— Пугаться нечего, — успокоил он ее, зная, что сейчас скажет заведомую неправду, а она непременно об этом догадается. — Все почти кончено. Мне нужно лишь задать тебе несколько вопросов.
— Несколько вопросов? — Она медленно отняла ладони от его лица.
— О твоей матери.
У Элисон задрожали ресницы, и Питер понял, что она начинает сердиться. Так было всегда, когда упоминали о ее матери.
— Я уже рассказала тебе все, что знала. Мать заболела, когда я была совсем маленькой.
— Но вы же жили вместе, и ты наблюдала за ней во время ее болезни.
Элисон откинулась на спинку кровати и сразу как-то напряглась — видимо, боялась предстоящего разговора.
— Это не совсем так. За ней всегда кто-то присматривал, а я держалась в стороне. С десяти лет я жила в интернате. Когда отца переводили по службе, он прежде всего заботился об интернате. В течение первых двух лет нашего пребывания в Германии я училась в Швейцарии. Когда отца перевели в Лондон, меня отдали в школу в Гейтсхеде. Это на севере страны, неподалеку от Шотландии. Так что жить с матерью мне доводилось нечасто.
— Расскажи мне о ней. Не о том времени, когда она заболела, а о годах до болезни.
— Разве я помню? Ведь я была ребенком.
— Расскажи о том, что знаешь. О семье, в которой мать выросла, о том, как она познакомилась с твоим отцом.
— Тебе это нужно? — Элисон протянула руку за пачкой сигарет, лежавшей на ночном столике.
Ченселор пристально посмотрел на нее:
— Вчера я принял твои условия, а ты сказала, что примешь мои. Помнишь?
Она взглянула на него и согласно кивнула:
— Помню. Хорошо, я расскажу о матери все, что мне известно. Она родилась в Талсе, штат Оклахома. Ее отец был епископом ортодоксальной баптистской церкви, очень богатой. Между прочим, и дедушка и бабушка были миссионерами, так что в молодые годы мать поездила по свету, как и я. И все по отдаленным местам — Индия, Бирма, Цейлон, залив Бохай.
— Где она училась?
— В основном в миссионерских школах. Так предписывала система воспитания, выбранная для нее родителями. Ведь по учению Христа все дети равны перед Господом. Конечно, это своего рода лицемерие. Можно ходить с местными детьми в одну школу (так даже легче для учителей), но Боже упаси есть вместе с ними или играть.
— Мне не все понятно, — сказал Питер. Он оперся локтем о кровать, на которой лежала Элисон, укрытая одеялом, и положил голову на руку.
— А что не понятно?
— Я вспомнил кухню в Роквилле, оборудованную в стиле тридцатых годов, и старинную кофеварку. Ты сказала тогда, будто отец хотел, чтобы все вокруг напоминало твоей матери о детстве.
— Я имела в виду счастливые моменты в ее жизни. Ребенком мать была счастлива, когда возвращалась в Талсу, но это случалось не часто. Мать ненавидела Дальний Восток и не любила путешествовать.
— Странно, что она вышла замуж за военного.
— Возможно, это ирония судьбы. Ее отец был епископом, муж стал генералом. Это были сильные, решительные люди с твердыми убеждениями. — Элисон отвела взгляд, и Питер не пытался больше заглянуть ей в глаза.
— А когда она познакомилась с твоим отцом?
— Дай вспомнить. Отец часто рассказывал мне об этом, но каждый раз по-иному, и казалось, будто он умышленно что-то преувеличивал, вносил новые элементы романтики.
— А может быть, о чем-то умалчивал?
Элисон сосредоточенно смотрела на стену, однако, услышав вопрос Питера, быстро перевела взгляд на него:
— Было и это. Встретились мои родители во время Второй мировой войны в Вашингтоне. Отца отозвали сюда после завершения кампании в Северной Африке. И прежде чем отправиться на Тихий океан, он должен был пройти инструктаж и подготовку в Вашингтоне и в Форт-Беннинге. Отец познакомился с матерью на одном из приемов в Пентагоне.
— Как же попала дочь епископа на такой прием во время войны?
— Она работала военным переводчиком. Ничего особенного не переводила, только брошюры и наставления. «Я — американский летчик, выбросился с парашютом на территорию вашей прекрасной страны. Я — ваш союзник» — вот такого рода материал. Она знала несколько восточных языков, в том числе китайский. Понимала даже мандаринское наречие…
Ченселор привстал:
— Китайский?
— Да.
— Она бывала в Китае?
— Я же говорила, что она жила в провинциях, расположенных на берегу залива Бохай. Там она провела, кажется, четыре года. Дед разъезжал между Тяньцзинем и Циндао.
Питер отвел взгляд в сторону, стараясь скрыть внезапно появившееся дурное предчувствие: от слов Элисон вдруг повеяло какой-то непонятной угрозой. Усилием воли он подавил свое тревожное настроение и повернулся к ней:
— Ты знала дедушку и бабушку?
— Нет. Я смутно помню бабушку по отцу, но его отца…
— А родителей матери?
— Нет. — Элисон погасила сигарету в стеклянной пепельнице. — Они продолжали свою миссионерскую деятельность до самой смерти.
— Где?
Элисон, все еще держа погашенную сигарету, ответила спокойно, не глядя на Питера:
— В Китае.
Какое-то время они молчали. Элисон сидела, опершись о спинку кровати, а Ченселор, оставаясь неподвижным, смотрел ей прямо в глаза.
— Мне кажется, мы оба знаем, о чем пойдет речь дальше. Ты хочешь продолжать разговор?
— О чем?
— О том, что произошло в Токио двадцать два года назад… О несчастном случае с твоей матерью…
— Я ничего не помню.
— А я думаю, помнишь.
— Я была совсем маленькой.
— Не такой уж маленькой. Ты говорила, что тебе было пять или шесть лет, но это неправда. Тебе было девять лет. В отношении возраста газетчики обычно точны. Это же легко установить. И в статье о твоем отце они правильно указали твой возраст.
— Прошу тебя…
— Элисон, я люблю тебя и хочу помочь тебе и себе. Сначала пытались заставить замолчать только меня. Теперь дело дошло и до тебя, потому что тебе известна частица правды. Это события, происшедшие под Часоном.
— О чем ты говоришь?
— О досье Гувера. Они украдены.
— Не может быть! Об этом написано в твоей книге, но это же вымысел.
— Это всегда было правдой. Досье украли еще до смерти Гувера, а теперь их используют. Те, кто ими владеет, как-то связаны с событиями в Часоне. Это все, что нам известно. Твоя мать также имеет к ним непосредственное отношение, и отец твой скрывал это всю жизнь. Нам нужно установить, в чем, собственно, дело. Только тогда мы узнаем, у кого находятся досье, и найдем этого человека.
— Но это какая-то чушь. Мать была больным человеком, ее здоровье все время ухудшалось. Она не могла играть сколько-нибудь важную роль…
— Для кого-то она такую роль играла и все еще играет. Умоляю тебя, перестань изворачиваться. Ты не хотела лгать мне, поэтому просто умалчивала о тех событиях. Но провинции на берегу залива Бохай — это Китай, родители твоей матери умерли в Китае. И в Часоне мы воевали с китайцами.
— И это значит?..
— Не знаю. По-видимому, я все еще далек от истины, однако не думать об этом не могу. Пятидесятые годы… Токио, Корея… Китайские националисты были изгнаны с материка, но они свободно разъезжали повсюду. Если это так, в их среду могли проникнуть и коммунистические агенты. Может быть, они нашли подход к твоей матери? Предприняли попытки как-то скомпрометировать жену одного из старших военачальников в Корее и завербовать ее — ведь родители твоей матери находились в Китае. Но потом что-то произошло. Так что же случилось двадцать два года назад?
— Это началось за несколько месяцев до событий под Часоном, когда мы приехали в Токио, — заговорила Элисон, с трудом выдавливая из себя слова. — Временами у матери начало «ускользать» сознание…
— Что ты имеешь в виду?
— Когда я обращалась к ней, она глядела мимо меня, будто ничего не слышала. Потом, не дав никакого ответа, поворачивалась и выходила из комнаты, что-то напевая.
— Одну из таких песенок я слышал в Роквилле. Она напевала какую-то старинную мелодию.
— Это случилось гораздо позже. Она вдруг привязывалась к какой-нибудь мелодии и напевала ее по нескольку месяцев кряду. Доводила до конца и снова начинала…
— Мать была алкоголичкой?
— Она выпивала, но алкоголичкой, по-моему, не была. По крайней мере, тогда.
— Ты хорошо помнишь ее, — спокойно констатировал Питер.
Элисон взглянула на него:
— Я знала ее лучше, чем это казалось отцу, и хуже, чем полагаешь ты.
Ченселор пропустил ее колкость мимо ушей.
— Продолжай, — сказал он мягко. — Итак, у нее начало «ускользать» сознание. Кто знал об этом? Ей пытались помочь?
Элисон нервно потянулась за следующей сигаретой:
— По-моему, причиной того, что были приняты меры, стала я. Поговорить было не с кем, понимаешь? Все слуги были японцами. В гости к нам приходили только жены офицеров, а им о матери не расскажешь.
— Значит, ты была совсем одна?
— Да. И я не знала, что мне делать. Затем по ночам стали раздаваться телефонные звонки. Тогда мать одевалась и уходила из дома, нередко с безумным выражением на лице, и я не была уверена, что она вернется. Однажды вечером из Кореи позвонил отец. Обычно мать бывала дома, потому что он всегда предупреждал письменно, когда позвонит. На этот раз ее дома не было, и я все ему выложила. Наверное, это вырвалось у меня непроизвольно. А несколько дней спустя отец приехал в Токио.
— Как он реагировал на случившееся?
— Не помню. Я была счастлива, что наконец вижу его. Мне казалось, теперь все будет в порядке.
— Так и было?
— На какое-то время все стабилизировалось. Сейчас я бы выразилась именно так. В дом стал приходить военный врач. Потом он привел других врачей, и они раз в несколько дней увозили мать с собой. Телефонные звонки прекратились, и мать перестала исчезать по ночам.
— Почему ты сказала, что все стабилизировалось на какое-то время? Разве на этом дело не кончилось?
На глаза Элисон навернулись слезы.
— Случилось это как-то под вечер. Я только что вернулась из школы. Мать бушевала — громко кричала, выгнала слуг из дома, что-то ломала и била. И вдруг ее взгляд остановился на мне. Она никогда не смотрела на меня так. На какое-то мгновение я уловила в ее взгляде любовь, потом ненависть и, наконец, страх. Она боялась меня. — Элисон поднесла руку к дрожащим губам и бросила взгляд куда-то на одеяло, в глазах ее мелькнул испуг. — Затем мать подошла ко мне. Это было ужасно! В руках она сжимала кухон