Полагаю, что вам понравилось бы то, о чем я узнал здесь. Все люди вокруг меня по-своему добры и порядочны. Даже парень, который, очевидно, сделал тюрьму своим домом, изредка совершая экскурсии в большой мир, чтобы украсть пару сотен фунтов и затем бурно провести неделю-другую в барах, – даже этот парень очень сочувствовал мне. Особенно когда я признался, что не заработал на этом никаких денег. Ничто не могло поколебать его убеждения, что меня просто надули.
Большое спасибо за ваше письмо. Забавно, что женщины видят такие вещи гораздо яснее, чем мужчины. И что они намного добрее, когда им приходится говорить без обиняков.
Ответ Клауса, если его письмо можно так назвать, расстроил меня еще больше. Он спрятался за какими-то несущественными деталями – булавка в штанах, вор, который ему посочувствовал, – и ни слова о том, что нас волновало. Ведь он понимал, что ужасное подозрение неизбежно падет на всех его коллег, и на Руди в особенности. Руди привлек его в атомный проект и, по сути, привез в Лос-Аламос. Руди, кристально чистый человек, вдруг в одночасье стал подозреваемым… Мне показалось, что в его письме заметны нотки мании величия. Позднее, после судебных заседаний, мое подозрение перешло в уверенность. Я много думала о том, какие мотивы двигали Клаусом. Ну хорошо, в ранней молодости, да еще и на пороге фашизма, свято уверовал в коммунистические догмы. С молодыми людьми такое бывает. Поверил в райскую жизнь в сталинском Советском Союзе. В конце концов, в то время таких было много. Спасаясь от одного чудовища – Адольфа Гитлера, западные интеллигенты отдавали себя в руки другого чудовища, Иосифа Виссарионовича Сталина. Это утверждение надо понимать буквально. Все европейские компартии в 30-е годы беспрекословно подчинялись указаниям Коминтерна из Москвы. В 1937 году в Москву на два месяца приехал Лион Фейхтвангер. Он был принят Сталиным и присутствовал на втором московском показательном процессе. Ему показали потемкинские деревни с танцующими и поющими прямо на рабочих местах рабочими и крестьянами. Вернувшись на Запад, Фейхтвангер издал в Амстердаме книгу «Москва 1937», полную нескончаемых похвал. Я хотела ее прочесть, но не смогла осилить. Он был в восторге. Идея о светлом будущем всего человечества ослепила его до такой степени, что он не заметил чудовищной фальши всего, что ему показали. Кошмарный голод, вызванный коллективизацией, эшелоны крестьян, потянувшиеся в Сибирь, выселение из Ленинграда после убийства Кирова, мои родители в ссылке… Угасание мамы в казахской глуши.
Но после войны? Красная Армия в Восточной Европе. Вместе с ней туда пришло НКВД. В январе 1945 года Рауль Валленберг был похищен на улице в Будапеште. Об этом много писали. С 1947 года политические убийства стали там нормой. Ян Масарик, министр иностранных дел Чехословакии, отказавшийся выполнять указание Сталина, был убит в Праге в марте 1948 года. В том же году в Советском Союзе началась борьба с «безродными космополитами» – такими словами маскировали кампанию ярого, безудержного антисемитизма. Все английские газеты освещали физическую ликвидацию членов Еврейского антифашистского комитета, так же как и дело врачей.
Будучи физиком, в высшей степени образованным человеком, Фукс не мог не знать о том, что происходит. Он просто закрыл глаза и продолжал как ни в чем не бывало работать на преступную организацию, которой тогдашнее НКВД несомненно являлось.
У меня есть прямое доказательство его осведомленности. Вернувшись из Америки в 1946 году чуть позже нас, Фукс привез нам в подарок книгу Виктора Кравченко «Я выбираю свободу». Вспоминая об этом «подарке», я оцениваю всю меру его изуверства. Но почему? Ведь он же был нашим другом…
Об этой книге, ныне прочно забытой, и обо всем, что связано с ее публикацией, мне хочется рассказать отдельно.
Процесс века
Виктор Кравченко родился на Украине в Екатеринославе в 1905 году. Получил образование в Днепродзержинске вместе с Брежневым, который был его другом, и там же начал свое восхождение по партийной линии. По-видимому, он был связан с НКВД с самого начала, иначе в годы войны вряд ли получил бы назначение в Вашингтон, в закупочную комиссию по ленд-лизу. В 1944 году он исчез, с тем чтобы через пару лет всплыть в Нью-Йорке под вымышленным именем. Я не знаю мотивов, заставивших его покинуть свою страну в разгаре кровавой войны. Пусть это останется на его совести. Речь сейчас о другом. В 1946 году Кравченко издал в Нью-Йорке книгу, в которой изложил все, что знал, находясь на руководящих постах на Украине. Вот посвящение на форзаце этой книги:
«Я посвящаю эту книгу русскому народу, из которого вышел. Я посвящаю ее памяти миллионов тех, которые погибли в борьбе против советского абсолютизма; десяткам миллионов невинных людей, гниющих в бесчисленных кремлевских тюрьмах и лагерях принудительного труда; памяти миллионов моих соотечественников, погибших при обороне нашей родины с мечтой о лучшем будущем для нашего народа. Я посвящаю эту книгу стремящимся к справедливости людям во всех странах, которые помогают в борьбе за свободную демократическую Россию, без которой не может быть устойчивого мира на земле».
Эта была первая книга, из которой западная интеллигенция смогла узнать правду о лагерях, о коллективизации и последовавшем за ней страшном голоде, о массовых арестах и расстрелах. Сейчас, после Хрущева и Солженицына, очевидно, что у Кравченко не было преувеличений. Скорее наоборот. О многом он только догадывался. Я живо помню свои впечатления от чтения. У меня перед глазами стояли родители, Нина, друзья… В тех немногих письмах, которые я от них получила, разумеется, ничего этого не было. От Руди, ездившего в Россию в 1937 году, я знала о жутком страхе, окутавшем мою родину, но детали были скрыты от нас. Господи… За ужином Руди сказал: «Женя, ты знаешь, я не изумлен. Мне кажется, Кравченко пишет правду».
Книга разошлась в Америке миллионным тиражом. Ее сразу же перевели на французский и издали в Париже. И тут случилось неожиданное. Французская компартия яростно атаковала Кравченко, обвинив его во лжи. Особенно злобствовал еженедельник Les Lettres Françaises. Ныне он уже не существует, но в послевоенные годы был весьма популярен среди французской интеллигенции. Кравченко подал в суд на редакцию этого журнала (автор статьи скрыл свое настоящее имя под псевдонимом). Суд в Париже длился с перерывами с января по март 1949 года. Пресса тогда назвала этот процесс «процессом века». Би-би-си вкратце освещала его в вечерних сводках новостей.
Защита редакции и журналистов состояла из лучших парижских адвокатов. Элита французской культуры и науки – Фредерик Жолио-Кюри, Жан Поль Сартр, Симона де Бовуар и другие, чьи имена стерлись у меня из памяти, – свидетельствовали, что все в книге Кравченко – преднамеренная ложь, клевета на Советский Союз. Фредерик – наш Фредерик – довольно часто ездил в Советский Союз, ему благоволил Сталин. Увы… Он был пламенным коммунистом и сказал то, что ему велела партия: «В СССР все счастливы, школы полны вундеркиндов, профессора умные, еды достаточно, а все репрессированные – это пятая колонна». Боже мой… Я точно знаю, что он был хорошо осведомлен о разгроме Физико-технического института в Харькове и о расстреле Матвея Бронштейна. Знал он и об аресте Ландау. Зачем же он лгал? Зачем? Сартр с трибуны не выступал, но несколько раз совершенно некстати кричал из зала: «Даже если что-то в книге Кравченко и правда, то коммунизм все равно стоит того, чтобы пройти через адские муки».
Советский Союз прислал официальную делегацию, в которую входили знаменитый журналист и писатель Илья Эренбург, генерал Леонид Георгиевич Руденко (председатель закупочной комиссии в Вашингтоне в годы войны) и директора заводов, с которыми в свое время работал Кравченко. На суде также выступила его бывшая жена Зинаида Горлова. «Книгу я не читала, – сказала она, – но мне захотелось приехать в Париж и громко заявить, что все в ней ложь, от первого слова и до последнего, потому что Виктор всегда был отъявленным лжецом, негодяем и подлецом!»
Кравченко получал письма поддержки от тех немногих, кто прошел через ГУЛАГ и оказался на Западе. Одним из главных его свидетелей была Маргарита Бубер-Нейман. Ее муж, занимавший высокий пост в немецкой компартии, бежал в СССР после прихода Гитлера к власти. В 1937 году он был арестован НКВД и вскоре расстрелян. Вдова провела четыре года в лагерях на Колыме. В 1940 году, после подписания пакта Молотова – Риббентропа, энкавэдэшники перевезли ее в Брест и на мосту через Буг передали в руки гестапо.
Помню еще одного свидетеля, высокого молодого француза с седой головой.
«Андре Муане, – представился он, – депутат Национального собрания Франции, капитан авиации, воевал в эскадрилье “Нормандия – Неман”, награжден советскими и французскими орденами. Я могу засвидетельствовать, – сказал Муане, – что многие бесчеловечные эпизоды на страницах книги Кравченко я видел своими глазами».
Клаус Фукс
Опять перо мое завело меня в сторону. Некоторые обиды глубоко ранят душу и оставляют шрамы, которые никогда полностью не заживают. С моей последней записи прошла неделя, и вот я готова снова вернуться к Фуксу. Оглядываясь назад, вспомнила странные эпизоды в Бирмингеме, которым тогда не придала значения. Например, иногда Клаус объявлял после завтрака, что плохо себя чувствует и в университет не пойдет. Вечером, когда мы возвращались с работы, он был бодр и весел. На суде было показано, что именно в эти дни он встречался со связным.
27 февраля, накануне начала суда, мы решили навестить Фукса вдвоем – я и Руди. В Руди все еще жила надежда, что обвинения, предъявленные Фуксу, преувеличены. Фукс не ответил ни на один наш вопрос. Сказал только, что все обвинения полностью соответствуют действительности. «У меня был план. В конце, после передачи в Москву всех собранных мною данных, я собирался встать перед Сталиным и сказать ему, что он делает ошибки и многое пошло не так в его системе». Мы вернулись домой, потрясенные наглостью и жалкой наивностью Фукса. По пути Руди заметил: «Все же я чувствую частично и свою вину. Когда он жил с нами, мы много говорили об упущениях английского правительства, но никогда не говорили о моральных ценностях. Они подразумевались. У меня и сомнений не было в том, что Фукс их разделяет».