— Лонгворт…
— Да, Лонгворт. Значит, вам известно, кто это?
— Продолжайте, — опять шепотом произнес агент.
Питер понимал, почему от одного имени Лонгворта О’Брайен впал в шоковое состояние. Алан Лонгворт предал Гувера, ушел из ФБР. Об этом как-то узнали. Но Гувер умер, а предавший его человек находился далеко-далеко. О позорном пятне на время забыли. И вот теперь старшему агенту О’Брайену предстояло доложить своему начальству, что Лонгворт объявился. Ченселору почему-то стало жаль агента.
— Лонгворт сказал, что ему хотелось бы поговорить со мной, поскольку он читал мои книги. Ему было что рассказать, к тому же он считал, что именно я на основе представленных им фактов должен написать книгу. Я возразил, что не ищу никакого фактического материала. Тогда он сделал сенсационное заявление о смерти Гувера, связав ее с какими-то пропавшими досье. Он сказал, что я могу проверить, кто он такой. У меня такая возможность действительно есть, и он знал об этом. Понимаю, что рискую показаться глупцом, но я попался на удочку. Бог свидетель, я не поверил услышанному. Гувер был старым человеком, к тому же давно страдал болезнью сердца. Однако идея уже завладела мной, а тот факт, что Лонгворт не пожалел усилий, чтобы…
О’Брайен вскочил со стула и впился в Питера горящими глазами:
— Лонгворт… Досье… кто прислал вас ко мне? Кто вы? Что вам от меня нужно?
— Не понимаю.
— И вы рассчитываете, что я поверю вам? Вы, совершенно незнакомый мне человек, являетесь сюда и рассказываете такие вещи. Ради всего святого, что вы хотите?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — удивленно произнес Ченселор. — Я никогда не видел вас раньше.
— Сэлтер, Крепс… Ну, говорите же! Сэлтер и Крепс, они там тоже были?
— Кто такие Сэлтер и Крепс? И где они должны быть?
О’Брайен отвернулся. Дышал он прерывисто:
— Вы знаете, где они должны быть и чьи это псевдонимы. А Лонгворт был на Гавайях.
— Он живет на Мауи, — согласился Питер. — Таким образом были оплачены его услуги. А два других имени мне не известны. О них он не упоминал. Они работали с Лонгвортом?
О’Брайен стоял неподвижно. Потом он медленно повернулся к Ченселору, глаза его сузились.
— Работали с Лонгвортом? — переспросил он почти шепотом. — Что вы имеете в виду?
— Только то, что сказал. Лонгворт был переведен из центрального аппарата. По легенде, он выполнял задание Госдепартамента, но это была ложь, прикрытие.
Старший агент по-прежнему молча разглядывал Ченселора. Его зрачки расширились от страха.
— Вы действительно ни при чем.
— Что?
— Вы пришли по собственной воле, и совесть ваша чиста.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вас никто не подсылал, иначе вы не стали бы рассказывать мне всего этого. Тогда это было бы безумием. Такое прикрытие — и вдруг ложное. Я имею в виду Госдепартамент… О Боже! — О’Брайен был похож на человека, который сознает, что находится в трансе, но не способен стряхнуть с себя это состояние. Он схватился за стол и закрыл глаза.
Питеру стало как-то не по себе.
— Может, вы отведете меня к кому-нибудь другому?
— Нет, подождите минутку, прошу вас.
— С меня хватит. — Питер поднялся было со стула. — Вы же сказали, что это не ваше дело. Я хочу побеседовать с другим ночным дежурным.
— Других нет.
— Но по телефону вы говорили…
— Я помню, что говорил. Однако и вы попытайтесь понять меня. Вы должны рассказать все, что знаете… во всех подробностях.
«Никогда! — решил Питер. — Ни за что не упомяну Элисон: ее это не должно касаться». Он вообще не был уверен, что хочет разговаривать с человеком, которым по непонятным причинам овладело странное волнение.
— Я хочу, чтобы меня выслушал кто-нибудь другой, — продолжал настаивать Ченселор.
Стараясь вывести себя из состояния транса, О’Брайен несколько раз закрыл и открыл глаза. Потом он быстро прошел к полке, висевшей на противоположной стене кабинета, вытащил кассетный магнитофон и, возвратившись к столу, сел и выдвинул ящик. В руках у него появилась небольшая пластмассовая коробочка с кассетой.
— Коробочка запечатана, кассетой еще не пользовались. Если хотите, я ее прокручу. — Агент открыл коробочку, вынул кассету и поставил ее на магнитофон. — Даю вам слово, ваш рассказ услышат и другие.
— С записью ничего не выйдет.
— Вы должны верить мне, — сказал О’Брайен. — Каким бы странным ни показалось вам мое поведение в последние несколько минут, верьте мне. Расскажите все, не называя себя. Упомяните только, что вы писатель, и все. Называйте имена тех, кто не связан с вами ни лично, ни в профессиональном плане. Если это окажется невозможным, если эти люди неотделимы от событий, поднимите руку. Тогда я выключу магнитофон и мы просто поговорим. Понятно?
— Нет! — рявкнул Ченселор. — Теперь я прошу вас подождать минутку. Я не затем сюда пришел.
— Вы пришли сюда, чтобы положить конец убийствам, террору, шантажу. Так вы, во всяком случае, сказали. Я хочу того же. Вы — не единственный человек, кого загнали в угол. И эта ваша Максвелл или кто-либо другой тоже не единственные! Боже, у меня же жена, дети…
Питер вздрогнул, пораженный словами О’Брайена:
— Как вы сказали?
Агент понизил голос:
— У меня есть семья, но это не суть важно. Забудьте об этом.
— Мне это кажется очень важным. Я даже не знаю, смогу ли объяснить вам, насколько это сейчас важно.
— Не надо ничего объяснять, — прервал его О’Брайен, опять обретя уверенность профессионала. — Говорить буду я. Помните, о чем я вас просил: не называйте себя, а из тех, кто приходил к вам, разговаривал с вами или к кому вас посылали, называйте людей, которых вы раньше совершенно не знали. Имена других сообщите мне позже, но в записи их быть не должно. Я не хочу, чтобы вас выследили. Говорите медленно, обдумывайте каждую фразу. Если возникнут сомнения, я пойму это по вашему взгляду. А теперь приступим. Только вначале я назову себя и обрисую обстановку. — Он нажал поочередно две кнопки на магнитофоне и заговорил уверенным голосом: — Эта запись сделана старшим агентом Куинленом О’Брайеном, номер 1712, восемнадцатого декабря, примерно в двадцать четыре часа. Человек, голос которого вы услышите, был приведен в кабинет ночного дежурного. Я приказал вычеркнуть его фамилию из журнала учета посетителей и докладывать мне всю информацию по этому делу со ссылкой на номер 1712. — О’Брайен сделал паузу и что-то занес в блокнот. — Считаю информацию, содержащуюся в этой записи, в высшей степени секретной и по соображениям сохранения тайны доверить ее кому-либо не могу. Полностью сознавая необычность используемого мной метода, я беру всю ответственность на себя. — Агент выключил магнитофон и взглянул на Питера: — Готовы? Начните с лета, со встречи с Лонгвортом в Малибу.
О’Брайен нажал кнопку — запись началась. Преодолевая сомнения, Ченселор повел свой рассказ. Говорил он медленно, пытаясь следовать указаниям этого человека, который теперь казался ему хорошо знакомым. Более того, он был в некотором роде продуктом его, Ченселора, вымысла. Куинлен О’Брайен — Александр Мередит. Адвокат. ФБР. Жена, дети. Люди, охваченные страхом.
По мере того как развивался рассказ Ченселора, становилось все более заметным удивление О’Брайена: он был потрясен теми эпизодами, которые рисовал Питер. При любом упоминании досье Гувера агент весь напрягался, руки его начинали дрожать.
Когда Питер заговорил о шепоте по телефону, по словам Филлис, пронзительном и зловещем, О’Брайен не смог скрыть своей реакции. Он в изумлении открыл рот, как-то странно выгнул шею и закрыл глаза.
Питер замолчал. Магнитофон продолжал работать. Агент открыл глаза, уставился в потолок, потом медленно повернулся к Ченселору:
— Продолжайте.
— Осталось совсем немного. Письмо вы уже читали.
— Да-да, письмо я читал. Расскажите о том, что случилось. О выстрелах, о пожаре, о том, почему вы сбежали.
Питер повиновался. И вот рассказ окончен. Он сообщил все. Или почти все. Не упомянул только об Элисон.
О’Брайен выключил магнитофон, потом прокрутил ленту и прослушал окончание записи, чтобы убедиться в ее чистоте. Удовлетворенный, он снова выключил аппарат.
— Хорошо. Вы рассказали все, что хотели. Теперь выкладывайте остальное.
— Что?
— Я просил вас верить мне, но вы кое-что утаили. Вы работали над романом в Пенсильвании. Потом вдруг приехали в Вашингтон. Зачем? Как вы сказали, исследовательская часть работы была завершена. Пять часов назад вы сбежали из горевшего дома на 35-й улице, а сюда пришли совсем недавно. Где же вы были в течение этого времени? С кем? Расскажите, Ченселор. Это важно.
— Нет, это не входило в нашу с вами договоренность.
— Какую договоренность? О защите? — О’Брайен со злым видом поднялся из-за стола: — Вы — глупец. Как я могу защитить вас, если не знаю, от кого защищать? Не обманывайте себя, защита и есть наша договоренность. Кроме того, мне или кому-то другому, с кем вы действительно хотели поговорить, потребуется примерно два часа, чтобы выяснить каждый ваш шаг после отъезда из Пенсильвании.
В логике агенту отказать было нельзя. И Ченселор вдруг почувствовал себя ужасным дилетантом, сидящим рядом с опытным профессионалом.
— Я не хочу вмешивать ее в это дело. Дайте мне слово… Она достаточно пережила.
— И все мы тоже, — заметил О’Брайен. — Ей звонили?
— Нет, но звонили вам, не так ли?
— Вопросы задаю я. Расскажите мне о ней.
Питер поведал печальную историю генерал-лейтенанта Брюса Макэндрю, его жены и дочери, которой пришлось так рано повзрослеть. Он описал их дом, спрятавшийся неподалеку от безлюдной проселочной дороги в штате Мэриленд. Упомянул и о кроваво-красной надписи: «Макнайф, убийца из Часона».
Куин О’Брайен закрыл глаза и мягко произнес:
— Хан-Чоу.
— Это в Корее?
— Нет, это другая война. Но методы шантажа те же: военные документы, которые обещали изъять, но так и не изъяли. А теперь они в чьих-то других руках.