЯ ВСЕХ ОТРЯДОВ, ГРУПП, ДЕСАНТОВ И РОТ операции «Братцы-тунеядцы» проходили по заранее намеченному плану, генерал Шито-Крыто был мрачен и зол.
За последние дни он разбил в щепки три дубовых письменных стола, и ему в кабинет поставили огромный чугунный стол на толстых стальных ножнах.
Стрекоза опять замолчала, и это было в высшей степени подозрительно. Фон Гадке врал, что очень захворал, не выполнял своего смертельного обязательства, и это тоже было в высшей степени подозрительно!
И генерала Шито-Крыто грыз вопрос: почему он не может все делать один? Ведь никому нельзя верить! На каждом шагу тебя могут обмануть, надуть, предать, продать!
Но еще страшнее, до мурашек по огромной, без единого волоска голове, был второй вопрос: а можно ли доверять самому себе?! А вдруг предашь самого себя?! Ведь был же случай самодоноса с бывшим генералом Батоном!
В озлобленном, воспаленном воображении генерала Шито-Крыто возникал большой лист бумаги. На нем длинными буквами, его, генерала Шито-Крыто, почерком был написан донос на него, на генерала Шито-Крыто!!!
Лоб покрывался очень холодной испариной, поджилки очень мелко тряслись, сердце очень сильно сжималось от сладкого ощущения нечеловеческой подлости. Еще бы мгновение — и он бросился бы к столу и настрочил бы, что генерал Шито-Крыто есть изменник, предатель и надуватель… Самое Высокое Самое Верховное Главнокомандование сначала бы не поверило своим собственным глазам, а потом бы приказало восхищенно и растроганно:
— Арестовать, расстрелять и поставить памятник! Это первый среди нас самопредатель!
«Уж не болен ли я?» — пронеслось в его похожей на арбуз, футбольный мяч и глобус голове, и он закричал:
— Офицер Лахит, быстро ко мне! Отвечай, не задумываясь: я нормальный или нет?
— Никак нет, шеф.
— Что — никак нет? Я нормальный или ненормальный?
— Так точно, шеф.
— Что — так точно?
— Вы гениальный, а значит, и ненормальный. Что вас беспокоит, шеф?
— Временами мне кажется, что я могу предать… самого себя!
— О, это наше профессиональное заболевание от переутомления! Например, вы читаете слишком много доносов. Зачем? Позвольте доносы читать мне, пусть ваша гениальная голова отдохнет хотя бы от них. Зачем вам тратить на пустяки ваше драгоценное время и не менее драгоценное здоровье? — очень льстиво говорил офицер Лахит.
— Ага-а-ааа! — рявкнул генерал Шито-Крыто. — А тебе можно верить?
— Конечно нет, шеф, — скромно, но с достоинством ответил офицер Лахит. — Верить мне нельзя, но следить за мной можно. Вообще лучше следить, чем доверять.
— Хорошо, занимайся доносами. Как быть со Стрекозой и Муравьем? Ведь если Самое Высокое Самое Верховное Главнокомандование узнает об этом провале, мне несдобровать вместе с тобой.
— Нет, я-то выкручусь, шеф. Обо мне не беспокойтесь. Я думаю о вас. Стрекозу и Муравья надо забыть.
— То есть как это — забыть?
— То есть так — забыть и всё. Вычеркнуть Стрекозу и Муравья из памяти и документов. Как будто их и не было. Значит, и провала не было и быть не могло.
— Но ведь они… были! Может быть, они даже и сейчас есть.
— Уничтожить всяческие о них упоминания, — вкрадчиво советовал офицер Лахит. — Ведь они провалились, это уже ясно, шеф. А раз они не будут значиться в документах, значит, они и не проваливались, значит, вы опять работали безошибочно и беззаминочно.
— Недопонимаю, — растерянно пробормотал генерал Шито-Крыто. — Впервые в жизни недопонимаю… Был ли Батон?
— Не был. Никогда никакого Батона не было, шеф.
— А кто же руководил «Тиграми-выдрами» до меня?
— Главный штаб.
— Ты далеко пойдешь, — устало произнес, опускаясь в кресло, генерал Шито-Крыто. — До этого даже я не мог додуматься. Однако ты предлагаешь мне не больше не меньше, как исказить историю нашей организации!
— Не исказить, шеф, а подчистить. Подметаем же мы улицы, моем полы, почему бы и из истории нашей организации не убрать… ну, те незначительные факты, которые кого-нибудь раздражают! Отдайте мне приказ, и я всё сделаю.
— Ты… — Генерал Шито-Крыто долго и неуверенно думал. — В общем, подметай! И еще. Припугни фон Гадке! Он медлит.
— Слушаюсь, шеф!
И офицер Лахит выскользнул из кабинета, а генерал Шито-Крыто включил телевизор, пододвинул к себе микрофон и сказал в него:
— Проверяю готовность первой части операции «Братцы-тунеядцы». Докладывайте.
Поворот рычажка — на экране появился старикан с ехидной физиономией и заговорил:
— Шеф, первая рота ворчливых будто бы пенсионеров находится в наиполнейшей боевейшей готовности. Состав укомплектован, почти обучен, горит желанием действовать в рамках инструкции. Господа офицеры, средние и нижние чины! — скомандовал он. — Выполняйте задачку номер тринадцать. Мальчишки во дворе не хулиганят, не безобразничают, а мирно беседуют, играют в шахматы, поливают цветы. Вы должны детей обидеть, оскорбить, вывести из себя. Начинай!
На экране один за другим появлялись старики и ворчали:
— Хулиганить им и то лень стало!
— Они, видите ли, беседуют! Болтуны!
— Я в их годы сено возил. Отцу помогал…
— Сообщить надо по месту работы родителей!..
Генерал Шито-Крыто выключил телевизор.
Еще месяц-полтора подготовки — и по воздуху, по воде и под водой, по земле и под землей агенты «Гроба и молнии» отправятся на выполнение первой части операции «Братцы-тунеядцы».
Близок, близок заветный день… Но почему так тревожно на душе?
В кабинет прошмыгнул офицер Лахит с криками:
— Шеф! Шеф! Возвращается Стрекоза!
— Прекрасно! Значит, она выполнила задание?
— Не вижу в этом ничего прекрасного, шеф, — растерянно сказал офицер Лахит. — Она не может возвратиться.
— Почему?
— Потому что ее не существует. Я только что уничтожил по вашему приказанию все документы и упоминания о Стрекозе.
— Молчать! — заорал генерал Шито-Крыто. — Ты хочешь меня запутать! Сначала ты убедил меня, что Стрекоза провалилась. Потом ты доказал мне, что надо подчистить историю нашей организации. А сейчас оказалось, что Стрекоза возвращается! Я не верю тебе! Ни единому твоему слову! За левую ногу к потолку тебя!
— Успокойтесь, шеф! — взмолился офицер Лахит. — У вас просто нервное переутомление. Ваш гениальный мозг устал от титанической работы и непрерывной деятельности! Успокойтесь, поберегите себя для великих дел! Не занимайтесь пустяками!
— Ладно, ладно! — грубо остановил его начальник «Гроба и молнии», с трудом сдержав довольную улыбку. — Я чую, что ты самым нахальным образом обманываешь меня, но не могу определить, в чем и как.
— Не тратьте зря силы, шеф. Вам это все равно не узнать. Я служу вам, и если иногда вас обманываю, то для вашей же пользы. Надо решить вопрос со Стрекозой.
— Она выполнила задание. Я должен узнать результаты.
— А если она не выполнила задания?
— Не может быть!
— Все может быть, шеф. Так я отдаю ей ваш приказ: если задания не выполнила, выполняй.
Генерал Шито-Крыто все еще злился, но офицер Лахит смотрел на него таким влюбленным, преданным и верным взглядом, что начальник «Гроба и молнии» сказал уже почти без раздражения:
— Действуй… Но чтоб все было решено в самое ближайшее время!.. Да, кстати. Почему у тебя такой странный чин — офицер? Не лейтенант, не капитан, не майор?
— Видите ли, шеф, я не мелочен. Какая мне разница — лейтенант или майор? Все равно офицер. Я сразу стану генералом.
— А как ты оказался моим помощником? Я вот только сейчас вспомнил, что не отдавал такого приказа.
— Я и не ждал приказа. Когда моего бывшего шефа из генералов разжаловали в рядовые, я сразу перешел в ваш кабинет, первым поздравил вас с генеральским чином и выполнил первое ваше генеральское приказание.
— В таком случае по документам ты не являешься моим помощником!
— Никак нет, являюсь. Однажды, когда у вас было замечательное настроение, я сам напечатал на пишущей машинке приказ, а вы его подписали.
Генерал Шито-Крыто побагровел, затем побелел, потом посинел и, снова став багровым, хрипло спросил:
— Не много ли на себя берешь, нахал, наглец и проходимец? Не метишь ли ты на мое место?
Офицер Лахит с почтением поклонился и ответил:
— Грош цена подчиненному, который не мечтает занять место начальника. Но мечты — это всего лишь мечты. Я служу вам с большой радостью, гордостью и страхом. Я боюсь вас, уважаю, но дурак я буду, если откажусь от возможности занять ваше кресло.
— Мороз по коже от твоей подлости и наглости! А если я тебя сейчас же к потолку за левую ногу?
— Воля ваша. — Лахит очень низко поклонился. — Сейчас вы находитесь в расцвете сил и способностей. Я учусь у вас, стараюсь быть вам необходимым. Сейчас я еще слаб против вас. Можете не волноваться.
Отпустив офицера Лахита, генерал Шито-Крыто с ненавистью подумал: «Хорошая растет у нас смена. Ей пальца в рот не клади, голову отгрызет».
Поспав пять с половиной минут, он отправился на площадку молодняка, которую обязательно посещал ежедневно. Любовь его к шпиончикам все росла и росла, особенно после замечательной победы над фон-гадскими гавриками.
Очень нравилось генералу Шито-Крыто наблюдать за шпиончиками в непогоду. Как-то налетела гроза и буря с дождем и градом величиной с биллиардный шар. Градом убило шесть сторожевых собак, двух солдат из охраны и трех дежурных, а шпиончики отделались только здоровенными шишками.
Генералу Шито-Крыто было радостно смотреть, как мужественно переносят любые муки его воспитаннички.
Когда долго стояла хорошая погода, шпиончиков из пожарных шлангов обливали ледяной водой, а потом обдували мощными ветродуями.
Сейчас в клетках сидела новая партия, поэтому на площадке молодняка стоял сплошной плач и вой.
— Когда первая драка! — заботливо спросил генерал Шито-Крыто.
— Через два дня, шеф, — с гордостью ответил дежурный офицер. — Неплохие экземпляры. Шестеро уже отличились, здорово злы.
— Ночью ни в коем случае не давайте им спать, — ласково посоветовал начальник «Гроба и молнии». — Включайте и выключайте прожекторы, чаще стреляйте, побольше выпустите собак.
— Будет исполнено, шеф!
Невдалеке от площадки молодняка находилось здание шпионской школы. Здесь шпиончики жили уже по-солдатски и учились по восемнадцать часов в сутки. За учебу отметок не ставили. Плохо ответил — получай по зубам или по уху, хорошо ответил — пинок, средне ответил — увесистый подзатыльник. Поэтому все шпиончики были, по-нашему, почти круглыми отличниками.
До глубокой ночи осматривал свои владения генерал Шито-Крыто. Везде был полный порядок, везде шла работа, а вот на душе у него было очень тревожно. Всем своим существом генерал Шито-Крыто чуял какую-то опасность, но не мог определить хотя бы примерно, откуда она исходит. Все нити подозрения сводились к офицеру Лахиту, но, как говорится, уцепиться было не за что. Не имей генерал Шито-Крыто огромной силы воли, умения держать себя в руках, схватил бы он свой огромный письменный стол и запустил бы им прямо в своего помощника, чтоб от обоих — от стола и помощника — ничего не осталось!
А в приемной его и ждал офицер Лахит, и сказал с вызывающе невинным выражением лица:
— Осмелюсь выразить свое предположение, шеф. Дополнительно проанализировав последнее сообщение Стрекозы, я пришел к глубокому выводу, что оно поддельное. Кроме руки Батона, чувствуется еще чья-то.
От изумления и негодования генерал Шито-Крыто заикал. Его огромная, без единого волоска голова дергалась с такой силой, что он схватился за нее руками, чтобы она не оторвалась от шеи.
— У меня у самого в голове ералаш, — почтительно и очень сочувственно проговорил офицер Лахит. — Мне даже страшновато. Мы с вами оба запутались в чем-то. Предлагаю кардинальное решение: вконец и навсегда Стрекозу и Муравья забыть.
— Подож… ик!.. ди… ик! Ты… ик!..Про… ик!.. ны… ик!… ра… ик!
— Совершенно с вами согласен, шеф. Только зря вы так сильно реагируете на события. Вам просто надо отдохнуть. Вы не спите уже полторы недели. Ваша гениальная голова устала.
И голова генерала Шито-Крыто постепенно затихла, перестала дергаться, и он захрапел.
А офицер Лахит, гладя голову своего гениального начальника, неторопливо читал лежащие на столе секретные бумаги, одну из них спрятал в карман и лишь тогда ВЫНЫРНУЛ ИЗ КАБИНЕТА.
ГЛАВА №38Агент Бугемот выдает себя за Толика Прутикова
ГОЛОВА У ПОЛКОВНИКА ЕГОРОВА ПРЯМО РАСКАЛЫВАЛАСЬ ОТ ТУПОЙ НЕ ПРОХОДЯЩЕЙ БОЛИ. Таблетки, порошки, пилюли и капли уже не помогали, не приносили никакого, хотя бы кратковременного облегчения. Он, конечно, понимал, что надо немедленно ложиться в больницу, но еще яснее он понимал, что ложиться в больницу у него нет даже сотой доли возможности.
Вот Стрекоза находилась в больнице. Здесь все было готово к ее побегу, даже шарниры у форточки смазали, чтобы скрипом не спугнуть агента.
И если бы полковник Егоров не обладал привычкой все всегда лишний раз обдумать, то еще неизвестно, что бы получилось из задуманного. Поначалу план побега Стрекозы казался заманчивым, а теперь настораживал. Предположим, Стрекоза разыщет Толика Прутикова, а дальше? А если у нее задание обезвредить его?
Возник вопрос: что делать, если шпион тебя запутал? Ответ получился такой: надо запутать шпиона.
— Приготовьте мешок, — сказал полковник Егоров, — и дайте мне с собой двух парней покрепче. Кто знает, чем Стрекоза не шутит?
Далее он рассуждал следующим образом. А нельзя ли Стрекозе вместо Толика Прутикова показать просто человека невысокого роста? Например, агента из диверсионной группы «Фрукты-овощи» Бугемота? А? Он коротышка, пусть и толстый. Зачем рисковать жизнью мальчика? Лучше будет, если шпионы станут сами бороться со шпионами!
Бугемот явился, как всегда, мрачный, как всегда, не поздоровался и, как всегда, начал жаловаться:
— Я дохну от скуки, гражданин полковник. На допросы вызывают редко. Допросы короткие. Я давно переловил в камере всех мух. Прикажите напустить ко мне всяких насекомых! Я бы с интересом их ловил и не скучал.
— Есть работа, господин Бугемот. Займетесь от нечего делать?
— Если я согласен мух ловить, так зачем мне от работы отказываться? Я, конечно, имею в виду работу по специальности, а не дрова колоть или землю копать.
— Вы помните Толика Прутикова?
— Еще бы!
— Мы задержали одного из ваших шпиончиков — Стрекозу.
— Гражданин полковник! — Бугемот очень обиделся. — Почему многие люди принимают меня за дурака? Неужели вы могли поверить, что я поддамся на такой глупый обман? Стрекозу невозможно поймать. Ее на площадке молодняка боялись не только дежурные солдаты, но и сторожевые псы.
— И тем не менее мы ее задержали. В этом вы убедитесь сами, если знаете ее в лицо. Стрекоза прибыла к нам, чтобы обезвредить ЫХ-три нуля и разыскать Толика Прутикова. Зачем он ей понадобился, мы точно не знаем. Мы организуем вам встречу, вы назовете себя Толиком Прутиковым, а мы посмотрим, что из этого получится.
— А что я буду за это иметь?
— А в чем вы нуждаетесь?
— Чтобы хоть на допросы чаще вызывали и подольше спрашивали. А то скука смертная.
— Договорились. Значит, действовать будем так…
У входа в комнату, где лежала притворявшаяся больной Стрекоза, остался полковник Егоров с двумя товарищами, один из которых держал наготове мешок.
Бугемот с бутылкой фруктовой воды вошел в комнату, где было полутемно, и мрачно сказал:
— Пей.
Стрекоза схватила бутылку и не оторвалась от горлышка, пока не выпила все.
— Слушай, — прошептал, как его научили, Бугемот, — меня зовут Толик Прутиков.
А у полковника Егорова в этот самый момент в голове как будто что-то разорвалось, и на мгновение он оглох, но уже в следующее мгновение рванул дверь на себя.
Стрекоза душила Бугемота. От неожиданности тот вытаращил глаза, раскрыл, задыхаясь, рот и не сопротивлялся. Полковник Егоров оторвал Стрекозу от Бугемота, отшвырнул ее в сторону. Бугемот рухнул на пол.
И тут полковник Егоров совершил ошибку, едва не стоившую ему жизни. Вместо того, чтобы броситься за Стрекозой или хотя бы занять оборонительную позицию, он нагнулся к упавшему на пол Бугемоту.
И тут же Стрекоза ударила полковника Егорова табуреткой по голове. И только тогда подоспели его помощники, засунули кусавшуюся и царапавшуюся Стрекозу в мешок и крепко-накрепко завязали.
Полковник Егоров стоял и виновато и удивленно улыбался, ощупывая голову, из которой без следа выскочила боль. Говорят, что клин клином вышибают. Неизвестно, насколько это верно по отношению к медицине, но факт остается фактом: от удара голова разболелась — от удара и вылечилась. Раздумывать над этим было некогда.
Бугемота усадили, дали понюхать нашатырного спирта, агент чихнул одиннадцать раз и мрачно сказал:
— Не завидую я Толику Прутикову. Хорошо, что шея у меня толстая, а то бы…
— Пока с ней бесполезно разговаривать, — сказал полковник Егоров, с удовольствием поглаживая голову, словно разыскивая, где могла спрятаться недавняя боль.
— Авэк доминг риголетто? (С кем тебя забросили?) — поинтересовался Бугемот, наклонившись к мешку.
— Саркофиго! (ругательство) — донеслось оттуда. — Мурир, провокт! (Умри, предатель!)
— Пока с ней бесполезно разговаривать, — сказал полковник Егоров, — да к тому же она вне себя от злости. Отправьте ее на место.
— Гражданин полковник, а гражданин полковник, — проворчал Бугемот, — если еще потребуется кого-то бить, душить или ломать, я к вашим услугам. Бейте, душите, ломайте меня. Мне это интересно.
— Учтем.
Радость, подобно беде, не приходит одна. Сегодня разрешили свидание с Фонди-Монди-Дунди-Пэком. В больницу к нему и отправился полковник Егоров. Врачи очень удивились, когда узнали, каким оригинальным способом он вылечился. Но главный врач подумал и глубокомысленно заключил:
— Все в жизни бывает. Она исключительно разнообразна.
Фонди-Монди-Дунди-Пэк, выслушав новости, сказал:
— Конечно, Шито-Крыто мстителен до предела. И все же у Стрекозы есть еще какое-то задание. Срочно засылайте агента к фон Гадке. Его встреча с Шито-Крыто наверняка закончилась тем, что один из них надул другого. Скорее всего досталось фон Гадке. Тогда можно его использовать.
— Спасибо, — поблагодарил полковник Егоров. — Скорее выздоравливайте. Время не терпит. Как только подлечитесь, сделаем вам пластическую операцию лица.
— Обещайте мне, — попросил Фонди-Монди-Дунди-Пэк, — перед моим отбытием в «Гроб и молнию» рыбалку на так называемых утренней и вечерней зорьках. Я каждую ночь вижу во сне поплавки.
— Я обещаю вам рыбалку перед отправкой на задание и много рыбалок после благополучного возвращения, — сказал полковник Егоров, а, садясь в машину, подумал: «Да, все в жизни бывает. Она действительно исключительно разнообразна».