Когда музыканты расселись по местам, фестиваль стал наконец обретать более четкие национальные очертания. Лайма и Евгений сразу обратили на это внимание.
– Так, справа от нас трое во всем клетчатом – шотландцы, – делился наблюдениями Корнеев. – И у них волынки. А впереди – оленеводы, точно. Из Якутии или с Аляски.
– Смотри, вон там какие-то полуголые маленькие люди. Смешные такие. Интересно, кто это?
– Туземцы с островов Океании, – безапелляционно заявил Евгений. – Видишь, у них луки с тетивой и стрелы.
– Это не лук с тетивой, а такой народный инструмент со струнами. И что-то вроде смычка.
– Но при необходимости этот инструмент выполняет функции оружия. Если надо убить животное или белого пришельца.
– В тирольских шляпах с перышками – австрийцы, – продолжала исследование Лайма. – Это, кажется, болгары. А еще я вижу узбеков.
– С Африкой хуже, – вздохнул Корнеев. – Тут мы бессильны на глазок определить, из какой страны прибыл гость, не знаем местной специфики.
– Это ладно, на бейджике прочтем. Хуже другое. Я посмотрела список участников. Так вот, из всех коллективов, приехавших сюда, одиннадцать – трио. Как тебе?
– Ну, одиннадцать – не сорок, – философски изрек Корнеев. – За неделю вполне можно проверить их на вшивость.
– У тебя есть план? – с любопытством спросила Лайма.
Как всякая женщина, она обожала планировать, а потом делать все, чтобы не придерживаться плана.
– Будем действовать экспромтом, – ответил Евгений.
Когда зал был уже до отказа набит, на сцену вышел Синюков, которого встретили бурными аплодисментами.
– Я рад приветствовать участников и гостей третьего фестиваля народной музыки и самобытного исполнительского мастерства в замечательном городе Чисторецке! – воскликнул Синюков и зачем-то поднял вверх руку.
Снова раздался гром аплодисментов – оратора поняли все собравшиеся, так как к каждому креслу прилагался комплект наушников, а в специальных кабинках трудились переводчики-синхронисты.
Тут неожиданно раздался ужасный топот, словно по деревянному мосту шла на боевые стрельбы рота солдат. Зал насторожился, но, как оказалось, напрасно – это были не солдаты. Через боковой проход к первому ряду промаршировала небольшая колонна бабушек в красных сарафанах до пят и кокетливых платочках. У бабулек были решительные и суровые лица, словно они наметили отобрать у жюри главный приз фестиваля силой. Они молча расселись по местам и уставились на Синюкова.
– Уж не наши ли это легендарные чечеточницы? – тихо спросила у Корнеева Лайма.
– Они самые. Я про них немного в Сети успел почитать – это же хит сезона. А начинали они знаешь как? Лет двадцать назад была создана инициативная группа пенсионерок – ходили на демонстрации и хором выкрикивали всякие там лозунги и речевки. Типа: «Перестройка – Горбачев» или «Банду Ельцина под суд!». В зависимости от конъюнктуры. Еще они захлопывали и затопывали неугодных ораторов. В общем, подрабатывали на полях политических сражений, пенсии ведь маленькие. Когда же политическая активность масс пошла на убыль, бабульки решили использовать многолетние навыки в шоу-бизнесе и создали вот такой коллектив. Очень, кстати, популярный.
– Какой же это шоу-бизнес? Это народное творчество.
– Да ладно тебе! У нас теперь все – шоу-бизнес.
На сцене тем временем началось главное действо: собравшимся представляли членов жюри фестиваля – людей, которые будут определять самых оригинальных и самых талантливых народных музыкантов и исполнителей.
Мероприятие тянулось мучительно долго – в жюри, как оказалось, числилось более двадцати человек. Причем едва ли не половина из них – малоизвестные широкой публике представители чисторецкой элиты: бизнесмен Родькин, художник Повозюк, поэт Мурин и им подобные.
Эти имена никому ни о чем не говорили, в зале становилось шумно, а Лайма и Корнеев даже заскучали. Но вот они услышали:
– Мельченко Григорий Борисович, химик-теоретик, сотрудник НИИ прикладных нанотехнологий, – радостно объявил неутомимый Синюков. – В нашем жюри он представляет науку.
Поправляя сбившийся галстук, на сцену вышел полный человек среднего роста с внешностью типичного ученого – бледная лысина, очки, высоченный лоб.
– Представлять всю науку я, пожалуй, не возьмусь, – с улыбкой сказал Мельченко, взяв микрофон, – но обещаю, что в любом случае постараюсь быть благодарным слушателем и вдумчивым критиком. Спасибо за внимание.
– Да, правду говорят, что краткость – сестра таланта, – заметил Корнеев, когда лаконичный химик покинул сцену. Ученый сорвал овацию зала – в основном благодаря тому, что его речь длилась секунд двадцать. – И как тебе наш герой?
– Ну как? – неопределенно сказала Лайма. – Я же не замуж за него собираюсь.
Вспомнив про замужество, она насупилась и помрачнела. Корнеев посмотрел на нее с опаской. Женские страдания всегда пугали его непредсказуемостью финала. На этот раз Лайма, кажется, решила ограничиться коротким вздохом.
– Скорее бы все это закончилось, – заметила она.
– Ничего-ничего, затяжные собрания – это русская экзотика. Пусть зарубежные гости позабавятся, – заявил Корнеев.
Целый час чиновники оргкомитета своими словами пересказывали все то, что было напечатано в официальных бумагах и роздано музыкантам еще вчера: состав участников, программу выступлений, список мероприятий и так далее.
Наконец Синюков радостно объявил:
– Дорогие друзья! Вы получили подробную программу фестиваля, где указаны дата и время каждого выступления. Ориентируйтесь на эту информацию, но если произойдут какие-то изменения, мы вас уведомим. А теперь, когда наша первая официальная встреча закончена, я приглашаю всех присутствующих на фуршет. Прошу вас пройти через фойе в сад Летнего театра.
Музыканты в предвкушении выпивки радостно загомонили и стали быстро покидать зал. Лайма и Корнеев тоже поднялись.
– Ты остаешься на фуршет, – приказала Лайма. – Приглядывайся ко всем без исключения трио, делай свои выводы – ты же аналитик. Только, пожалуйста, обойдись без шоколадных принцесс. А то попадешь в какой-нибудь мужской гарем без доступа в Интернет и зачахнешь во цвете лет.
– Испортила настроение, – пробубнил Корнеев. – А ты сама чем займешься?
– Я за Мельченко – посмотрю, куда он двинет. Если в институт – созвонюсь с Иваном. В общем, начнем присматриваться к нашим дорогим ученым.
Пробираясь по крайнему ряду в поисках выхода, Лайма неожиданно споткнулась о какой-то большой цилиндрический предмет, который с грохотом рухнул на паркет.
– Да что ж они тут понаставили! – возмутилась она. – Ты слышишь, там что-то загудело?
– Посмотрим, – сказал Корнеев и принялся разворачивать грубую ткань, в которую неизвестный предмет был завернут. Под тканью оказалось нечто вроде трубы, обмотанной толстой веревкой и заткнутой с обоих концов то ли паклей, то ли соломой.
Не успели члены группы «У» обменяться впечатлениями от увиденного, как около них нарисовались те самые японцы в деревянных сандалиях, которые готовы были биться за Лайму не на жизнь, а на смерть. Правда, теперь было видно, что за поясом у них торчали не мечи, а флейты. Странная штуковина, обмотанная тряпкой, судя по всему, была их собственностью.
Заметив, что прекрасная блондинка удостоила вниманием их скромные особы, японцы радостно загомонили:
– Сюрпридзу, сюрпридзу!
– Сюрприз, – перевел для Лаймы Корнеев. – Наверное, хотят тебя чем-то удивить.
– Ты классный толмач, – похвалила она. – Чего им от меня надо? Насколько я знаю, в Стране восходящего солнца мужчины столь откровенно за юбками не бегают.
Между тем японцы, которые в целях укрепления дружеских связей прилежно осваивали русский, не отставали:
– Пойдзем! Вы доржны это видзеть!
– Да плевать, пойдем посмотрим, что там у них. Быстро отделаемся – и все. А то они тебя так не отпустят.
– Думаешь, потащатся за мной? – помрачнела Лайма.
– Могут. А так – окажешь им уважение, потом уж я с ними сам разберусь – выпьем за дружбу и все такое. Ты же спокойненько уйдешь.
Уловив, что их предложение принято, один из японцев проворно схватил массивную трубу и засеменил к запасному выходу. Другой стал что-то быстро говорить, обращаясь в основном к Лайме. Правда, в его исполнении русские слова были едва отличимы от японских. Лишь с огромным трудом удалось понять, что они хотят вывести дорогих русских друзей на улицу и показать, для чего нужна странная труба.
– Надеюсь, обойдется без кровопролития, – сказал Корнеев вполголоса.
– Да ладно тебе! Это наверняка какой-то экзотический инструмент. Сыграют любовную песню и умиротворятся. Разве ты не понимаешь? Фестиваль, романтика, красивые девушки, дружба навек…
– Ты видела документальную передачу «Обратная сторона Японии»? – мрачно спросил Корнеев, возвышавшийся над японцами, как дуб над бонсаями.
– Да ничего я не видела!
– О ней сейчас весь Интернет только и говорит.
– Значит, весь Интернет прошел мимо меня, – отрезала Лайма. – Ну что, по-твоему, может быть в этой штуке?
Корнеев долго пыжился и наконец выдохнул:
– Мертвый японец!
– Господи, что ты несешь? – испугалась Лайма. – Почему мертвый японец?
– Его бездыханное тело начинено наркотиками, которые эти улыбчивые товарищи будут распространять среди артистов. Сейчас нам предложат сотрудничество. В случае отказа выдадут кинжалы и заставят совершить харакири, а потом привяжут к балалайкам и пустят вниз по реке.
– Дурак, – сказала Лайма, позабыв, что она командир оперативной группы и не может обзывать бойцов.
В сопровождении японцев они вышли на улицу, обогнули Летний театр и очутились на асфальтовом пятачке, где уже лежала та самая труба, но уже без чехла. Торчащий фитиль делал ее похожей не на музыкальный инструмент, а на гигантскую динамитную шашку.
– В наса делевня, – стали объяснять жители Страны восходящего солнца, – мы так дзелаем на пладзник. Эта есь отсеня класива. Идите, кудасай! Белите, не бойтесь! – Коллективными усилиями музыканты заставили Лайму взять увесистую трубу в руки. – Но дерджать надо клепко-клепко! Инасе моджете урететь!