– Пи-ить, – шевельнул я пересохшими губами. В них ткнулось что-то прохладное, и лама Уваата довольно зачмокал. Как в далеком младенчестве. Затем с трудом открыл глаза, кругом была муть, вскоре рассеявшаяся.
– Где я?
– Среди друзей, уважаемый гуру Уваата, – проворковал чей-то голос, и я увидел сидящего рядом на стуле мужика в круглых очках и наброшенном на плечи белом халате. Рядом с ним стояла средних лет женщина-врач. С фонендоскопом на шее и поилкой.
– Я инструктор ЦК Компартии Китая Лю Цин, – оскалил зубы очкастый. – Как вы себя чувствуете?
– Вашими молитвами, – буркнул я, с трудом подняв руку и пощупав голову. Она была забинтована.
Пальцы наткнулись на нос, там хрустнуло. Не иначе, был сломан.
«Гребаные китайцы», – подумал я, а вслух поинтересовался:
– Сколько я здесь? В этой палате.
– Девятые сутки, – ответила врач, осторожно поставив поилку на прикроватную тумбочку.
– А как в Бангкоке? – взглянул я на инструктора.
– Увы, – там небывалое наводнение и жертвы, – вздохнул тот. – Мы скорбим о наших братьях. Но вы не беспокойтесь, все виновные наказаны, – поправил на мне одеяло.
– В смысле?
– Панчен-Лама лишен сана и отправлен на каторжные работы, а допрашивавший вас начальник госбезопасности Тибета расстрелян. Как проявившие политическую близорукость.
«Круто заворачивают тут марксисты, – мелькнула мысль. – Не хуже Иосифа Виссарионыча».
– Вами заинтересовался сам товарищ Дэн Сяопин, – между тем продолжил партийный функционер. – После выздоровления мы отправимся к нему в Пекин, – легонько похлопал меня по плечу. – А пока отдыхайте.
Затем гость удалился, врач сделала мне укол, и я погрузился в сон. Крепкий и глубокий.
В следующие дни пошел на поправку. Персонал в больнице был высший класс и в процедурах не скупился. Мне склеили нос и провели томографию (внутри было все в порядке), а затем пациент пожелал изменить разрез глаз, что несколько удивило эскулапов. – Так я буду похож на ханьца, – разъяснил я. – Что понравится товарищу Дэн Сяопину.
– Вы уверены? – поинтересовался главный врач.
– Более чем.
В результате мне сделали соответствующую подтяжку.
– А что? Очень даже недурно, – сказал я, когда после нее поднесли зеркало. Оттуда глядела точная копия Джеки Чана. Только бритого.
Спустя еще сутки, меня в палате навестили Кайман с Сунлинем. Когда их подвели к кровати, они недоуменно переглянулись.
– Вы кто? – недоуменно вопросил Кайман.
– Лама Уваата, – прищурил я и без того узкие глаза. – Не узнал старого друга?
– Теперь узнал. По голосу, – прыснул вождь. – А так, вылитый китаеза.
Затем посетители определили в тумбочку пакет с фруктами и бутылкой коньяка, сели на стулья, и я спросил, как они меня отыскали.
– Спустя час после того как ты ушел в город, к нам нагрянули «гэбэшники», – начал Кайман. – И отправили в каталажку. Там стали прессовать, в результате я забыл китайский язык и стал давать показания на пираху. Ну а вот он, – кивнул на ня, – заявил, что как бывший комсомолец желает говорить только с секретарем райкома. Там наш малыш, – потрепал парня по вихрам, – рассказал, что мы оракулы из Бутана и были на аудиенции у Панчен-Ламы, где предсказали наводнение в Таиланде. За что всех незаконно арестовали. Партийного товарища это сообщение заинтересовало, он доложил наверх по команде, и началась разборка.
– Откуда ты узнал о предсказании? – взглянул я на невозмутимо сидевшего китайца.
– Подслушал, когда вы говорили о нем в караван-сарае, – ответил тот. – Это у нас национальная традиция.
– Ты так больше не делай, Сунлинь, – назидательно сказал я. – Нас подслушивать нельзя. Других можно. Извини, Кайман, что прервал. Так что было дальше?
– Потом нас, извинившись, отпустили, сообщив, что ты здесь. И разрешили свидание.
Через несколько дней, когда опираясь на трость и чуть прихрамывая, я прогуливался по больничному парку, меня снова навестил посланник лидера китайских коммунистов. Он сообщил, что, по мнению врачей, Уваата практически здоров, и на следующее утро мы вылетаем в Пекин. Для предстоящей встречи.
– Могу я захватить на нее своего друга? – поинтересовался я. – Он всегда мечтал увидеть Председателя.
– Исключено, – последовал ответ. – А теперь я вас отвезу домой. Собирайтесь.
«Голому собраться – только подпоясаться», – мелькнуло в голове, и мы направились к корпусу.
Чуть позже на служебном автомобиле с шофером, за которым на некотором удалении следовал второй, мы подъехали к нашей фазенде. Там инструктор распрощался со мной, сообщил время, к которому следовало быть готовым, после чего машины развернулись и исчезли. Еще через минуту мы с Кайманом радостно обнимались, а Сунлинь, стоя рядом, улыбался. Далее мы немного отметили встречу в саду, который украсился кустами цветущих роз и флоксов, высаженных китайцем. Когда же, убрав посуду, он оставил нас наедине, я сообщил Кайману о предстоящем вояже.
– Это уже стратегический уровень, – констатировал вождь. – Как думаешь? Прокатит?
– Бог не выдаст, свинья не съест, – заявил я. – Попробуем.
Утром, в том же составе, что и накануне, мы выехали в аэропорт, находившийся в часе езды от Лхасы. Инструктор всю дорогу молчал, сидя с отсутствующим видом. Я тоже. Как пройдет встреча с китайским лидером и что там говорить, не думал.
В прошлой жизни, по роду службы, мне приходилось встречаться с секретарями ЦК, многими отечественными политиками и даже одним маршалом. И никогда сценарий не повторялся. Так что забивать себе голову не стал. Любовался горным пейзажем. Аэропорт располагался в долине на берегу реки, состоял из терминала и взлетной полосы, на которой взлетал очередной самолет. Как в замедленной съемке…
Спустя четыре часа мы приземлились в Пекине и на уже ждавшем автомобиле в сопровождении двух мотоциклистов проследовали в ведомственную гостиницу. Там мне был выделен одноместный люкс, после чего лама Уваата отобедал со своим спутником в пустынном ресторане, где тот сообщил, что вечером мы отправляемся в государственную резиденцию Первого лица, именуемую «Дяоюйтай». Известие было воспринято мною с пониманием.
На заходе солнца туда нас из гостиницы доставил вертолет, приземлившийся на громадной парковой территории. Среди ухоженных деревьев, искусственных голубых озер с альпинариями и подстриженных лужаек виднелись помпезные особняки, к одному из которых, окруженному реликтовыми гинко билоба, нас довез автомобиль охраны.
В сопровождении офицера безопасности мы вошли в фойе, выполненное в стиле ренессанс, где нас встретил второй, в гражданском, сопроводивший по мраморной лестнице на второй этаж. Здесь, попросив меня обождать в небольшом холле с дежурным за массивным столом, уставленным телефонами спецсвязи, мои спутники исчезли за высокой, темной полировки дверью. Я присел на один из бархатных стульев у стены под картиной неизвестного мне мастера, изображавшей Великую китайскую стену, и стал скромно ждать. Оглядывая помещение.
Однако созерцать его долго не пришлось, из двери появились инструктор со встретившим нас сотрудником, после чего первый уселся на кожаный диван, а второй сделал мне пригласительный знак – входите. За дверью оказался короткий тамбур, я толкнул вторую и оказался в просторном кабинете, с мягким ковром на полу, отделанном благородными породами дерева, высоким потолком с лепниной и приглушенным светом.
– Подойдите, – раздался негромкий голос.
У открытого окна с бархатными шторами, в дальнем его конце стоял невысокий пожилой человек в сером френче и широких отутюженных штанах, держа в пальцах зажженную сигарету.
Китайскому лидеру тогда было под восемьдесят, но выглядел вождь довольно бодрым. Происходивший из семьи мелкого помещика, он с юных лет занимался революционной деятельностью, в связи с чем был вынужден эмигрировать во Францию, а потом в Советский Союз, где получил блестящее образование. Впоследствии вместе с Красной армией он участвовал в освобождении Китая, а потом занимал крупные государственные посты, став генсеком ЦК КПК и правой рукой великого Мао. Далее, попав в опалу, был их лишен и сослан в провинцию, а после смерти Великого Кормчего, снова возглавил партию и государство, в котором проводил успешные реформы. В прошлом аграрная и отсталая страна становилась индустриальной, показывала небывалые достижения в экономике и уверено продвигалась к светлому будущему, то есть победе коммунизма.
Китаем я интересовался давно, когда еще служил моряком на подводном крейсере. И как-то на политзанятиях, где после событий на Даманском[34] бичевался неверный курс восточного соседа, имел неосторожность привести цитату из выступления Мао Цзедуна, прочитанного в «Известиях». Там диктатор заявлял, что в грядущем веке Поднебесная будет мировым лидером, определяющим всю геополитику. За что стал предметом обсуждения на комсомольском собрании, а политотдельцами едва не был помещен на гауптвахту.
Впоследствии все так и стало.
Проникшись тем, что вспомнил, я сделал несколько шагов вперед, сложил ладони перед грудью, изобразив поклон, и остановился.
– Прошу вас, – указал Дэн Сяопин рукой на кресло у золоченого, с лапами грифона столика, на котором стояла пепельница из нефрита, а рядом голубела открытая пачка сигарет «Панда». Я сел. Диктатор устроился напротив.
Примерно с минуту он молчал, окутавшись дымом и пристально меня разглядывая.
– А вы совсем молодой человек, лама Уваата. И такие способности. Не кажется ли это вам странным? – спросил с легкой иронией.
– В этой жизни да, но были и предшествующие, – уважаемый Председатель. А странностей в нашем мире достаточно. Вы совершенно правы.
– Сначала вы выдали несколько пророчеств в Латинской Америке, затем в Бутане, а теперь у нас. Все они сбылись. Что это?
«Быстро сработала китайская разведка, – подумал я. Не все чекисты у них дубы». После чего изобразил на лице глубокомыслие.