Что-то продолжало беспокоить Брауна, однако он так и не понял, что именно. Он был слишком потрясен, чтобы все тщательно обдумать. Голова у него и так раскалывалась.
«Нет, это не клиника, — подумал Питер. — Это тюрьма какая-то, санированный вариант концлагеря…»
— Не забудьте, вас зовут Ноунли и вы врач, — напомнил Браун. — Говорить буду я.
Они шли по длинному белому коридору, мимо расположенных по обеим сторонам его белых металлических дверей. Возле каждой двери в стене были пробиты маленькие окошки для наблюдения, прикрытые толстыми стеклами, через которые можно было разглядеть обитателей палат. Человеческие существа лежали свернувшись клубком на голом полу, перепачканные в собственных экскрементах. Другие метались, как дикие звери, но, заметив незнакомцев в коридоре, бросались к окошкам, и Браун с Ченселором могли отчетливо видеть их искаженные страшными гримасами лица. Некоторые стояли у окон, безучастно глядя на солнечный свет, погруженные в свои безумные фантазии.
— К этому невозможно привыкнуть, — сказал сопровождавший их психиатр. — Человеческие существа, низведенные до уровня приматов. Но они когда-то были людьми, и мы не должны забывать об этом.
Питер не сразу понял, что психиатр обращался к нему. Видимо, на его лице отразились все переживаемые им чувства — сострадание, любопытство, отвращение.
— Мы хотели бы поговорить с теми, кто пережил Часон, — вмешался Браун, приходя на помощь Питеру и освобождая его таким образом от необходимости отвечать. — Устройте это, пожалуйста.
Психиатр удивился, но возражать не стал.
— Мне сказали, что вы собираетесь взять у них кровь на анализ.
— Да, конечно, однако хотелось бы и поговорить с ними.
— Двое из них вообще не могут говорить, трое обычно молчат. Первые — кататоники, вторые — шизофреники. И так в течение многих лет.
— Итого пять, — сказал Браун. — Ну а шестой? Он в состоянии что-нибудь вспомнить?
— Ничего из того, о чем хотелось бы услышать вам. Он одержим мыслью об убийстве. Буквально все приводит его в ярость: движение руки, электрический свет… На нем смирительная рубашка.
Ченселору стало дурно, виски прострелила острая боль. Они напрасно приехали сюда. Здесь ничего нельзя узнать. Он услышал, как Браун спросил о чем-то врача, и уловил в его голосе отчаяние.
— Где же они?
— Они находятся вместе, в одной лаборатории, в юго-западном крыле клиники. Их подготовили для вас. Следуйте за мной.
Они дошли до конца коридора и свернули в другой, более просторный. По обеим сторонам его находились изолированные палаты: в одних по стенам тянулись скамейки, в других посередине стояли столы для медицинского обследования. В каждой палате были предусмотрены такие же окошки с толстыми стеклами, как и в первом коридоре. Психиатр подвел их к последней палате и указал на окошко.
Ченселор взглянул, и у него словно дыхание оборвалось, а зрачки мгновенно расширились. В палате находились шесть человек, одетые в зеленую рабочую одежду без пуговиц. Двое, словно истуканы, застыли на скамейках, глядя в пространство пустыми глазами. Трое, растянувшись на полу, бились в страшных конвульсиях и напоминали гигантских насекомых. Последний стоял в углу. У него дергались шея и плечи, а лицо все время искажала гримаса. На нем была смирительная рубашка, туго обтягивавшая грудь и руки. Однако Питера ужаснул не только вид несчастных, но и цвет их кожи. Все шестеро были неграми.
— Так вот в чем дело! — прошептал Браун. — Буква «н»…
— Что? — спросил Питер чуть слышно.
— Эта буква была проставлена во всех личных делах, а я не обратил на нее внимания, потому что искал совсем другое. Маленькая буква «н» после каждого имени. Сотни имен — и все негры. В бою за Часон участвовали только черные.
— Да это же геноцид! — тихо произнес Питер, испытывая и страх и отвращение одновременно.
Глава 38
Браун и Ченселор мчались по шоссе на север не разговаривая, каждый был погружен в свои мысли. Только что они пережили такое потрясение, какого ранее ни одному из них испытывать не приходилось. Но теперь они твердо знали, что им надо делать — разыскать Пабло Рамиреса.
— Уж я покажу этому сукину сыну! — воскликнул Браун, как только они вышли из клиники.
— Это бессмысленно, — ответил Питер. — Помочь нам раскрыть страшную тайну Часона мог бы один человек — Сазерленд, но он мертв.
Оба долго молчали.
— Я сам позвоню Рамиресу, — сказал наконец Браун. — Вам этого делать не следует: он что-нибудь придумает, чтобы не встречаться с вами. Существует множество способов, с помощью которых генерал может в двадцать четыре часа отправиться к новому месту службы за тридевять земель.
Они подъехали к одному из ресторанчиков, построенных в колониальном стиле, каких полно в штате Вирджиния. В дальнем углу тускло освещенного холла стояла телефонная кабина. Ченселор остался ждать у дверцы, а доктор вошел в кабину и набрал номер Пентагона.
— Это вы, майор Браун? — раздраженно спросил Рамирес. — Что за неотложное дело у вас и почему вы не можете обсудить его с моим секретарем?
— Не просто неотложное, а я бы даже сказал, чрезвычайное дело. И согласно данным, полученным мной в хранилище микрофильмов в Уолтер Рид, поговорить о нем я должен не с кем-нибудь, а именно с вами.
Последовавшее в ответ молчание свидетельствовало о том, что генерал совершенно потрясен.
— О чем вы говорите? — спросил он наконец едва слышно.
— Обнаружены признаки эпидемии. Мне поручено исследовать вызвавший ее вирусный штамм. Судя по всему, он завезен из Кореи. Удалось определить очаги заражения, среди которых Часон. Как выяснилось, данные о потерях наших войск в этом районе изъяты по вашему указанию.
— Документы о потерях под Часоном относятся к категории «совершенно секретных», — мгновенно отреагировал генерал.
— Только не медицинская сторона дела, — прервал его Браун. — Тут у нас, медиков, приоритет. Я получил разрешение ознакомиться с результатами обработки поступившей информации…
Доктор запнулся и замолчал, будто хотел что-то добавить, но не знал, как точнее выразить свою мысль.
— Что вы хотите этим сказать? — не выдержал Рамирес.
— Не знаю, что и подумать. Если откровенно, как военный военному, то я напуган до смерти. Оказывается, под Часоном погибли сотни людей, множество солдат пропало без вести, и все эти военнослужащие — негры. Уцелело лишь тридцать семь человек, из которых шестеро сошли с ума. Остальные помещены в различные госпитали, по одному в каждом. И все они — тоже негры. Их изолировали друг от друга, что противоречит общепринятой практике. Не важно, что это произошло двадцать два года назад. Если узнают…
— Кому, кроме вас, известны эти факты? — прервал доктора Рамирес.
— Пока никому. Я позвонил вам потому, что ваше имя…
— Ничего никому не докладывайте! — резким голосом потребовал генерал. — Это приказ. Сейчас семнадцать тридцать. Не позже чем в девятнадцать ноль-ноль вы должны быть у меня в Бетесде. — Рамирес назвал адрес и повесил трубку.
Браун вышел из кабины:
— Дело сделано. У нас еще есть время перекусить.
Обед прошел почти в полном молчании. Оба машинально жевали, но каждый думал о чем-то своем. Когда подали кофе, Браун наклонился к Ченселору и спросил:
— Как вы объясните все это О’Брайену?
— Никак. Таким людям, как он и Варак, этого не объяснишь, они рискуют своей жизнью, убивают людей, но не всегда знают, ради чего. Они живут в ином, особом мире, который лично я не способен воспринять. О’Брайен как-то сказал, когда мы говорили о Вараке, что он не мыслил такими категориями, как жизнь и смерть. Он думал лишь о том, как найти выход из создавшегося положения.
— Невероятно!
— Прежде всего бесчеловечно.
— И все-таки это не объясняет поведения О’Брайена.
— Есть еще одно обстоятельство: в досье Гувера были компрометирующие сведения и о нем. О’Брайен говорил мне, будто внутренне готов к тому, что его тоже начнут шантажировать, но не уверен, сумеет ли выстоять…
В этот момент Питер увидел, как в окне, выходящем на крыльцо, мелькнула чья-то тень. Он резко вскочил, как бы по инерции продолжая пить из стакана, но взгляд его был прикован к окну. На улице смеркалось, и у входа уже горели фонари. В их свете четко выделялась фигура стоящего на крыльце человека.
Что это? Не сходит ли он опять с ума? Во всем, что происходит с ним в последнее время, фантазия и реальность настолько перемешались, что немудрено и свихнуться. Да нет, он уже видел этого человека! Только тогда было другое окно и крыльцо было другое, а человек с пистолетом в руке — тот же. Питер вспомнил старый, построенный в викторианском стиле дом на берегу Чесапикского залива, длинную веранду вокруг дома, а на ней — шофер Мунро Сент-Клера.
На этот раз он явно выслеживал их — Ченселора и Брауна. Ему надо было убедиться, что они еще здесь, в ресторане.
— Доктор, за нами следят.
— Что?
— Там, на крыльце, человек. Сейчас он пытается заглянуть в окно, не смотрите туда… Он уходит.
— Вы не ошиблись?
— Я уверен, что это человек Сент-Клера. Он приехал сюда следом за нами. Видимо, ему известно, куда мы направляемся. Они все это время наблюдали за нами и знают, что Элисон в Арунделе! — Питер старался скрыть охватившее его беспокойство: — Мне нужно позвонить.
Элисон была у себя.
— Слава Богу, с тобой ничего не случилось!.. — с облегчением сказал он в трубку. — Теперь выслушай меня и сделай все так, как я скажу. Дозвонись до капитан-лейтенанта, того моряка, который дал нам денег, попроси его приехать и побыть с тобой. Пусть захватит оружие. Пока его нет, позвони в службу охраны гостиницы, скажи, что я настаиваю на том, чтобы тебя провели в обеденный зал. Там всегда много народа. Оставайся в зале, пока не приедет капитан-лейтенант. Теперь иди и делай, как я сказал.
— Конечно, я все сделаю, только объясни мне: что произошло? — спросила Элисон, уловив в его голосе панику.