– Извините, я сейчас уйду… – поспешно проговорила я. – Я только взглянула на него…
– Да вы не бойтесь, я вас не гоню. Наоборот, я очень рад, что вы пришли. Так вы его знаете?
– Ну да… это Максим… – Я решила не называть фамилию, мало ли, он уже под другой фигурирует.
– А вы ему кем приходитесь? – Доктор подошел ближе.
Я на мгновение растерялась – что я могу сказать? За последние дни я привыкла к осторожности.
Но этот человек был настроен вовсе не враждебно, и я подумала, что ему лучше сказать правду.
Конечно, не всю правду, но и не врать…
– Так кто вы ему? – повторил он свой вопрос.
– Да, в общем-то, никто… то есть просто соседка. В одном подъезде живем…
– Значит, вы хотя бы знаете, где он живет. А то мы про него совсем ничего не знаем, кроме фамилии. Его привезли к нам по «скорой», из всех документов при нем был только пропуск в бассейн. Оттуда мы узнали его фамилию. Хоть что-то… Но больше ничего не удалось выяснить. Так что если вы нам хотя бы скажете, где он живет, это уже будет большой прогресс.
– Да, конечно… – И я продиктовала ему адрес Максима.
Он внимательно взглянул на меня:
– А вы, значит, просто соседка? Соседка, и все?
– Ну да…
– Знаете, соседей редко так разыскивают. Вы ведь наверняка долго его искали, потратили свое время и силы, значит, у вас был какой-то серьезный мотив.
– Вообще-то был…
Я ведь уже решила говорить этому человеку правду. А раз уж начала – нужно продолжать…
– Вообще-то дело в собаке…
– В собаке? – Он поднял брови, и его лицо от этого стало каким-то мальчишеским. – В какой собаке?
– Он попросил меня пару дней подержать у себя его собаку… Берри… я согласилась – у нас с Берри были очень хорошие отношения, но эти два дня, как вы понимаете, превратились в две недели. Тогда я стала искать Максима, и вот…
– Понимаю.
– А вы его врач?
– Да, я его лечащий врач.
– Так что с ним? Какие у него перспективы? Долго он еще будет в таком состоянии?
– Вы понимаете, у него поврежден мозг. А мозг – это очень тонкий и сложный инструмент. С ним никогда не знаешь, чего ждать и как все обернется…
Врач вздохнул и продолжил:
– Может быть, он придет в себя завтра или даже сегодня. А может быть, пролежит в таком состоянии месяц или год… или вообще неизвестно сколько. А на меня уже давит больничное начальство.
– В каком смысле давит? Чего они от вас хотят?
Лицо врача посуровело, губы сжались в узкую прорезь, глаза посветлели.
– В самом прямом смысле. Они хотят, чтобы я отключил его от системы жизнеобеспечения. Работа этой системы стоит очень дорого. И даже не в цене дело. Он… ваш сосед… занимает место, на которое можно было бы положить другого человека, у которого больше шансов выкарабкаться.
– Но так же нельзя… он же жив… вы же сами сказали, что он может очнуться в любой момент…
– Да, сказал и повторяю это. Поэтому я пока сопротивляюсь. Он молод, у него сильный организм, так что все возможно… и в то же время мозг – слишком сложное устройство, так что ни в чем нельзя быть уверенным.
– Так что же делать?
– Ждать…
– Ждать у моря погоды?
– Знаете что… вы вот сказали, что у него есть собака.
– Да, золотистый ретривер.
– И он к нему очень привязан…
– Да, очень. И Берри тоже его очень любит…
– Так вот что я подумал… мозг – это сложная система… очень сложная система!
– Вы это уже говорили, и не один раз.
– И еще повторю. Дело в том, что в такой ситуации, как у него, – врач кивнул на Максима, – любой толчок может сыграть важную, решающую роль.
– О чем вы говорите?
– Я говорю о том, что контакт с любимой собакой может вывести его из комы, вернуть ему сознание.
– Что, правда?
– Повторяю – ничего нельзя гарантировать, но это возможно.
– И что же вы предлагаете? Мы же не можем привести собаку… сюда? – Я выразительно оглядела палату.
Вдруг мой собеседник к чему-то прислушался, насторожился и проговорил:
– Идет наш император со свитой!
– Кто? – переспросила я удивленно.
– Это мы так заведующего отделением называем. В общем, не нужно, чтобы он вас здесь увидел, скандал будет. Сюда ведь даже родственникам нельзя, а вы…
Я подумала о Полине, которую обещала не подводить, и метнулась к двери, но врач остановил меня:
– Туда не надо, вы прямо на него нарветесь!
– И куда же мне деваться?
– Спрячьтесь пока сюда! – Врач показал на стоявшую в углу палаты ширму, за которой находилась пустая застеленная койка.
В дверях палаты послышались шаги и голоса.
Я юркнула за ширму и притаилась.
Через щелку в ширме мне было видно большую часть палаты.
Едва я успела спрятаться, в палату вошел невысокий плотный мужчина лет пятидесяти, в белоснежном, тщательно отглаженном халате, с густыми кустистыми бровями. Видимо, это и был заведующий. За ним следовала толпа оживленно переговаривающихся врачей.
Заведующий с важным видом остановился посреди палаты и заложил руку за лацкан халата.
В такой позе он стал похож на карикатурное изображение Наполеона, осматривающего поле предстоящего сражения. Понятно, почему за глаза его прозвали императором!
– И кто эт-то у нас, коллеги? – проговорил заведующий, взглянув на Максима.
Мой знакомый врач торопливо ответил:
– Больной Синельников… доставлен по «скорой» две недели назад в бессознательном состоянии…
– Две недели? – переспросил «император». – Эт-то много! И вы, коллега, все еще не смогли вывести его из комы?
– К сожалению, нет… – Врач развел руками.
– Положенные по протоколу медикаменты вводили?
– Конечно, Ахилл Орестович, все, что положено по протоколу. Но вы же знаете, мозг непредсказуем…
– А тогда зачем вы его держите на аппарате?
– Я надеюсь, что организм справится… человек молодой, большой запас прочности…
– Две недели – эт-то более чем достаточно! У нас нет возможности держать его до бесконечности! Вы знаете, какая у нас напряженная ситуация с ресурсами? Отключайте!
– Ахилл Орестович, дайте мне еще один день! Всего один день! Я хочу попробовать новое экспериментальное лекарство. О нем очень хорошо отзываются. Шерешевский писал в медицинском вестнике, что оно дает исключительно хорошие результаты…
– Шерешевский?! – Заведующий уважительно поднял брови. – Эт-то интересно…
– В конце концов, мы с вами ничем не рискуем. Мы его все равно хотим уже отключать, и если ничего не получится – отключим… а если получится…
– Ну ладно, так и быть, даю вам… эт-то… один день. Если Шерешевский отзывался…
Заведующий еще раз оглядел палату и покинул ее, как Наполеон поле выигранного сражения. Свита последовала за ним.
Мой знакомый врач проводил их настороженным взглядом и вполголоса проговорил:
– Можете выходить. Отбой воздушной тревоги.
Я вышла из-за ширмы.
– Слышали? – проговорил он озабоченно. – Император дал мне всего один день.
– А потом его отключат? – Я с жалостью посмотрела на Максима.
Только я его с таким трудом нашла – и снова потеряю, причем на этот раз окончательно… что я скажу Берри?
– Ну вы же слышали, что сказал наш «император»! Он дал мне еще один день – и не больше!
– Вы попробуете новое лекарство?
– Да нет никакого лекарства. Не мог же я ему сказать, что хочу привести собаку в палату интенсивной терапии. Он за такую идею меня вообще выгонит.
– Так что, вы действительно хотите, чтобы я привела сюда, в больницу, Берри?
– Ну да, а что нам еще остается? Причем сделать это нужно сегодня. У нас ведь всего один день…
– И как же это сделать?
– Есть у меня мысль… в общем, приезжайте в больницу к полуночи. Только, конечно, не к главному входу, а к задней стороне здания. Я вас там встречу…
– В полночь? А вы еще будете работать?
– Конечно, мы же дежурим сутками. Да, вот еще что. Этот его пес, он послушный?
– Очень!
– Ладно, тогда до встречи. И вот еще что… при нем было вот это. Может быть, это что ценное… что-то важное для него…
Он протянул мне сверток в простой белой бумаге. Я почувствовала, что в этом свертке книга, и даже догадалась, что это – еще одна часть манускрипта.
Сердце мое забилось от волнения, но я не стала при докторе проверять свою догадку…
Я направилась к двери, но, уже выходя, повернулась и задала еще один вопрос:
– А кто такой Шерешевский?
– Понятия не имею. Назвал первую попавшуюся фамилию… меня, кстати, зовут Андрей.
И тут меня словно черт дернул за язык:
– А я Ле… Алена.
Чуть не назвала свое настоящее имя, в самый последний момент одумалась! Ведь предупреждал же меня Октавиан сто раз, чтобы была внимательнее!
Тут я совершенно некстати подумала, что стала редко о нем вспоминать, и о тех событиях, после которых моя с таким трудом налаженная жизнь превратилась в настоящий ад, тоже малость подзабыла. Это плохо, успокаиваться нельзя, говорил Октавиан, нужно все время быть начеку.
…Берри встретил меня громким, взволнованным воем. Это было странно, потому что, как я уже не раз говорила, Берри – очень спокойный воспитанный пес.
– Ну все, все, видишь – я пришла, вернулась к тебе, меня не было не так уж долго, – говорила я, расшнуровывая кроссовки. – Да что с тобой такое?
Берри выхватил кроссовку и начал ее трепать. Потом дернул меня за рукав куртки, потом потерся боком о джинсы. Неужели он чувствует запах хозяина? Но я ведь только стояла возле кровати Максима, я даже не трогала его.
Удивительное дело. Пришлось провести с ним беседу.
Когда я сказала, что Максим жив, Берри вскочил и бросился к двери, чтобы сейчас же, немедленно бежать к нему. Мне стоило огромных трудов уговорить его подождать до вечера.
Весь день пес волновался – должно быть, ему передалось мое волнение. Он носился по квартире, отказывался от еды, только все время пил воду.
А когда в двенадцатом часу я начала одеваться, он вообще чуть с ума не сошел.