Да-да, эту стерву так звали. Не Нора, не Эля, а именно Элеонора. Кстати, я совершенно правильно определила характер одиннадцатилетней девчонки, с годами она выросла в самую настоящую стерву, это многие признавали.
Вероника Аркадьевна родила ее поздно, и, как я сейчас понимаю, мужа у нее никогда не было, хотя Элька врала мне, что у нее папа не то летчик, не то геолог, не то вообще олигарх, он живет за границей и скоро приедет и заберет ее к себе. Да скорей бы уж, говорила я, не дождаться никак.
Но это потом, когда мы враждовали открыто и не скрывали обоюдную ненависть. Сначала-то просто присматривались.
Как я уже говорила, квартира у нас была большая, три комнаты, казавшиеся мне огромными.
Раньше я жила в комнате, в которой вырос отец, родители имели свою спальню, а в самой большой комнате был кабинет деда – огромный письменный стол и все стены заставлены книгами. Была даже специальная лесенка, чтобы доставать книги с верхних полок. Мне запрещали по ней забираться, чтобы не упасть с высоты, но что можно запретить семилетнему ребенку?..
И вот, «молодожены» купили новую кровать и поставили ее в бывшей детской, а нас с Элеонорой поселили в бывшей спальне.
Она сразу же решила поставить меня на место, в таком возрасте три года имеют очень большое значение. Не буду перечислять все мелкие гадости, из которых складывалось наше совместное житье, но согласитесь, что текущие шариковые ручки в карманах нового платья, подсунутый в бутерброд сырой репчатый лук, который я ненавижу, или насыпанные в туфли канцелярские кнопки не способствуют установлению хороших отношений.
Мы враждовали, она была старше, но поскольку я все же находилась у себя дома, где, как известно, стены помогают, то мне как-то удавалось поддерживать статус-кво. Элька неустанно жаловалась на меня матери, причем безбожно врала.
Надо сказать, что Вероника Аркадьевна считала своим долгом выслушать и вторую сторону конфликтующих, то есть меня. Ее любимые слова были «справедливость» и «честность».
Но как-то так всегда получалось, что пока она досконально разбирала наши слова и поступки, мне становилось скучно, зубы начинали ныть, и я соглашалась со всем, что она говорила. После этого мы с Элькой должны были попросить друг у друга прощения и пожать руки.
У Эльки руки всегда были потные. Она вообще была противная внешне, лицом похожа на мать, но та, по крайней мере, была аккуратной, и в квартире соблюдала чистоту, тут я врать не стану. А дочка ее была неряха та еще. Одежда, даже чистая и новая, которую выдавала ей мать, выглядела всегда мятой и поношенной, сидело на ней все как на корове седло, но не в этом дело.
Понемногу она одерживала надо мной верх.
Отец много работал, его жена тоже, так что днем мы были предоставлены сами себе. Элька приводила в квартиру подружек, все были такие же, как она: наглые, горластые, грубые девицы. Обычно я уходила от них в кабинет деда и сидела там тихонько.
Но однажды они приперлись за мной туда, хотя входить в кабинет посторонним категорически запрещалось. Да если честно, то и подружек приводить в отсутствие родителей тоже было не велено. Девицы стали трогать книги и вещи на столе, я велела им выйти, тогда они засунули меня в шкаф и заперли снаружи на ключ.
Поначалу я испугалась и стала стучать в дверь, а эти сволочи смеялись, а потом вообще ушли. Я посидела в темноте и тишине и успокоилась. Пахло в шкафу пылью и мамиными еще духами, так что я поплакала немножко и заснула.
Вечером меня хватились. Оказалось, эта зараза ушла с девчонками гулять и просто забыла про меня. А потом, когда Вероника Аркадьевна (не отец, он пришел позже) спросила, куда я подевалась, эта стерва Элька вспомнила и пошла в кабинет, чтобы открыть шкаф и свалить все на меня – дескать, я сама туда залезла. Мне же еще и попадет, что заставила всех волноваться.
Но незаметно сделать Элька ничего не умела, вечно лезла напролом и топала как слон, так что мать ее засекла и не поверила ее словам. А возможно, давно уже подозревала, что ее доченька вовсе не такая славная, как ей хотелось думать.
Увидев, что я спокойно сплю в шкафу, Элька ушла в нашу комнату, и инцидент был бы исчерпан, если бы вернувшийся отец не хватился одной вещи, которая всегда стояла на столе у деда. Это было бронзовое пресс-папье в виде кудрявого мальчика, играющего с такой же кудрявой собакой. Отец машинально обратил взгляд на стол, а поскольку всегда привык там видеть некоторые вещи, то и спросил, где оно? Элька отпиралась яростно и пыталась свалить все на меня, но тут отец ей не поверил, заодно вскрылась история со шкафом.
Я осмелела и выложила все про Элькиных подружек и про сигареты, которые она прячет в ванной за трубой, я же когда-то по глупости и показала ей этот тайник.
Отца больше интересовало пресс-папье.
Выручила меня соседка, она как раз явилась жаловаться на компанию девиц, они громко шумели, пачкали на лестнице и на ее замечание ответили ей грубо.
Вероника Аркадьевна собралась идти на поиски воровок, но отец вдруг побледнел, схватился за сердце и упал в кресло. Она бросилась к нему, потом заметалась по квартире в поисках телефона.
«Скорую» вызвала та же соседка, но к тому времени отцу стало лучше. Врач посмотрел его диагноз, сделал укол и уехал. Отец заснул, а Вероника Аркадьевна провела с нами беседу о том, что отец очень болен и ему совершенно нельзя волноваться. Так что мы должны об этом всегда помнить.
После ее ухода Элька сказала мне злорадным шепотом, что если отец умрет, меня непременно сдадут в детский дом и квартира останется им с матерью.
Я так испугалась, что даже ничего ей не ответила.
Все эти давние воспоминания пронеслись в голове в течение минуты…
Дверцы шкафа закрылись за мной.
Я осторожно шагнула вперед…
И внезапно оказалась на просторном балконе.
Подо мной серебрилась Нева, по другую ее сторону сверкал шпиль Петропавловской крепости.
На балконе стоял столик, на нем – кофейник и две чашки, рядом – два стула.
Старичок отодвинул один из этих стульев:
– Садитесь! Думаю, чашка кофе вам не повредит!
– Как мы сюда попали? – спросила я удивленно.
– Ой, это не самое главное! – Старичок небрежно махнул рукой. – Да садитесь же!
Я послушно села.
Он разлил кофе в чашки и сел напротив меня.
– У вас наверняка накопилось много вопросов, – проговорил он, отпив кофе.
Я кивнула и тоже сделала глоток.
Кофе был удивительно ароматный.
– На все ваши вопросы я не смогу ответить, но на некоторые… вы ведь уже нашли несколько книг из моей библиотеки…
– Из вашей? Значит, вы – тот самый доктор Мельц?
– Совершенно верно. Откройте ту книгу, которая у вас в руках.
Я послушно открыла книгу на первой странице – там, где стоял экслибрис.
– Вы ведь это уже видели. Но вот поняли ли, что обозначает этот рисунок?
– У меня была какая-то догадка, но…
– Поверните книгу боком.
Я повернула книгу.
– Теперь посмотрите – что это вам напоминает?
Я снова взглянула на экслибрис.
Теперь три книги не лежали стопкой, а стояли в ряд – слева одна, открытая, похожая на латинскую букву V, или римскую пятерку, рядом – еще две, закрытые, похожие на римскую единицу.
– Кажется, это похоже на римскую цифру семь… – проговорила я неуверенно.
– Совершенно верно! – обрадовался доктор Мельц. – Я знал, что вы догадаетесь!
– И что это значит?
– Это значит, что существуют семь книг, в каждую из которых вшиты страницы из манускрипта.
Он внезапно замолчал.
Воспользовавшись этой паузой, я спросила:
– О каком манускрипте вы говорите?
– Вы, конечно, видели, что в книги, отмеченные этим экслибрисом, вшиты стопки листов, заполненных от руки?
– Да. – Я кивнула.
– Это части рукописи, или манускрипта, который я когда-то нашел у одного старого букиниста… В свое время мне пришлось разделить этот манускрипт, потому что целый он был слишком опасен, если бы достался людям, которые за ним охотились…
– На каком языке написан этот манускрипт?
– Вот это – самый важный вопрос! – Мой собеседник энергичным жестом подчеркнул свою фразу. – Над этим вопросом безуспешно бились многие умнейшие люди!
– И что, безуспешно?
– Безуспешно! – подтвердил старик с какой-то странной гордостью. – Но проблема была в том, что никто из них не держал в руках одновременно все семь фрагментов манускрипта. У кого-то был один, у кого-то два… а этого было недостаточно для того, чтобы расшифровать текст, чтобы понять, что он значит…
– А рисунки? Что значат эти странные рисунки на полях манускрипта?
– Вот правильный вопрос! Я уверен, что как раз эти рисунки и являются ключом к расшифровке.
Вдруг старик насторожился, словно к чему-то прислушиваясь. В следующее мгновение и я услышала доносящиеся из его кармана музыкальные такты – судя по всему, это был рингтон его мобильного телефона.
– Извините, я должен обязательно ответить на этот звонок! – С этими словами старик встал, достал из кармана телефон и вышел с балкона.
Я допила кофе и взглянула на часы.
Что-то слишком долго он разговаривает…
Потемнело.
Я подняла глаза и увидела, что на город наползает огромная темная туча, напоминающая формой темный старинный корабль под развернутыми пиратскими парусами.
В голове невольно прозвучали слова, казалось, произнесенные хриплым сорванным голосом:
«Летучий голландец…»
Я зябко передернулась, встала и вышла с балкона.
Войдя в примыкающую к этому балкону большую, просторную комнату, я не увидела старика и окликнула его:
– Доктор Мельц! Где вы?
Мне никто не ответил.
Да куда же он запропастился? Вышел позвонить по телефону и пропал…
Я огляделась.
На стенах комнаты висели картины в массивных рамах – портреты строгих, значительных мужчин в парадных мундирах и женщин в нарядных платьях по моде восемнадцатого века. Возле одной стены стоял сверкающий черным лаком рояль, на его крышке – хрустальная ваза с единственной темно-красной розой.