– А из-за чего ругались-то?
– А я знаю? – Тетка пожала плечами. – А только потом вызывает его декан, да и говорит так доверительно, что хорошо бы вам, Викентий Дементьевич, отдохнуть, дома побыть или вот в санаторий хороший можем путевку организовать. А Семияров ему грубо так отвечает, что видит его насквозь и что он нарочно его отстраняет, и он жаловаться будет в наивысшие инстанции.
Тут декан меня заметил, да и попросил срочно на выход. Что там дальше было – не знаю, а только Семияров потом так дверью хлопнул, что стекло вылетело. Ну и через какое-то время Галине в деканат и сообщили, что он в психушке, видно, те самые наивысшие инстанции рассудили, что там ему самое место. Да ты не расстраивайся, – сказала тетка доверительно, – эта больница не для буйных, они там все тихие, безобидные, хоть и психи. На Двенадцатой линии Васильевского острова, забор такой серый… Говорят, туда посетителей пускают…
Тут дверь деканата начала открываться, и мы испуганными сернами скакнули в стороны. Точнее, это я – серной, а уборщица – антилопой гну, они здоровые такие, крупные…
– Сюда, несите его в эту комнату! – Люсинда показала грузчикам на дверь своего будуара.
Слово «будуар» ей ужасно нравилось. Оно возвышало Люсинду в своих собственных глазах, а также в глазах подруг и приятельниц.
Слово это Люсинда услышала от Даши Пашиной, иконы стиля и образца для подражания. В этом самом будуаре Люсинда проводила немало времени, разглядывая себя в зеркале и отыскивая следы, которые оставляло на ее лице беспощадное время.
От той же Даши Люсинда узнала, что продвинутые девушки окружают себя не красивым итальянским новоделом, а подлинными антикварными предметами.
В будуаре Люсинды имелось трюмо (старинное, но в прекрасном состоянии), диванчик в стиле ампир, пара чудных кресел и странный предмет под названием козетка.
Чего там не хватало, это настоящего антикварного шкафа.
И вот сегодня Люсинда нашла у Лары очень красивый шкаф, вполне подходящий к обстановке ее будуара. Лара лично заверила ее, что шкаф самый что ни на есть подлинный. Об этом же говорила фантастическая цена шкафа.
– Сюда заносите! – командовала Люсинда, забегая вперед. – Только не поцарапайте его! Если поцарапаете – за всю жизнь не рассчитаетесь!
Грузчики, мрачно пыхтя, втащили шкаф в будуар и еще несколько минут передвигали его там под строгим взглядом хозяйки.
Наконец она осталась удовлетворена, расплатилась с грузчиками и залюбовалась своим новым приобретением.
И как раз тут появился Михаил, или Мишель, как предпочитала Люсинда называть своего мужа и повелителя.
Михаил открыл дверь будуара и уставился на жену. Выражение ее лица ему не понравилось.
– Что, опять что-нибудь купила? – догадался он.
– Но ты только посмотри, какой он ау… – Люсинда не смогла с первого раза выговорить новое, очень красивое слово, которое услышала накануне от Пашиной. Она набрала воздуха для второй попытки, но Мишель успел вклиниться в ее монолог:
– Ты чего аукаешь? Не в лесу, чай!
– Да ну тебя! Посмотри, какой он ау-тен-тичный!
– Чего? – переспросил Мишель. – Скажи лучше, сколько он стоит! И не крути, я все равно узнаю!
– Не все измеряется деньгами! – с хорошо отрепетированным пафосом произнесла Люсинда.
– Сколько можно выбрасывать деньги на бесполезный хлам!
– Почему бесполезный? – Люсинда подошла к шкафу, любовно погладила резную дверцу. – Ты только посмотри, какой он просторный, объемистый! Я буду держать в нем свои летние платья! Ну, по крайней мере, половину…
С этими словами Люсинда эффектным жестом распахнула шкаф.
При этом она смотрела не на шкаф, а на мужа, чтобы по выражению его лица понять, подействовали ли на него ее аргументы.
Но с лицом мужа произошло что-то странное.
Муж побагровел, глаза его полезли на лоб, и он заревел, как раненый носорог:
– Это еще что такое?
– Ш-шкаф… – пролепетала Люсинда испуганно. Она еще никогда не видела Мишеля в таком состоянии.
– Шкаф?! – рявкнул муж.
Люсинда поняла, что с мужем что-то не так. Или со шкафом.
Она опасливо обернулась, взглянула внутрь распахнутого шкафа… и испуганно ойкнула.
В шкафу стоял мужчина средних лет, в позолоченных очках, с неподвижным лицом. На левой щеке у него красовалось большое красное пятно ожога.
– Какого козла ты привела в мой дом! – вопил Мишель. – Где ты его вообще откопала?
– Я… я его первый раз вижу! – лепетала перепуганная Люсинда. – Понятия не имею, как он сюда попал…
– Ты за кого меня принимаешь? – ревел муж. – В твоем этом… будуаре, в шкафу, прячется мужик – и ты говоришь, что никогда его не видела? Потаскуха! Я тебя убью! Нет, хуже – я с тобой разведусь и ничего тебе не оставлю!
– Только не это! – взвизгнула в ужасе Люсинда. – Лучше смерть!
– А этого… эту платяную моль… я немедленно отправлю в Антарктиду по частям!
Мишель подскочил к шкафу, вытащил оттуда незнакомца и с размаху ударил того в челюсть…
Этот удар произвел на незнакомца неожиданное действие.
Он как бы проснулся, дернулся всем телом и скользнул в сторону. Затем выбросил вперед руку и пробормотал какие-то непонятные, бессмысленные слова.
В комнате неожиданно потемнело, как будто кто-то очень влиятельный выключил весь свет во вселенной… Люсинда растерянно закрутила головой…
Но вскоре свет вернулся.
Люсинда находилась в своем будуаре, рядом с распахнутым шкафом, а перед ней стоял, удивленно моргая, Мишель.
Больше в будуаре никого не было.
– А где… этот…
– Кто? – переспросила Люсинда.
– Ну, мужик, который был в шкафу…
– Мишель, что с тобой? У тебя галлюцинации? У тебя видения? Это очень плохо! А ведь я тебе давно говорила – нам непременно нужно посещать психа…
– Какого еще психа?!
Люсинда набрала воздуха и произнесла красивое слово, позаимствованное у Даши Пашиной:
– Пси-хо-тера-певта!
Подходя к своему дому, я увидела на столбе объявление: «Отдаю в хорошие…»
Что, снова котят? Повторяется Октавиан. А может, это вовсе и не он? Может, действительно это объявление про котят? Но нет, это точно по мою душу.
«Отдаю в хорошие руки фикус Бенджамена, размером 2 м 10 см. Звонить по телефону 921 708 43 16»
Я сорвала объявление и пошла домой, в спокойной обстановке разберусь.
Берри встретил меня с обидой, бедный пес не привык так долго быть один и ужасно соскучился.
Он в одиночестве выпил всю воду и съел весь корм, так что я ощутила свою вину. Мы долго обнимались на диване, потом я достала объявление.
Так, 921 – это чтобы никто ничего не заподозрил, сумма следующих трех цифр должна быть равна 15, семь плюс восемь будет пятнадцать, значит, послание от Октавиана.
Дальше идут цифры 43 и 16. Это уже интересно. 16 – это сегодняшнее число, ну да, уже две недели, как пропал Максим, точнее, как я поняла, что он пропал. 3 – это третий день недели, то есть среда. А вот четверка… четверка означает четвертую аллею в том же парке, где и раньше. Нет номера скамейки, зато есть еще цифры – высота этого самого фикуса Бенджамена – 2 м 10 см. Ладно, разберемся на месте.
Тут я сообразила, что отдавать работу нужно сегодня, ну да, сегодня среда, шестнадцатое число. А у меня ничего не сделано, то есть буквально ничего.
Не положить флешку в назначенное место я не могу, Октавиан всполошится, он строго-настрого наказывал мне неукоснительно соблюдать правила.
С другой стороны, если я не сдам работу, то не получу денег, а их у меня и так почти нету. И сделать я ничего до вечера не успею.
Я подумала еще немного и решила записать на флешку прошлые расчеты. Скажу Октавиану, что перепутала, а сама за пару дней успею все сделать.
– Берри, гулять пойдем, пока окончательно не стемнело?
Берри выразил желание идти немедленно.
Но пока мы собирались и добирались до парка, уже настали сумерки. В парке люди были только на главной аллее, где горели фонари. Мы с Берри бодро прошагали мимо припозднившихся бабушек и компании развеселых девиц, которые громко хохотали и пили шампанское из одной бутылки. Одна из них прицепилась к Берри, но он не любит запаха спиртного, поэтому он даже не дал себя погладить.
Я отсчитала четвертую по счету аллею, которая пересекала главную, мы свернули и сразу же оказались в таинственной полутьме. Вот фонарей им, что ли, жалко!
И что дальше? Где он спрятал эту чертову флешку?
Я внимательно рассматривала окружающие деревья, и вот справа увидела, что к одному из них подвешена кормушка для птиц. По осеннему времени дерево было голым и ничем не напоминало фикус Бенджамена. Насколько я знаю, это комнатное растение.
Веронике Аркадьевне на день рождения подарили на работе такой фикус, ничего особенного, мелкие такие листочки, которые еще и опадать начали, наверное, чем-то этому фикусу наша квартира не понравилась. Потом отец сказал, что у него на растения аллергия, и фикус вынесли на помойку.
Как я уже говорила, после того случая с разорванными фотографиями я фактически перестала общаться со всеми обитателями нашей квартиры. Не хочу называть их семьей, потому что семьей мы не были.
Элька поутихла, не потому что усовестилась, а что толку делать мне гадости, если я на них не реагирую? Ей непременно нужна была моя реакция, иначе неинтересно.
Вообще, ей мало что было интересно, она была фантастическая лентяйка и, в противовес матери, жуткая грязнуля.
Еще она начала много есть, так что к окончанию школы здорово растолстела. Оставшуюся от еды энергию она использовала, чтобы изводить мать.
Они вечно ругались, пока отца не было дома. Когда он приезжал с работы, Вероника Аркадьевна занималась только им, один раз даже вытолкала Эльку из дома, когда та начала орать по какому-то дурацкому поводу. Я по-прежнему держалась равнодушно.
Если бы отец сделал хоть какие-то шаги к нашему сближению… но он меня не замечал. Не специально, конечно, наверно, уставал на работе и действительно плохо себя чувствовал.