Ранним утром им пришлось идти в дозор. Лес благоухал смолистым ароматом. Птицы обменивались ликующими весенними песнями. Из деревни толпой вышли лесорубы. Топоры на плече, на груди, наискось, пилы, под мышкой узелки с обедом.
Зоркие глаза Мартина заприметили эту толпу, как только она показалась из деревни.
— Поглядим на них? — вопросительно шепнул он.
— Дай им пройти, потом посмотрим.
Лесорубы-немцы лениво перебрасывались словами на смешанном чешско-немецком диалекте, шли медленно, тащились на работу, как на похороны. Вдруг какой-то лесоруб заметил пограничников, что-то сказал своим товарищам. Все разом подтянулись, прибавили шагу, поглядывая на лес, откуда навстречу им шагал пограничный дозор.
Йозеф прошептал Мартину, не поворачивая головы:
— Дай им пройти.
Каким-то шестым чувством он смекнул, что лесорубы свернули с дороги на лесную тропу и уже не видят их, и тихо сказал Мартину:
— Пошли вправо, стороной обойдем их.
Мартин уже сообразил, что задумал Йозеф. В обход бегом они обогнали лесорубов, залегли и стали наблюдать. Пограничники услышали говор прежде, чем лесорубы появились на дороге. Они разбрелись и еле двигались. Вдруг Мартин заметил, что один из лесорубов постепенно отстает от своих товарищей. Он долго зажигал трубку, потом что-то поправлял в обуви. Вот он поднял шишку и сделал вид, что внимательно рассматривает ее. А лесорубы уходили все дальше и дальше, ничего не замечая. Вот они подошли к тому месту, где замаскировались пограничники. Мартин не спускал глаз с отставшего. Он увидел, как тот запетлял, потом боком, крадучись отскочил к кювету и исчез в нем.
Глаза Мартина горели. Он зорко следил за каждым движением этого человека, но увидеть, что происходит в кювете, не мог. Мартин вопросительно посмотрел на Дудаша, взял автомат на изготовку.
— Ничего, — жестом задержал тот Мартина, — оставь его в покое.
— А что он там делает?
— Увидим.
Лесоруб выскочил из кювета и как ни в чем не бывало бросился догонять своих.
Когда все лесорубы скрылись в чаще леса, пограничники подползли к кювету. В траве, усеянной ромашками, синел остатками эмали старый кувшин. По надломленным стеблям хрупкого лесного зверобоя, по его примятым золотистым цветам и траве было видно, что недавно старый кувшин лежал совсем по-другому.
— Кувшин! — воскликнул, смеясь, Мартин. — А я-то подумал, что там диверсант.
— А ты не смейся! — мрачно прервал друга Йозеф. — Я и в Праге все думал о нем. Может оказаться, что этот кувшин не простой, а волшебный. Только как проникнуть в его тайну? Сначала давай поглядим, нет ли в нем какой-либо вести.
— И золотых монет! — рассмеялся Мартин.
— Случается, и в таком месте денежки находят, — рассудительно произнес Дудаш. — Без них господа американцы не так легко нашли бы предателей.
Однако кувшин был пуст. Пограничный дозор осмотрел все вокруг, прощупал почву у края дороги, разгреб траву, приподнял камни — нигде ничего. Дозорные задумались.
— Надо скорей положить все, как было, — взволнованно прошептал Туречек. — Никто не должен знать, что кувшин трогали.
— Почему?
— Да это же ясно! Помнишь, в какую сторону ручкой лежал кувшин, когда мы позавчера шли на станцию?
— Теперь уже не очень, — признался Дудаш.
— А я, как сейчас, вижу! Тогда кувшин лежал ручкой к лесу. И дозор тогда тоже прошел в ту сторону. А сегодня мы идем из леса. Теперь понял, что лесоруб делал в канаве?
— Он повернул кувшин ручкой нам вслед!
— А зачем он так сделал?
— Хитрец ты!.. Но клянусь, этот гад от нас не уйдет.
План был прост: они собьют сообщника с толку, и он пойдет по тропе, которая будет обозначена как неохраняемая.
Пограничники изменили положение ручки, замаскировались, почти слились с мхом и кустарником, даже автоматы не могли их выдать, и стали ждать. Лесная тишина окружала их. От мха исходил запах земли. Напряженный слух улавливал лишь попискивание маленького поползня, шелест беличьих прыжков и таинственные шорохи пограничного леса.
Пограничники лежали так тихо, что их неподвижность обманула даже муравьев, и они безбоязненно переползали через солдат. Прошел час, другой. Легкий ветерок пробежал по лесу, хрустнула сухая веточка, стало слышно, как вдалеке скользят по осыпавшейся хвое сапоги. Прострекотала сорока. И снова тишина, выжидающая, напряженная.
Шаги приближались. Пограничники ждали, они твердо знали, как поступят. Вот за деревьями мелькнула человеческая фигура. На спине ранец, в правой руке оружие. Нарушитель. Делает вид, будто что-то собирает. Наивная попытка обмануть случайного встречного или пограничный дозор.
— Стой! Пограничная стража! — загремел Дудаш.
От неожиданности молодчик вздрогнул, потом бросился бежать.
— Стой! Руки вверх! — крикнул Туречек.
Нарушитель споткнулся. Не видя пограничников, он озирался в смятении, стараясь понять, откуда доносятся голоса, и вновь попытался бежать. Однако после третьего оклика быстро повернулся на голос и выстрелил. В ответ мгновенно заговорил автомат Туречека. Пуля попала нарушителю в ногу, колени его на миг подломились, но он продолжал отстреливаться. Только Туречека там уже не было. Да и Дудаш не мешкал. Он обошел нарушителя сзади и вышиб револьвер из его руки. Мартин подскочил к нарушителю, за спиной его встал Дудаш с автоматом. Мартин окинул взглядом предателя. Глаза его остановились на правом неестественно распухшем ухе.
— А ведь мы, кажется, знакомы! — удивленно произнес Туречек, разглядывая задержанного.
Тот больше не сопротивлялся, позволил обыскать себя. В ранце оказались только пражские сосиски и рогалики, зато в карманах — еще один пистолет, чехословацкие паспорта и другие документы, изготовленные ЦРУ, но пограничники не стали их читать. Они будут сданы начальнику заставы. Тот сам во всем разберется.
— Что у тебя с ногой? Покажи! — Мартин достал индивидуальный пакет и, как положено по инструкции, под охраной автомата Дудаша перевязал задержанному ногу. — А теперь вперед!
Предателя охватило бешенство.
— Ты поосторожнее со мной! Ты еще ответишь!
Пограничники засмеялись, и задержанный уныло замолчал.
— В Праге в театре показывают комедию «Волшебный кувшин». — С автоматом в руках, прижав локоть к карману, куда были аккуратно уложены документы задержанного, Дудаш говорил словно сосед с соседом. — Помнишь?
Задержанный дернулся.
— Не дергайся. Это полезная комедия. На хорошие мысли наталкивает…
Когда молодчика — а он не заслуживает описания, ибо лицо предателя всегда отвратительно, — когда молодчика привели на заставу, Туречек добавил к своему донесению:
— Не всякий кувшин волшебный, но наш был именно таким!
Перевод В. Чешихиной.
Аурел МихалеРАССКАЗ ПОГРАНИЧНИКА
Вечером 23 августа 1944 года вместе с Ионом Булгэре я был в дозоре на Дунае между пограничными постами Коронини и Любкова. Булгэре хорошо знал эти места. Меня послали на границу только прошлым летом, после окончания полковой школы, а Булгэре находился здесь с самого начала войны. Если бы сложить шаги, что отмерил он по границе, получилась бы хорошо утоптанная тропа. Тысячу раз проходил он вдоль берега реки: летом — в солнечные, ясные дни, в дождь и туман; зимой, когда лед трещал от мороза; весной, когда ивняк покрывался белоснежными пушинками, или осенью, когда желтела неспокойная листва тополей. Он знал здесь каждый кустик, каждый уголок, как свой двор, о котором уже почти забыл, так как уехал из дому четыре года назад.
Ион Булгэре был прирожденным пограничником: маленького роста, жилистый, быстрый, с живыми ястребиными глазами, он хорошо слышал и чувствовал природу. Никому не удавалось перейти границу, если в дозоре находился Ион, не одного контрабандиста задержал он на нашем участке. Булгэре за версту различал, кто плеснулся в воде — рыба или человек, и в шелесте листвы умел услышать посторонний шум. Если нарушители пробовали кричать кукушкой, Ион быстро распознавал и эту хитрость. Иногда даже ночью он выходил на улицу и прислушивался к чему-то.
— Что, господин капрал? — спрашивал его часовой.
— Почудилось, будто на острове какие-то голоса, — обеспокоенно говорил Ион.
Немного повыше от Молдовы Веке, где располагалась наша застава, был остров, заросший кустарником и высокой травой. В последнее время то на ночь, то на две здесь находили убежище сербские партизаны. Они все чаще нападали на немцев. Когда заходила речь об этих партизанах, Булгэре просил начальника заставы оставить их в покое.
Ион мне сразу понравился. Это был человек с открытой душой и добрым сердцем, готовый всегда помочь товарищу.
Когда я пришел пешком от Молдовы Ноуэ, первым, кого я встретил на заставе, был Ион. Только я положил ранец и выпил глоток воды, как Булгэре отвел меня в сторонку и спросил:
— Ты откуда, мужичок с ноготок?
Я не обиделся, потому что и в самом деле не отличался высоким ростом, а моя бритая голова была совсем мальчишеской.
— Из села, где все такие, как я, — нашелся я.
Ему понравился мой ответ. Он искоса посмотрел на меня и пробормотал:
— Может, у тебя и братья остались дома?
— Нет, — сказал я, — мать решила, что ей и одного хватит, чтобы перебить горшки в доме!
— Что ты говоришь? Может, ты из наших мест? Ведь только у нас уважают острых на язык.
— Так, может, ты слышал об Илфове и Олтенице? Я как раз оттуда…
— Да ну! — воскликнул весело Ион, будто встретил кого из своих близких. — Что ты говоришь, браток!
Он взял меня за руку, провел в помещение и показал место рядом с собой. Потом начал успокаивать, объясняя, что трудновато будет только вначале, а потом, как подучусь, буду чувствовать себя на Дунае как дома. Я развязал вещевой мешок, разложил на кровати домашние продукты и пригласил Иона к столу. У меня было такое впечатление, будто встретил родного брата. Булгэре отломил кусок темноватого пирога, испеченного моей матерью.