– У меня будут каникулы, я пообещаю Френкелю прочесть несколько лекций по квантовой теории твердого тела. Как ты думаешь, Женя, он согласится?
Я ничего не ответила, но про себя подумала: «Буду думать об этом каждый вечер». Я уговорила Руди, когда он приедет в Ленинград, зайти на Моховую и познакомиться с моими родителями и сестрой. Я им тут же написала. И он действительно зашел, правда не в первый день, а седьмого сентября.
Посадив Руди на поезд в Харьков, я отправилась в Гагры. Комната была заказана заранее, еще в эпоху «до Руди». Честно говоря, мне нужно было на какое-то время остаться одной, чтобы прийти в себя. 12 сентября в Гаграх я получила письмо от Руди из Ленинграда. Всего несколько строчек: «Побывал у твоих родителей, познакомился с сестрой. Замечательные люди, так тепло меня приняли. Да, совсем забыл, я договорился с Френкелем».
«…договорился с Френкелем… договорился с Френкелем… договорился с Френкелем». Что ему ответить?
Гагры, 13 сентября 1930 г.
Дорогой Руди!
Это моя вторая попытка, первое письмо, которое я написала утром на берегу моря, лежало на камне. Тут набежала волна, много пены. Было очень весело, но письмо было таким длинным-длинным… Дорогой, я боюсь, что и это будет тоже длинным, и прошу прощения за то, что тебе нелегко будет прочесть его. Тебе будет трудно понять его, но я ничего не могу сделать: у меня нет ни почтовой бумаги, ни словаря, ни ручки с чернилами, а сейчас уже вечер. Не знаю точно, сколько времени, поскольку я живу без часов, но, наверное, около 11, луна еще за горой, а моя лампа никуда не годится. Поэтому еще раз прости меня. Вчера я получила твое письмо, и я благодарю тебя серьезно, очень-очень серьезно, потому что теперь я думаю, что была для тебя не просто «приключением» – одной из многих других девушек, которых ты знал или узнаешь в будущем. Конечно, я думала об этом и раньше, потому что, если бы я так не думала, я не должна была бы давать тебе мои губы и руки, они слишком «чисты» для «приключения». Но я не была уверена, и это было очень грустно в какие-то минуты. Теперь все о’кей. Боюсь, что в наших долгих беседах ты не понял, что я понимаю под «серьезным». Попробую объяснить еще раз. Это не так страшно, как ты думаешь, дорогой.
Серьезно – это когда человек тебе дорог, когда ты его любишь не для своего собственного удовольствия или счастья, не для себя, но для него. Когда ты любишь не потому, что тебе нечем больше занять себя, а потому, что не можешь не любить, когда любовь не приключение, но счастье само по себе, прекрасное и глубокое, нечто очень серьезное, а не игра.
Серьезность – только первый шаг к совместной жизни. «Навсегда» – это фикция, но в данный момент «навсегда» – это когда ты хочешь сказать «остановись, мгновенье». Конечно, мы не можем знать, что случится завтра, но мы можем желать такого будущего… твое желание любить меня всегда – самое прекрасное, о чем я могу тебя просить.
Дорогой, ты спрашиваешь меня, что я понимаю под этим словом? Я хотела бы связать наши жизни, а для тебя не так? Ведь это логическое завершение любви. Если я люблю мужчину, я хочу быть всегда рядом, знать все о его жизни, рассказать ему о всех моих интересах, видеть его, когда мне хочется, и т. д. Я бы не смогла есть, если он голоден, обладать чем-то, чего у него нет… Это и означает брак: когда я не могу жить без человека, я выхожу за него замуж. Я знаю тебя только две недели, но я люблю тебя, и это ужасно, что тебя здесь нет.
Мне так много хочется тебе сказать. Я хочу знать о тебе тысячу вещей. Шесть месяцев – это очень долго, но, возможно, если мы будем писать письма, будет лучше, два письма в неделю, а? Обо всем в нашей жизни. Работа, спорт, книги, танцы, новые люди… Ты знаешь теперь моих родителей, мой город, мою семью и мой дом. Я знаю о тебе гораздо меньше, но все же кое-что знаю, поэтому нам будет легко писать письма, и мы будем чуть-чуть вместе. Дорогой, в твоем ответном письме – о том, как ты в Берлине, особенно, что происходит в Симоновском институте[12]. Я расскажу тебе о Гаграх в следующем письме, из Ленинграда; надеюсь, что оно будет лучше, потому что в Ленинграде у меня есть словарь. Сейчас уже ужасно поздно, а завтра мне ни свет ни заря идти за билетом в Ленинград. Доброй ночи, мой дорогой мальчик, мне хотелось написать тебе много «философских вещей», но это так трудно, писать философски. Да? А вокруг такая красота: море, луна и большущие звезды, падающие в море…
Весной я написала, наверное, мой самый счастливый куплет:
Не хватайте с неба звезды,
не ищите мест,
ведь физические съезды –
ярмарки невест!
Работа и переписка
Еще в июне 1930 года, вскоре после окончания университета, я нашла свою первую настоящую работу (уроки в школе при рабфаке не в счет). Мне невероятно повезло, меня взяли лаборанткой в Ленинградскую геофизическую лабораторию. С моим происхождением и фамилией Каннегисер я и не могла рассчитывать на большее. Но мне нравится моя работа, да! Я отвечаю за колхерстер – электростатический прибор для изучения космических лучей. Сам Вернер Колхерстер вместе с Боте год назад обнаружил, что космические лучи состоят не из фотонов, как раньше считали, а из протонов. Они же и изобрели прибор. И мне его доверили!
Мое рабочее место на самом верху высокой башни. Эта часть башни сделана из дерева, покрытого специальной краской. Мой колхерстер слишком чувствителен и не мог бы работать в помещениях с бетонными или кирпичными стенами. Мой письменный стол внизу, я должна делать замеры каждые десять минут, а в промежутках записывать показания карандашом в лабораторной книге. Башня стоит прямо на берегу Невы, мое окно наверху – самая высокая точка района. Так что я вижу очень далеко, и это красиво – три моста, голубая река со сказочными зданиями вокруг. На горизонте море и лес. Fabelhaft!
Я часто засиживаюсь тут допоздна, часов до девяти вечера, в полном одиночестве. Пока я была в Гаграх, с колхерстером работал мой начальник, и он в нем что-то сбил или запачкал радиоактивными элементами: до моего отъезда показания группировались около 11,5, а сейчас подпрыгнули аж до 21. Я не могу понять, в чем дело с моим дорогим колхерстером, и танцую вокруг него вот уже одиннадцатый час без всякого результата. Ужасно!
Как же мне здесь нравится!
Я ни на минуту не забываю о том, что Руди приедет в марте. Ждать еще почти шесть месяцев… Но мы пишем друг другу письма.
Берлин, 24 сентября 1930 г.
Моя дорогая Женя!
Несмотря на плохую бумагу и ошибки в английском, я тебя отлично понимаю. Мой почерк тоже не подарок, но скоро я воссоединюсь с моей любимой Короной! Пожалуйста, не ревнуй меня к ней, это просто пишущая машинка. Кстати, я тоже не ревнив. Мне хочется думать, что никогда не буду ревнивым. С теоретической точки зрения ревность – глупое чувство, потому что люди не бросают своих возлюбленных под влиянием кого-то другого. Если кто-то другой имеет такое большое влияние, потеря уже произошла.
Мои последние дни в Ленинграде были очень интересными. Стоит ли говорить, как мне понравился Эрмитаж! В один из вечеров госпожа Френкель пригласила меня в театр, а на следующий день Бронштейн показал мне буддистский храм и кое-что еще. Купить билет на пароход из Ленинграда в Германию оказалось непросто, но мне удалось. На море была качка, половина пассажиров слегла с морской болезнью, так что мне доставались двойные порции на обед и ужин.
Сейчас я в Берлине у родителей. Хочу поговорить с женой моего брата Ниной. Она единственная женщина в нашей семье, которую ты бы не назвала «европейской», и она единственная, кто знает, что в Ленинграде есть девушка…
Дорогая, если брак таков, как ты его описываешь, то конечно любовь подразумевает брак. Но тогда получается, что брак и семья вовсе не одно и то же. Семья – это ответственность, которую, кажется, я еще не готов на себя взять. Брак в том смысле, как ты пишешь в письме, подразумевает отношения между двумя людьми, в то время как семья гораздо шире. Я не хочу семьи, возможно, захочу позже, а возможно – никогда.
Еще одна строчка удивила меня в твоем письме: «…мои губы и руки слишком чисты для приключения». Ты действительно думаешь, что приключения аморальны? Я бы мог понять, если бы ты не хотела «приключения» в нашем случае. Но почему ты считаешь, что приключения аморальны в общем случае? Пойми меня правильно, я не ищу приключения с тобой, а если бы искал, то это была бы действительно аморальная асимметричная «ситуация» по терминологии Ландау. Но ведь у других людей бывают разные ситуации. Если ты хочешь любви, а я ищу приключения, да, это аморально. Но если оба партнера ищут приключения?
Я не знаю еще, чего хочу от будущего. Это мне предстоит обдумать. Хочу ли я приключений и возможны ли они без потери чего-то большего? Женя, боюсь, что ты не поймешь ни единого слова. Но дальнейшие объяснения только запутают тебя еще хуже.
Ты пишешь, что я знаю тебя, но нет, это не так. Что ты думаешь о своем будущем? Работаешь ли ты в лаборатории потому, что эта работа тебя затягивает, или просто потому, что надо зарабатывать деньги? Если бы ты могла заняться тем, чем тебе действительно хочется, что бы ты делала?
Любимая, пиши мне почаще, но не забывай о своих родителях и сестре. Официальное приглашение уже пришло, и, если не случится чего-то чрезвычайного, я точно приеду в Ленинград в марте.
До скорого свидания,
Ленинград, 26 сентября 1930 г.
Мой дорогой Руди!
Не знаю почему, но последние три дня мне так хотелось тебя увидеть. Трудно писать письмо, если ответ придет в лучшем случае через две недели.
Я получила твое сердитое письмо за пять минут до отъезда из Гагр. Ужасно устала: всю ночь паковала багаж. Подумай только, я везу с собой 30 кг фруктов! На два дня остановилась в Москве у родственников. Сходила в Третьяковку и Музей современного искусства