У Руди есть родственники в США; некоторые из них – вполне приличные люди. Но я бы не хотела, чтобы дети попали к ним и выросли как «бедные родственники».
Мы сейчас очень заняты. Наш дух не сломлен. Qui vivra, verra[31], а даже если и ne vivra pas[32] – мы прожили долгую и интересную жизнь, в которой было много чудесных моментов.
Если падет Англия, то Америка будет следующей на очереди. Останется ли на земле хоть одно приличное место?
Все наши общие друзья пытаются пристроить и уберечь детей: госпожа Дирак – дочь, Бретчеры – сына, а Вустеры – младенца, который пока еще в утробе госпожи Вустер.
С любовью,
Бете ответил телеграммой: «Отправляйте! Мы с удовольствием примем ваших детей у себя дома, в Итаке, на все время войны и будем заботиться о них как о собственных…» Когда Руди дважды прочитал эту телеграмму вслух, у меня на глаза навернулись слезы и я не могла произнести ни слова. Более подробное письмо от Бете пришло позднее, уже в августе.
Дорогие Пайерлсы!
Телеграмма, которую мы вам отправили, была настолько очевидной, что нам не потребовалось времени на размышления, мы послали ее тут же, как только прочли Женино письмо. Все легко могло бы оказаться наоборот – мы в Англии, а вы в Америке – и я уверен, что вы сделали бы то же самое. Все эти дни мы живем вами. Ждем с нетерпением очередного выпуска новостей по радио. Оснований для радости почти нет. И все же мы счастливы слышать, что Королевские военно-воздушные силы отбивают немецкие атаки одну за другой, с большими потерями для немцев, очевидно наученные горьким опытом бельгийской и французской кампаний. Мы счастливы слышать, что британские корабли повсюду в море, и их мощь не чета анемичному немецкому флоту. Мы рады, что французский флот не попал в руки Гитлера и другим подобным новостям. И мы надеемся на лучшее.
Да, жизнь прекрасна и полна; несмотря ни на что, мы наслаждаемся каждым днем. Стоило жить хотя бы ради прошлого года, который для меня был удивительно хорошим. Если нас скоро ждет конец, что ж, мы прожили достойную жизнь. В случае поражения Англии настанет наш черед, никто в Америке в этом не сомневается. Я очень удивлен, как равнодушно я отношусь к мысли о смерти. Рассыпается мир, приходит смерть. Только одна мысль удерживает меня на плаву: если я умру, то среди сражающихся против Гитлера останется на одного человека меньше. Если бы три года тому назад кто-нибудь сказал мне подобное, я счел бы его сумасшедшим.
В июле случилось еще одно чудо. В Университет Бирмингема пришло письмо из Канады, от женского комитета Университета Торонто. Они предлагали приютить у себя, вдалеке от военных действий, детей сотрудников нашего университета в возрасте до шестнадцати лет. «Мы будем рады принять у себя и маленьких детишек вместе с их мамами. Все дети будут размещены в семьях наших членов до конца войны, их будет ждать самый радушный прием. Сделаем все, что в наших силах, чтобы обеспечить им надлежащее образование».
Такое же письмо получили и в Оксфордском университете. Посовещавшись, мы с Руди решили отправить детей в Торонто, а Бете оставить как запасной вариант на случай, если в Торонто что-нибудь пойдет не так. Руди посмотрел на меня и спросил, не хочу ли я поехать с детьми. Я уже и сама задавала себе этот вопрос. Ответ был готов: «Нет, Руди, я не оставлю тебя одного. Неужели ты думаешь, что там, вдалеке, я смогу читать в газетах о падении Европы? Нет, здесь я нужна, здесь мое место».
В воскресенье 14 июля мы привезли детей из интерната. Все документы – паспорта, справки, свидетельства – готовы, но мне предстояло собрать их в дорогу. Все необходимое я снесла в одну комнату: платья, брюки, носки, ботинки, туфли… Габины вещи чуть побольше, Ронины совсем маленькие. Я старалась не думать, что дети с нами последние дни и неизвестно, когда еще мы с ними снова увидимся и увидимся ли вообще. Неотложные дела отвлекали меня от грустных мыслей. Каждый носочек, каждую маечку, платье и пиджачок нужно пометить – имя, фамилия – и разложить по отдельным стопкам. Верхняя одежда должна быть снабжена значками Бирмингемского университета. Габи только исполнилось шесть лет, но я назначила ее главной и пыталась накачать ее житейскими мудростями: «Габи, если у тебя или Рони будут проблемы с желудком, подойди к медсестре и попроси ее помочь. И ни в коем случае не подходи близко к бортам на палубе, тебя может унести в море. Слушайся моряков. Поняла?» – «Да, мама, если у меня или Рони ничего не получится в туалете, я должна сказать об этом моряку. А если я не смогу заснуть, что тогда делать?» – «Габи, некоторые дети едут с мамами. Им можно задать любой вопрос. Не стесняйся». – «Да, мама, я никогда не стесняюсь…»
Вот, наконец, они в постели, сладко заснули. Я присела на стул и расплакалась. Пыталась отложить в памяти каждую их черточку, каждое слово. Габи… веселая капелька ртути. Всегда рассуждает логично. Любит арифметику, ей можно объяснить все на свете. Недавно она сказала Рони, что каждая книга должна иметь четное число страниц: «Ведь каждый лист состоит из двух страниц, Рони!» Никто не рассказывал ей об этом. Вырастет ли она книжным червем? По развитию она гораздо старше своих шести лет и читает все подряд, даже книги по истории и географии. Когда другие детишки играют в мяч, она играет в арифметику. Она не витает в облаках в своем воображении, приземленная девочка. Легко вступает в контакт со всеми, чувствует себя уверенной и свободной. Никак не может научиться кататься на велосипеде. У нее ужасный почерк. Болтушка. В общем, моя дочь. Но гораздо более женственна, чем я когда-либо была. Может часами смотреть на себя в зеркало. Обожает малышей. Очень надежная, на нее можно положиться.
Кажется, ничего не забыла…
Рони… Дети в его группе зовут его Булочкин. Он любит поесть и может съесть все, что ему предложат. Довольно упитанный для своих четырех лет. Совершенно бесшабашный. Заберется на любое дерево. Учится кататься на велосипеде, падает, встает, плачет, вытирает слезы и едет дальше. Уверенно плавает. И вместе с тем любит, даже обожает, когда я хвалю его и глажу по головке. Иногда вдруг начинает сам себя жалеть, тогда надо подойти и погладить его. У него развитое чувство юмора и богатое воображение, за это его все любят. Но он не может рассуждать логически, как Габи. Легко привязывается к людям, ласковый. Может сказать девушке или женщине, что, когда вырастет, женится на ней.
Они очень привязаны друг к другу. Очень. Когда я сказала Габи, что в Торонто они могут оказаться в разных семьях, она побледнела: «Как же так, мама, он же еще маленький, я должна приглядывать за ним».
Господи, как мне страшно с ними расставаться! Они всегда были с нами, до войны я никогда не покидала их больше чем на два дня.
Мы провожали Габи и Рони в ливерпульской гавани. Последние наставления, поцелуи, и они взошли на палубу с маленькими рюкзачками на плечах – в них я положила их книги, зубные щетки и другие мелочи. Габи держала Рони за руку, они шли в самом начале своей группы, которую сопровождали несколько матерей. Им предстояло пересечь Атлантический океан и попасть из дождливого английского июля в солнечный канадский август. Пароход шел под знаком Красного Креста, но бывали случаи, когда немецкие подводные лодки торпедировали и такие суда, поэтому их капитаны обычно прокладывали курс зигзагом, чтобы уменьшить риск.
Расставание было нелегким и для меня, и для Руди. С тяжелым сердцем мы вернулись в Бирмингем. Через несколько дней, когда мы думали, что «наш» пароход уже прошел самый опасный участок, вдруг пришла открытка от одной из матерей, с которой мы познакомились в Ливерпуле. Оказалось, что из-за погоды судно простояло еще несколько дней в гавани и только сейчас вошло в критическую зону. Но все обошлось. На борту наши дети познакомились с большой семьей профессора католической теологии. В Торонто детей разместили в общежитии католической семинарии – на несколько дней, пока им подбирали приемные семьи. Общежитие пустовало, поскольку студенты были на каникулах. В первом письме, которое мы получили от Габи, она спрашивала: «Мама, можно я стану католичкой?» Вот оно, очарование католического теолога и семинарских монахинь… Я ответила уклончиво, но к тому времени, когда мое письмо достигло Торонто, к счастью, дочь уже забыла об этой идее.
25 июля мы отпраздновали мое 32-летие. Разумеется, ни о какой вечеринке не могло быть и речи. Вечером мы собрались за ужином – Руди, Отто Фриш и я. Отто где-то раздобыл бутылку хорошего французского вина, о существовании которого мы уже забыли. По такому случаю я купила немного мяса на черном рынке и сделала мамино жаркое. Руди его очень любил. Отто тоже остался доволен. После кофе Руди надел пожарную форму и отправился на дежурство. Я думала о том, что прошло три года с тех пор, как я получила последнюю весточку от родителей. Где они? Живы ли? Вот такой у меня выдался день рождения.
Дорогой Ганс!
Я даже не знаю, с чего начать. Наши дети уже в Торонто. Руди уладил последние формальности с завещанием. В случае нашей смерти вы автоматически становитесь попечителем Габи и Рони и получаете в свое распоряжение все наше состояние на момент смерти плюс страховые выплаты. Так что в материальном плане они не будут Вам в тягость. На всякий случай я вкладываю в конверт доверенность на Ваше имя. Если с детьми случится что-то, что потребует немедленного вмешательства, Вы всегда сможете ею воспользоваться. Безмерно благодарна Вам за все.
С любовью,
Дорогие мои Пайерлсы!
Я отправил в Университет Торонто письмо, подтверждающее, что мы с радостью возьмем к себе Габи и Рони, если у них возникнут проблемы с размещением. Ответа пока нет. Разумеется, мы навестим их, как только вернемся на Восточное побережье в начале октября. Думаю, будет лучше самим проверить, все ли у них в порядке, и забрать их с собой в Ита