– Ничего, – выйдя из душа и растираясь полотенцем, изрек приятель. – Почти как настоящий.
– Ху-у, – выдохнул я из легких лишний воздух и закончил медитацию. – А ты как думал?
Далее я тоже совершил утренний моцион, после чего облачился в монашеский наряд, мы позавтракали и отправились в город.
Как я уже упоминал ранее, Бутан был необычной страной, своего рода оазис в азиатском мире. Но те сведения были почерпнуты из справочников, теперь же предстояло убедиться, как на самом деле.
Первое впечатление было положительным, чему способствовала отличная погода. Высокое голубое небо было безоблачным, с легкими, разбросанными по нему перистыми облаками, солнце, в отличие от Индии, не испепеляло землю лучами, но было ласковым и мягким, воздух кругом был напоен ароматами рощ и синеющих на горных склонах лесов.
Отсутствовали и потоки машин с толпами пешеходов. Светофоров не было, уличное движение регулировалось полицейскими, а люди шествовали по тротуарам размеренно и неторопливо. Дома в городе были выстроены в стиле традиционной архитектуры, с яркими, расцвеченными фасадами, окаймленными ухоженными тенистыми деревьями и клумбами с экзотическим цветами.
Встречающиеся нам прохожие, в основном азиаты, говорили на местном языке, именуемом «дзонг-кэ», но довольно часто слышался и китайский. Многие из них улыбались, приветствуя нас кивком головы, похоже, монахов здесь уважали. Кстати, они встречались на каждом шагу. Группами и поодиночке.
– М-да, приятная страна, – цокал языком Кайман, разглядывая красивых девушек. – На удивление.
Далее мы купили в газетном киоске путеводитель, уселись на скамейку под деревом в ближайшем сквере и наметили ознакомительную экскурсию. Она включала в себя деловой центр, монастырь Траши-Чхо-Дзонг, высящийся над городом на холме, а также национальный парк Джигме-Дорджи.
К нашему удивлению, обычных для Европы зданий из стекла и бетона в центре бутанской столицы не было. Все они были стилизованы под местную культуру, хотя имелось все необходимое для современной жизни: офисы, отели и рестораны. Мы направили стопы в сторону главного монастыря страны, отметив интересную особенность. На целом ряде жилых домов и магазинов в форме весьма реалистичных рисунков, а то и скульптур, красовались мужские фаллосы. Когда мы увидели первый, то подумали, что это сделали хулиганы, а потом уразумели, что нет, и я обратился за разъяснением к шедшему навстречу монаху. Тот понимал китайский и, узнав, что я впервые в Бутане, с удовольствием рассказал коллеге древнюю историю.
Оказывается, еще в четырнадцатом веке к весьма почитаемому в стране ламе Друкла Кюнле среди ночи пришел злой дух и принялся досаждать глупыми вопросами. Ламе это не понравилось, он вынул свой «Пламенный Алмаз Мудрости», направил на демона и с такой силой всадил тому в пасть, что вышиб разом все зубы. А поскольку орудие вошло слишком глубоко, демон задохнулся и помер. Затем Кюнле, носивший еще второе имя – «Святой сумасшедший», наказал рисовать всем на своих домах Пламенный Алмаз Мудрости, дабы отпугивать им злых духов.
– Молодцы, бутанцы! – умилился Кайман, когда я перевел ему рассказ. – У нас слово «х..» пишут на заборах, а они пошли еще дальше!
– Молодцы, – согласился я. От традиции повеяло чем-то родным и близким.
После этого мы поблагодарили монаха за разъяснения, вежливо раскланялись и направились бродить по городу и окрестностям. Судя по тому, что мы тут видели и слышали, страна была весьма демократичной, все здесь жили по интересам, авторитаризма не чувствовалось и можно было вплотную приступить к дальнейшему осуществлению плана.
Кстати, пробудив к действию свои умиротворенные составляющие (тем очень нравилось в Бутане), я извлек из памяти для начала следующее: через месяц президент Ливана Башир Жмайель погибнет в Бейруте в результате взрыва бомбы, а в следующем месяце сикхи захватят здание индийского парламента в Нью-Дели.
Итак, на следующий день мы вплотную занялись поиском культового места приложения моих способностей. А перед этим хорошо угостили в одной из местных харчевен на окраине двух зашедших туда монахов весьма почитаемом в Бутане напитком. Он именовался «ара», производился так же, как русский самогон, из риса, кукурузы или пшеницы и, помимо употребления мирянами, регулярно жертвовался богам. Посредством доставки в монастыри и храмы.
Монахи оказались общительными ребятами и помимо прочего рассказали, что в десятке километров южнее столицы расположен самый древний монастырь страны под названием Симтокха-Дзонг. А при нем – королевская религиозная школа.
– И сколько там учеников? – переглянулся я с Кайманом, поскольку все переводил. Информация заслуживала внимания.
– Несколько сотен, – прикинул на пальцах старший, после чего осушил очередную чашечку ара и захрустел редькой.
– Триста сорок и двадцать шесть учителей, – икнув, уточнил молодой. – В свое время я там учился и главное, что помню до сих пор – это постоянное чувство голода. Наша страна не богата, приходилось часто собирать подаяние.
– А принимает ли их сам монастырь? – поинтересовался я. – В качестве добровольных пожертвований.
– Естественно, – последовал ответ. – Но это бывает, как правило, в дни религиозных праздников и обрядов.
– Ясно, – сказал я и озвучил сказанное приятелю, на что тот довольно крякнул. Услышанное было нам явно на руку.
В завершение мы освежились непременным бутанским чаем с маслом, солью и перцем, тепло распрощались с монахами и отправились к себе в гостиницу. А по дороге решили, что на следующий день следует навестить монастырь и пожертвовать тому от щедрот наших, ну а дальше было делом техники.
Утром следующего дня по дороге к монастырю Симтокха-Дзонг двигалось овечье стадо. Его в количестве двадцати голов мы с Кайманом приобрели в долине у местных пастухов, приплатив им за доставку, и следовали впереди на двух мулах. Для полного колорита. Позади цокали копытцами и блеяли остальные парнокопытные. Мы же величаво покачивались в седлах, оглядывая окрестности.
Храм открылся на склоне лесистой горы и впечатлял своим видом. Это была самая настоящая крепость, вознесенная над местностью, кубической формы, с несколькими каскадами крыш, увенчанных золотым шпилем и с идущим по фасаду коричневым орнаментом. Вокруг виднелись еще несколько каменных и деревянных, окруженных деревьями зданий.
На каменной площадке у монастыря Кайман дал отмашку крестьянам остановить стадо, после чего мы спешились, покрутили установленное там колесо молитвы, демонстрируя набожность, а затем поднялись по ступеням к входу, где были встречены двумя служителями культа. Судя по виду и упитанности, из начальственного состава.
После взаимных приветствий я сказал им, что являюсь странствующим монахом, прибывшим из-за океана вместе со своим послушником, приношу в дар богам овечье стадо, а также хотел бы повидаться с настоятелем и сообщить ему нечто важное. Начальники с удовольствием обозрели приношение и согласно кивнули, вслед за чем один спустился вниз, распорядиться ниспосланным свыше, а второй пригласил нас с Кайманом следовать за собой. Внутрь храма.
Там царил легкий полумрак, на стенах виднелись древние фрески, под ними в великой задумчивости застыл «Будда Сострадания». Отдавая божеству дань, я склонился в низком поклоне и, перебирая четки, прошептал несколько заклинаний на языке пираху, что было воспринято сопровождавшим с явным интересом.
Затем мы прошли переходами в освещенный осенним солнцем, мощеный каменными плитами двор, где под арочными сводами сидели несколько десятков юных, бритых наголо учеников в красных одеяниях. Они внимали словам старого монаха, державшего на коленях книгу, а из окон второго этажа доносилось заунывное хоровое пение. Не иначе, там занималась вторая группа, а в дальнем конце, на деревянной террасе виднелась еще одна. Короче примерно так, как в Киевской бурсе времен Хомы Брута.
Миновав двор, вошли в одну из дверей левого крыла храмового ансамбля и поднялись по истертым временем ступеням наверх. Там, в подобии приемной, сопровождавший сделал нам знак обождать. Я, скрестив ноги, опустился на тростниковую циновку, Кайман уселся на стоявшую рядом деревянную лавку, а монах, постучав костяшками пальцев в глухую дверь, вошел внутрь, тихо прикрыв ее за собою.
– Небогато, – окинул Кайман взглядом выбеленные известкой голые стены помещения, единственными украшениями которого были бронзовый светильник под потолком да витиеватая резьба на деревянных балках перекрытия.
– Аскеты, – согласился я. – Что поделаешь.
Дверь между тем так же тихо приоткрылась, наружу высунулась голова, и последовало приглашение войти. Что мы сделали с достоинством.
Второе помещение было чуть большим: с двумя широкими окнами, откуда лился мягкий дневной свет, с такими же белеными стенами, на которых висел портрет короля Бутана с женой, а также темного дерева шкафом с многочисленными книгами и свитками. Во все пространство комнаты на полу лежал играющий замысловатыми орнаментами ковер, а в центре стоял низкий полированный стол, за которым в традиционной позе восседал старый лама с благообразным лицом и мудрыми глазами.
– Нихао[27], – приветствовал я его, приложив руки к груди, и то же проделал Кайман, пробасив «Буэнос диас!».
– Нихао, – чуть улыбнулся старик. – Вы говорите по-китайски? – После чего сделал плавный жест рукой, приглашая садиться.
– Я изъясняюсь на многих языках, – ответил я, когда мы уселись напротив, а сопровождавший – у окна. – Причина тому мои странствия и желание познать то, чему учит Великий Будда.
– Вы с другом прибыли к нам издалека? – последовал очередной вопрос.
– Да, – кивнул я головой. – Из-за океана. Там я был шаманом и проповедовал диким племенам, а затем отправился в Индию, где стал буддийским монахом.
– Похвально, – помолчав, изрек лама. – Как ваше имя, и что привело сюда? В столь далекую страну, затерянную в пространствах.