– Да, – поддержал меня Кайман. – Мы это можем.
Судя по прояснившемуся лицу, предложение монарху понравилось, и он тут же согласился.
– Когда это возможно и в какой форме? – осторожно поинтересовался гость. – Предсказания дело не простое.
Я углубился в размышления и выдал сигнал составляющим, которые внутри внимали всему происходящему.
– Говори сейчас, – безапелляционно изрек шахтер. – Покажи квалификацию.
– Точно, – поддержал его моряк. – Чего тянуть кота за яйца?
– Не слушай этих дураков, – возмутились правоохранители. – Серьезные вещи так не делаются. Кстати, вы имеете что-нибудь предложить? – обратились они к первым двум. – Нет? Ну, тогда и не гавкайте.
Когда составляющие угомонились, Уваата подумал еще чуток, после чего выдал решение.
– Это будет зависеть от результатов медитации, Ваше Величество. Думаю, в течение недели. Далее я изложу все на бумаге, а затем вручу ее вам лично.
– Может вам понадобится помощь наших лам? Или священное место? – предложил король. – В стране таких несколько. Но самое почитаемое – монастырь Святого Сумасшедшего.
– В котором проповедовал лама Друкла Кюнле? – поинтересовался я.
А Кайман добавил:
– Великий человек. Уважаю.
– Именно так, – последовал ответ. – И что вы о нем знаете?
– Только то, что Святой победил злого духа своим фаллосом, – ответил я. – И завещал его народу в качестве оберега.
– Немного, – чуть улыбнулся король. – Я расскажу вам больше. Друкла Кюнле родился в Тибете в тысяча четыреста пятьдесят пятом году, помнил все свои перевоплощения и достаточно точно предрекал многие события. После того как враги убили его отца, он решил стать монахом и двадцать лет странствовал там нищий и полуголодный, борясь с лицемерием, алчностью, эгоизмом, а также другими пороками. При этом не чуждался вина, любви женщин и дружеского застолья.
«Ну, прямо Ходжа Насреддин», – подумал я, однако не подал виду.
– Приобретя духовную чистоту, а также понимание Мира, – продолжил рассказчик, – Кюнле встретил и победил злого духа, совершив известный вам первый подвиг.
– А разве был и второй? – удивились мы с Кайманом.
– Еще какой, – многозначительно изрек король. – Он победил дьяволицу. Та была красавицей, убивала людей, питаясь человечьим мясом, и как-то попалась Святому на пути, где все выяснилось. Он не стал церемониться с исчадием зла, вступил с ней в схватку и вновь применил фаллос как оружие, вонзив его в женское начало. Когда же все закончилось, то наложенное на девушку проклятие исчезло и она стала добропорядочной женщиной, познавшей радости материнства. Затем Кюнле в честь своих подвигов воздвиг храм, который в Бутане считается святым местом, и его регулярно навещают бездетные семьи или искушаемые дьяволом женщины. Где просят помощи у духа Великого ламы, который там незримо присутствует.
– И как, помогает? – поинтересовался Кайман.
– Министр здравоохранения докладывает, что «да», – с гордость заявил монарх. – Число моих подданных множится и прирастает.
После столь убедительного рассказа, обменявшись несколькими фразами на пираха, мы решили воспользоваться предложением, поскольку медитация в столь святом месте была отличной рекламой для новоявленного оракула.
Король тоже остался довольным, ибо пекся о религии, составляющей часть его власти, и напоследок заявил, что все будет организовано на высшем уровне. А для этого на следующий день нас навестит Верховный лама, с которым следует оговорить все детали. Затем мы тепло распрощались, и самодержец убыл в столицу. Управлять страной и ждать пророчеств.
– Да, действительно великий человек был этот Друкла Кюнле, – сказал Кайман, когда проводив гостя, мы вернулись в дом. – Не только прорицал и совершал подвиги, но еще бухал и от души трахался. У нас с последним напряженка.
В этом плане у нас действительно был облом. По причине отрыва от европейских ценностей, борделей со жрицами любви в стране не наблюдалось, а нарушение нравственности по бутанским законам каралось весьма строго.
Спустя короткое время, осенним днем, как и другие, теплым и погожим, по обширной долине ха, окаймленной рекой Мо-Чху и синеющими вдали горами, среди полей и разбросанных в них селениях, по дороге двигалась процессия. Впереди, за знаменосцами с флагами, время от времени трубя в длинные, увитые разноцветными лентами дангчены, шел десяток бритоголовых монахов в парадных одеяниях, за ними следовал открытый «лендровер», в котором сидели Верховный лама и мы с Кайманом; замыкали шествие несколько груженых лошадей с погонщиками, жующими бетель, и двое полицейских. На праздничную процессию взирали из полей занимавшиеся уборкой риса крестьяне, в горле першила пыль, но настроение было приподнятым. Кругом открывались чудесные виды, сменявшие один другой, на холме в центре долины золотился шпилем на крышах храм. Цель нашего путешествия.
– «Чими Лхакханг», – величаво указал на него сивевший рядом иерарх, и мы с Кайманом изобразили почтение на лицах.
Еще через пятнадцать минут процессия остановилась у подошвы холма (дальше дорога заканчивалась), мы вышли из автомобиля, после чего процессия с лошадьми в арьергарде двинулась вверх по извилистой тропинке. На плоской вершине с купами деревьев в разных местах высился белокаменный храм с затейливым орнаментами на фасаде и тремя выступающими одна под одной, плавной формы крышами, украшенными по углам головами драконов.
У центрального входа нас встретил рев труб местных монахов, развивающиеся на стенах и лужайке флаги и низко кланявшийся настоятель. Один в один похожий на известного советского актера. Только бритый наголо и с раскосыми глазами.
– Ну, вылитый Леонов, твою мать, – восхищенно протянул Кайман. – Это ж надо!
– Тихо, вождь, – прошипел я. – На нас смотрят.
Между тем трубы замолчали, настоятель отдал иерарху рапорт, и почетные гости были приглашены в храм. Куда с достоинством и проследовали. Он был небольшим, внутри располагался мощеный гранитными плитами чистый двор, окруженный внутренними постройками с резными деревянными галереями и балконами. После того как мы смыли с себя дорожную пыль и привели себя в порядок, лучащийся счастьем настоятель сопроводил всех в трапезную. Она была перекрыта потолочной балкой в виде фаллоса и украшена разноцветными фресками на стенах, изображающими подвиги Друкла Кюнле в этом бренном мире.
Верховный лама, подогнув ноги, уселся на почетном месте, в центре длинного лакированного стола, уставленного блюдами с бутанскими яствами, мы с Кайманом справа от него, а настоятель с еще одним монахом, судя по виду – кастеляном, поскольку у того висела связка ключей на поясе, устроились напротив.
На столе исходили душистым паром похожие на пельмени мясные клецки «момос», золотилась корочкой жареная свинина со специями и редькой, пряно пахло непременное блюдо «ма-датое», представляющее собой тушеные в масле стручки жгучего перца, белели сыр из молока яка, а также целая корзина горячих лепешек. А еще красовалась здоровенная стеклянная бутыль с чистой, как слеза, ара, а к ней пара запотевших кувшинов, издававших терпкий запах пшеничного пива, что вызвало у нас с Кайманом некоторое удивление. Заметив это, иерарх важно изрек, что в других монастырях потребление горячительных напитков запрещено. Этот же на особом положении.
– Так завещал Святой Друкла Кюнле, – хихикнул настоятель, которого звали лама Норбу, масляно блестя глазами.
Далее Верховный, благословляя трапезу, изрек несколько мантр, после чего Норбу лично налил и поднес каждому по фарфоровой чашке ара. Иерарх принял свою, что-то пробормотал и, не отрываясь, выпил. – Не хило, – подумал я, повторяя. Ара оказалась крепким, как спирт, в разных концах стола крякнули, и все принялись закусывать.
В перерыве между первой и второй чуть порозовевший верховный буддист приказал ламе Норбу исполнять все мои желания, на что тот, боднув головой и сложив руки перед собой, подобострастно ответил: «Слушаюсь, Мудрейший».
Утолив первый голод и приняв еще немного внутрь, мы повели религиозные беседы. Точнее, иерарх излагал теологические истины заплетающимся языком, а остальные внимали, изображая на лицах восторг и почтение. При этом речь старца становилась все тише и бессвязней, а потом он уронил голову на грудь и захрапел. Не иначе, сказалась длинная дорога.
Лама Норбу тут же что-то шепнул кастеляну – последний быстро исчез, а затем вернулся с двумя монахами, которые бережно повлекли второе лицо Бутана в опочивальню. Мы же продолжили философствовать в более непринужденной обстановке. По мере того как ара с пенным напитком убывали, в беседе все более вырисовывалась предметность и, как это всегда бывает в мужском застолье, заговорили о дочерях Евы.
Инициатором стал Кайман, поинтересовавшийся у настоятеля, не продолжают ли адепты столь почитаемого Святого его традиции во второй части. При этом он указал пальцем на фреску, где была отображена схватка Друкла Кюнле с дьяволицей. На ней великий подвижник побеждал зло одним из способов Камасутры, в связи с чем у меня возникла мысль, а не является ли он основоположником этого научного трактата?
На вопрос вождя кастелян, расплывшись в улыбке, хотел было что-то сказать, но лама Норбу цыкнул на того, заявив, что монастырский устав это строго запрещает.
– Хотя мы и даем советы женщинам, посещающим обитель, когда тех искушают злые духи или они не могут зачать, – смиренно опустил глаза долу.
Затем я изложил свое озарение по поводу Камасутры, и у обоих лам отвисли челюсти.
– Так ведь это мысль! – придя в себя, воззрился на настенный шедевр настоятель. – По данному поводу давно идут научные споры. До сегодняшнего дня предполагалось, что автором трактата был индийский философ Ватьсьяяне, но теперь мы это опровергнем. У нас есть доказательство!
– А сколько добавится прихожан, – наклонившись к начальнику, закатил глаза кастелян, после чего они рассыпались в благодарностях и полезли целоваться.