Один из австралийцев по имени Грегор попытался завязать с Лаймой разговор об искусстве, но она была к этому совсем не расположена. Кроме того, этот самый Грегор, чтобы его хорошо было слышно, постоянно тыкался Лайме носом в ухо. У него были жесткие, основательно выцветшие на солнце усы, которые кололись, как щетка, мощные челюсти и крупный самодовольный нос. Лайме стоило большого труда от него отделаться.
– Господи, что здесь можно заметить? – пробормотала она, щурясь от сигаретного дыма.
– Что это ты скисла? – прокричал ей в ухо Корнеев, обещавший пить только минералку. – Тебе надо в гущу, к народу.
– Я не хочу в гущу, – возразила она, почувствовав, как завибрировал ее мобильный телефон. Прижав его к левому уху, правое Лайма плотно закрыла ладонью. Звонил Иван с новостями:
– Мельченко сдал ключ и уходит. Прослежу за ним до ворот и еще позвоню. Готовьтесь выезжать.
Когда Лайма потащила Корнеева из ресторана, их проводили десятки разочарованных взглядов. Красавчик с тонкими усиками и блондинка с отменной фигурой не слишком активно поддерживали «дружбу народов», процветавшую в кулуарах фестиваля.
Лайма и Корнев уже сидели в машине, когда снова позвонил Медведь:
– Значит, вот какая ситуация. Когда Мельченко вышел из института и пошел к проходной, я сказал напарнику, что мне надо отлучиться ненадолго. В общем, хотел проследить, куда наш ученый пойдет. Обогнал его, выскользнул за ворота, вроде покурить, отошел подальше. Мельченко вышел на улицу, и тут подкатывает машина: видимо, недалеко стояла, на краю стоянки, под деревьями. Открывается дверь, Мельченко садится и при этом довольно отчетливо говорит кому-то: «Теперь в Кречетовку, я покажу».
– Что за машина? – всполошилась Лайма. – А номер какой?
– Номера не видел – темно. Машина – «жигуль», кажется, «пятерка». Что вы будете делать?
– Срочно едем в Кречетовку. Похоже, что-то начинается.
– Может, мне сбежать с дежурства?
Лайма на секунду замялась, потом решила:
– Нет, остаешься в институте. С окончанием фестиваля дело может не завершиться, поэтому ты не должен рисковать рабочим местом. Вон, и Корнеев мне страшные рожи корчит – ты отвечаешь за аппаратуру, которую он тебе доверил. Это очень важно, вдруг действительно наведет на чей-нибудь след. И не переживай – без тебя мы в драку лезть не станем. Отбой!
Корнеев был менее опытный водитель, чем Медведь, поэтому до Кречетовки они добирались дольше, чем в прошлый раз. На душе у Лаймы было тревожно. Узкое пустынное шоссе и лес вокруг нагоняли страх. Ветер волновал листву, и деревья угрожающе качали ветвями. Тусклая перезревшая луна, наполненная желтым соком, грозила лопнуть, навалившись брюхом на верхушки сосен. Подъехав к знакомой территории агрофирмы Шаткова, друзья еще издали увидели настежь распахнутые ворота.
– Хочется верить, что мы не опоздали, – тихо сказала Лайма, прислушиваясь к беспокойному стуку сердца.
К сожалению, ее опасения оказались не напрасными. Спрятав машину в тени густого кустарника, они осторожно подкрались к воротам. Прямо возле них лежал человек, в котором Лайма узнала одного из охранников Шаткова.
– Мертв! – констатировал Евгений шепотом, приложив пальцы к шее человека.
Они приготовились к обороне, так как убийцы могли притаиться где-то рядом. Единственным их оружием были электрошокеры, которые они заранее положили в машину. Однако вокруг было пусто и тихо. Казалось, все живое замерло в ожидании.
Дойдя до дверей административного здания, где недавно Лайма и Иван бились за освобождение Шаткова, они обнаружили второго охранника. Он сидел, прислонившись к косяку приоткрытой входной двери.
– И это мертв! – приложив пальцы к его сонной артерии, одними губами сказал Корнеев.
Самого Шаткова они нашли, когда стали планомерно обшаривать все постройки на территории агрофирмы. Он лежал в одном из складских помещений, в проходе между уходящими в бесконечность рядами ящиков с овощами. Лайма чувствовала, что воздух будто наэлектризован. Тяжелый дух смерти уже витал над местом недавней трагедии.
– Может быть, он жив? – спросила Лайма без всякой надежды.
– Сомневаюсь. – Корнеев наклонился над телом, долго прислушивался, щупал пульс. И вынес вердикт: – К сожалению, нет.
– Теперь ищем труп Мельченко, – дрогнувшим голосом сказала Лайма. – Я уверена, что и он где-то неподалеку. А террористы скорее всего уже далеко отсюда. Видимо, они свою задачу выполнили. Какой бы она ни была.
– Может, попробуем догнать? – предложил Евгений.
– Вряд ли. Мы с ними разошлись не меньше чем минут в сорок-пятьдсят.
– А если это не террористы? Если это Стась?
– Не думаю. Не безумные же эти ребята так подставляться. Тем более, когда имеют дело со службой безопасности.
Тело Мельченко они так и не обнаружили. Может быть, его где-то спрятали. А может быть, Григория Борисовича, еще живого, просто увезли с собой, чтобы добыть нужные сведения.
– Милицию будем вызывать? – для очистки совести спросил Корнеев.
– Нас тут не было. Утром придут люди на работу – сообщат. Может быть, и Мельченко при свете дня найдут.
Большую часть обратной дороги они проделали в гробовом молчании.
– Слушай, – вдруг заговорила Лайма, – если террористы захватили Мельченко и насильно удерживают, почему же он в институте не дал знать охране? Никто его под прицелом не держал, никто не угрожал…
– Я могу назвать тысячу причин такого поведения. Думаю, Шатков уже находился у террористов в заложниках. И они предупредили, что если Мельченко поднимет шум, его приятель и бывший коллега будет убит. Поэтому Григорий Борисович счел за благо не испытывать судьбу, отдать террористам все, что они хотят, и спасти друга. Скорее всего, что-то он хранил в институтском сейфе.
– Может, и так, – вздохнула Лайма, и в машине вновь воцарилось тяжелое молчание. – Как ты думаешь, террористы, если они получили то, за чем прибыли, могут исчезнуть из города уже сегодня?
– Вряд ли. Поспешное бегство насторожит кого угодно. Представляешь, завтра утром выяснится, что какая-то группа музыкантов испарилась? Теоретически их тогда еще можно будет задержать. Зачем им такой риск? Ребята эти, похоже, хладнокровные, суетиться не будут. Еще и сбацают нам что-нибудь народное на прощание.
– Тогда у нас остается всего лишь один день, чтобы найти их.
Приехав в гостиницу, друзья разошлись по номерам. Лайма спала беспокойно, ей снились страшные люди без лиц, мертвые охранники и крючконосый якудза, перелетающий через крыши домов на огромных черных крыльях.
Рано утром она поскорее побежала в душ, чтобы смыть остатки ночных кошмаров. Затем заказала себе чашку очень крепкого кофе и включила телевизор, чтобы послушать местные утренние новости.
– Дорогие телезрители, – вещала перед камерой юная улыбчивая корреспондентка с микрофоном в руке. – Сегодня в нашем городе завершается уникальный международный музыкальный форум – фестиваль народной музыки и самобытного исполнительского мастерства. Всех ценителей народного творчества, всех горожан и гостей Чисторецка ждет чудесный праздник, который закончится красочным гала-концертом и грандиозным фейерверком. Подробнее о программе последнего дня этого праздника музыки мы попросили рассказать члена жюри фестиваля Григория Борисовича Мельченко.
Рука Лаймы непроизвольно дрогнула, и горячий кофе выплеснулся ей на коленки.
«Запись, – мелькнуло у нее в голове. – Записывали вчера утром или даже позавчера. Телевизионщики это практикуют».
– Доброе утро! – В кадре показалась хорошо знакомая лысая голова Григория Мельченко. Он поправил очки и, широко улыбнувшись Лайме, продолжил:
– Оно действительно доброе и радостное, так как сегодня жюри назовет имена победителей конкурса, а многочисленные зрители смогут увидеть выступление лучших коллективов, приехавших в Чисторецк со всего мира. Да, я не оговорился – именно многочисленные. Дело в том, что здесь, на набережной, недалеко от Летнего театра, сейчас монтируют гигантский телеэкран, благодаря которому посмотреть гала-концерт смогут не только те, кто будет находиться в зале театра, но и все желающие.
Камера выхватила картинку набережной, где действительно кипели монтажные работы по установке этого самого экрана. Электронное табло, торчащее рядом, показывало реальное время и сегодняшнее число. Лайма изумленно замерла с чашкой в руках – это была не запись, это был прямой эфир.
Мельченко был жив. Жив после поездки в Кречетовку, где сегодня обнаружат, или уже обнаружили, три трупа.
Как только из института с дежурства вернулся Медведь, Лайма провела короткое оперативное совещание:
– Учитывая все происшедшее за последние сутки, предлагаю следующий план действий. В шесть вечера начинается выступление финалистов конкурса, включая «Заводных матрешек». Затем вручение наград и гала-концерт, который завершится обещанным грандиозным фейерверком. Народу, учитывая телевизионный экран на набережной, будет очень много.
– Может, отказаться от выступления? – вслух подумал Корнеев. – Опять напрягаться…
– Мы не будем напрягаться. Нас теперь все уважают и любят. Вот увидишь, после недавнего триумфа все, что бы мы ни сделали, будет встречено овациями. Выступаем по усеченной программе – я немного поиграю на фортепиано, а Иван – на пиле.
– А я? – возмутился Евгений.
– Скажем, что ты вывихнул палец ударной руки и временно не можешь колотить в бубен. По крайней мере не надо снова красть инструмент с выставки. На самом деле, твоя главная задача – Мельченко. Не спускай с него глаз. Куда он пойдет, туда и ты, понял? Отправляешься к Летнему театру прямо сейчас. Я звонила Синюкову, голову ему заморочила, он мне сказал, что жюри в полном составе готовит поощрительные призы и дипломы. Так что дуй туда.
– Это другое дело, – обрадовался Корнеев. – Палец для конспирации перебинтовать?
– Не стоит. Иван, ты пока отдыхай, тебе надо выспаться после дежурства. К четырем часам подгребай к Летнему театру. Я тоже буду там – попытаюсь все-таки вступить с Мельченко в непосредственный контакт.