Еще больше было написано о лисьей охоте, которую автор считал самой благородной, достойной подлинного аристократа.
Потом были небольшие главки, посвященные охоте на зайцев и кроликов.
Мне показалось забавным, какую большую разницу покойный виконт находил между этими зверьками. Зайцев он считал прекрасной, благородной дичью, к кроликам же относился с пренебрежением и писал, что они не стоят потраченного времени.
Я пролистала еще несколько страниц…
И вдруг снова ощутила кончиками пальцев что-то подобное электрическому разряду.
Перевернула очередную желтоватую страницу – и увидела…
Передо мной снова были необычные страницы из глянцевой голубоватой бумаги, по которым бежали строчки, написанные от руки каллиграфическим почерком, красновато-бурыми чернилами, похожими на запекшуюся кровь, на неизвестном языке…
Словно удивительные насекомые, бежали по странице буквы неведомого алфавита. Не кириллица и не латиница, не арабская вязь и не угловатые греческие буквы…
А по сторонам от текста были разбросаны удивительные, фантастические рисунки.
Снова меня пронзила странная судорога…
Я вглядывалась в удивительные рисунки.
Здесь было солнце с широко открытыми глазами, с исходящими от него лучами, каждый из которых заканчивался человеческой рукой с раскрытой ладонью.
Была огромная жаба в царской короне, и змея в украшенном перьями греческом шлеме, и страшный зверь с зубастой, как у крокодила, пастью и с тележными колесами вместо лап…
Брат Ансельм неловко вскарабкался на деревянную скамеечку, чтобы достать до верхней полки. Отец настоятель наложил на него строгую епитимью за смертный грех чревоугодия, во искупление этого греха ему надлежало протереть пыль со всех томов преобильной монастырской библиотеки.
Брат Ансельм тяжело вздохнул и взялся за тряпку.
Для начала он смахнул пыль с кожаных корешков старинных фолиантов.
Один том показался ему особенно запыленным.
Брат Ансельм потянул фолиант на себя, принялся протирать его обложку и тут заметил, что позади этого тома, в темной глубине полки, виднеется еще одна книга.
Его обуяло любопытство.
Что это за книга, если брат библиотекарь спрятал ее позади остальных томов?
Брат Ансельм знал, что любопытство – это тоже грех. Пусть не такой тяжкий, как чревоугодие, но все же…
Он знал, но ничего не мог с собой поделать.
В библиотеке становилось все темнее.
Брат Ансельм запустил руку в глубину полки, вытащил оттуда старинный том в переплете из тисненой кожи.
К его удивлению, этот том не был покрыт пылью.
Значит, его недавно доставали…
Брат Ансельм слез со скамеечки, прижимая таинственный фолиант к груди, сделал несколько шагов, положил книгу на стол.
В комнате стало совсем темно.
Он зажег свечу в оловянном подсвечнике, придвинул ее ближе и раскрыл фолиант.
И ощутил волнение.
Ему приходилось слышать об этой книге, но и в голову не могло прийти, что она находится здесь, в их монастырской библиотеке! Он не представлял, что когда-нибудь увидит эту книгу своими собственными глазами…
Он перевернул страницу, еще одну…
Ровные, красивые буквы, выведенные твердой рукой переписчика, складывались в удивительные слова.
Каждый новый абзац украшала чудесная миниатюра – крошечный рисунок, искусно разукрашенный ослепительно-красной киноварью, небесно-голубым ультрамарином, густой позолотой…
Удивление в его душе росло.
Вдруг дверь библиотеки скрипнула, раздались негромкие приближающиеся шаги.
Брат Ансельм с неохотой оторвался от удивительной книги, поднял глаза – но увидел только смутный силуэт, таящийся во тьме.
– Кто здесь?
Из темноты донесся глухой, смутно знакомый голос:
– Не надо было тебе трогать эту книгу!
– Мне было любопытно… – честно признался брат Ансельм.
– Любопытство – грех, большой грех!
Брат Ансельм взял со стола свечу, поднял ее, чтобы рассеять тьму.
Свет упал на лицо таившегося во тьме человека.
Брат Ансельм узнал его – и облегченно вздохнул:
– Ах, это вы, святой отец…
– Не надо было ее трогать…
– Что? О чем вы говорите?
– Об этой книге… об этом манускрипте… не стоило тебе к нему прикасаться.
– Но что уж поделаешь!
– Да, теперь уже ничего не поделаешь!
Человек вышел из тьмы, приблизился к брату Ансельму и мягким, отеческим жестом положил руку ему на плечо.
– Теперь ничего не поделаешь! – повторил он, и рука его сделалась неожиданно жесткой.
Он сжал шею брата Ансельма и вдруг резко дернул ее.
В шее что-то громко хрустнуло, и брат Ансельм перестал существовать.
Утром Берри разбудил меня очень рано.
Ну, это понятно – вчера пса лишили его законной вечерней прогулки, у меня просто не было сил тащиться на улицу. Сегодня небо было плотно затянуто тучами цвета грязной ваты. Дождя пока не было, но долго ли в нашем городе…
Так что я собралась быстро, и мы пошли.
Естественно, как только мы добрались до сквера, дождь сразу же пошел. Не сильный, а мелкий и противный, и, главное, ясно, что это надолго. Поэтому пришлось идти на собачью площадку, там в углу есть небольшой навес, все-таки можно спрятаться.
Под навесом уже кто-то был, и при близком рассмотрении я узнала хозяйку шоколадной лабрадорши. Уходить от встречи было поздно, да и не хотелось слоняться под дождем, поэтому я сделала приятное выражение лица и ступила под навес.
Берри, отпущенный с поводка, пулей ринулся к своей ненаглядной Шоколадке, которая в упоении рыла песок возле лесенки.
– Привет! – сказала я. – Какая милая у вас собачка и как им весело вместе!
Действительно, наши собаки прекрасно проводили время, они так резвились, что подняли тучу песка, и слышны были только радостный визг и лай.
Я представила, сколько грязи нанесет Берри в квартиру, но решила не расстраиваться: пускай пес хоть немного развлечется, он вчера весь день дома сидел.
– Ну, привет, – протянула хозяйка лабрадорши и окинула меня взглядом с ног до головы. Очевидно, мой вид ей не понравился, потому что она слегка поморщилась.
Что сказать, на прогулку с собакой я надела самую свою затрапезную куртку и старые стоптанные кроссовки, которые, если честно, давно пора было выбросить. Но тогда… не в новых же с собакой гулять, они у меня одни.
У меня вообще одежды немного, тогда, пять месяцев назад, пришлось бежать в чем есть, Октавиан не разрешил вещи взять, только сумку небольшую с документами. И потом, не вздумай, сказал, в квартиру свою соваться, тебя там ждут не дождутся, уж лучше прямо тигру в пасть. И никого не посылай туда, если не хочешь, чтобы у человека неприятности были со смертельным исходом. Эти люди, которые на тебя охотятся, они ведь и посыльного твоего могут пытать, чтобы узнать, где ты прячешься.
Да я, честно говоря, и не собиралась никого туда посылать, потому что некого. Ни с кем я не общаюсь, ни с кем дружбы не завожу, как он велел.
И старых друзей у меня нету, были приятели среди одноклассников, но близких среди них не случилось. А уж про родственников и говорить нечего: с тех пор, как умер отец, у меня никого нету. Да и раньше-то…
Сейчас мы помолчали немного, наблюдая за собаками, потом хозяйка лабрадорши спросила совершенно другим тоном:
– А… ты… то есть вы с Берри просто гуляете или?..
– Или, – вздохнула я, притворившись недалекой и глупой, – понимаешь… понимаете…
– Да брось ты это, давай на «ты»! – Она придвинулась ближе в ожидании интересного рассказа. – И… меня Маргарита зовут, можно просто Рита.
– А я… – чуть было не ляпнула, что я – Лена, но вовремя спохватилась. – Я – Алена. Значит, он уехал, а мне оставил собаку, сказал, что на два дня, а сам…
– Да уж вторая неделя пошла, как он с Берри не гуляет! – ахнула Маргарита, и я уверилась, что во дворе все про меня известно.
– Вот, и по телефону не отвечает, звонки блокирует, – подлила я масла в огонь. – Слушай, может, ты хоть что-то про него знаешь? Все-таки собаки так дружат…
– Собаки, допустим, дружат, – медленно сказала Рита, – про Берри ничего сказать не могу, хороший пес, воспитанный. А вот тебя он, похоже, напарил!
– Да быть не может! – сказала я без должного драйва.
– Я давно убедилась, в этой жизни все может быть! – философски произнесла Маргарита. – Вот, к примеру, твой Максим. Думает небось, что умнее всех, одной девице собаку поручил, а со второй время хорошо проводит.
– Быть не может! – повторила я.
– Да что ты как попугай одно и то же твердишь! – рассердилась Маргарита. – Сама его видела с одной такой… ну, конечно, девица интересная… – Тут она снова окинула меня пренебрежительным взглядом, едва удержавшись при этом от слов «не чета тебе», они явно просились наружу.
Но поскольку я скроила самую жалостливую и беспомощную физиономию, то Маргарита смягчилась и решила, что она будет на моей стороне. Потому как та девица и так не пропадет, да если честно, то и двух слов с ней не скажет, а этой, то есть мне, явно нужна помощь.
– Ты только не переживай, дело житейское! – заговорила она. – Девица, конечно, шикарная и не бедная, видела я ее машину и сумку… но только Максим ей явно не подходит, денег-то у него не так чтобы много. Так что скоро она его бросит, а ты – тут как тут. Тем более что к собаке он очень привязан, не может с ней долго в разлуке быть.
– Насчет собаки ты права, конечно, – вздохнула я, – но все равно обидно, понимаешь… Как хоть она выглядит, та девица, правда красивая, молодая?
– Ну… молодая, конечно, но прилично за тридцать, скорее к сороковнику катит… Но интересная, я тебе скажу, одевается круто,