— Все это хорошо, но хотелось бы знать, что же он делал, наш герой?
— Вот уж этого я не знаю. Могу только сказать, чего он не делал.
Бернат Мимоза, который при построении стоял рядом с Иболья, негодующе парировал вопросы знаменитого поэта Тодора Татика:
— Но помилуй! Откуда же мне знать, какие у него глаза, волосы, усы? Да и есть ли они у него вообще? А тем более голос!.. Ведь ты прекрасно знаешь, что в строю не разрешается ни смотреть по сторонам, ни разговаривать!
— Наконец-то! — ликуя, обнял его лирик. — Стало быть, наш друг дисциплинированный солдат, поскольку он не разговаривает и не глазеет по сторонам в строю…
Пожалуй, этим, правда, довольно-таки ценным открытием и завершились бы изыскания, необходимые для вдохновения поэта, если бы рядовой Элек Камила, помощник взводного агитатора, не обладал способностью логически мыслить.
— Я тоже не могу категорически утверждать, что мой друг Деже Иболья отлично отвечал на политзанятиях. Но, по всей вероятности, он, конечно, выступал, и не раз, на занятиях по марксизму-ленинизму. Причем добровольно, ибо всем известно, что только Шандор Рожа, Дьюла Сегфю и Михай Виола не любят выступать. Поскольку к отстающим относятся такие, как Шома Кёкёрчин, Арон Пинач и Лехел Лилиом, а к середнячкам — Руди Репце, Бене Мушкатли и Дёме Тулипан, сам собой напрашивается вывод: товарищ Иболья, наш горячо любимый друг, несомненно, принадлежит к числу отличников.
В заключение сказал свое веское слово и командир отделения ефрейтор Бендегуз Бюрёк:
— В первый же день знакомства с ним я уже знал, что он станет моим лучшим помощником. Мне никогда не приходилось накладывать на него взыскание или предупреждать.
— А… благодарности вы объявляли ему?
— Тоже не приходилось.
— Может быть, представляли к поощрению в вышестоящие инстанции?
— Нет, не случалось. Но такая возможность уже назревала. У меня было ощущение, что рано или поздно эта возможность станет необходимостью, что он всей душой стремится к тому, чтобы совершить героический подвиг…
Свои изыскания поэту в тот день не удалось бы продолжить по той простой причине, что пришла пора отправляться на покой. Но ефрейтор Бендегуз Бюрёк, который, между прочим, будучи старшим по комнате, после отбоя не разрешал даже пискнуть, неожиданно заговорил ночью, причем страстно и взволнованно:
— Ребята! Меня осенило! — И когда все приподнялись на койках, спросил: — Кто был начальником караула, когда рядовой Кикирич поднял заставу по тревоге?
— Конечно, вы, товарищ ефрейтор!
— Верно! Ну так вот, пусть объявится тот боец, который сопровождал меня, когда я шел к той пьяной свинье!
Воцарилась гробовая тишина.
— Мои предположения подтвердились!.. В данный момент все налицо, за исключением рядового Иболья. Что же из этого следует? Ну?
— По-моему, то, — поспешил блеснуть своей сообразительностью ефрейтор Шаламон Цикламен, — что вашим напарником мог быть не кто иной, как рядовой Иболья.
— Ты попал в точку! А теперь кто ответит на вопрос: с кем он мог подраться?
Бюрёк, улыбаясь, ждал ответа. Первым тишину нарушил Казмер Кикирич.
— Эврика! — воскликнул он. — Все ясно. Товарищ ефрейтор! Вы истинный гений! Это я считаю своим долгом заявить без всякой лести. Наш друг Иболья, наш любимый Деже столкнулся с тем мужчиной, которого я в тот раз обнаружил, а вы, товарищ ефрейтор, вместе с Деже схватили за свинарником. Судя по всему, Иболья где-то встретил его, узнал и снова поймал на месте преступления!
Вслед за тем они долго смаковали и анализировали выдвинутую несомненно достоверную гипотезу. Ефрейтор Бендегуз Бюрёк и Казмер Кикирич не преминули снова рассказать, как им удалось схватить притворившегося спящим диверсанта. Теперь они со всей определенностью утверждали, что ранить рядового Иболья мог только тот, кто храпел за свинарником, прижавшись к кирпичной ограде. Теперь уже никто не сомневался в том, что он прикидывался спящим, предусмотрительно облив себя водкой.
Итак, рота может гордиться Деже Иболья, пришли они к единодушному выводу, но почти таких же почестей заслуживает и Казмер Кикирич, ибо, если бы благодаря ему не удалось задержать того диверсанта, рядовой Иболья не смог бы опознать его. А разве можно умалить заслуги ефрейтора Бендегуза Бюрёка? Ему тоже полагается лавровый венок, ведь лазутчик был схвачен под его непосредственным руководством.
Казарма погрузилась в радужный, глубокий сон. Последним уснул знаменитый поэт, рядовой Татика, несмотря на то что помимо сочинительства больше всего на свете любил поспать. Иногда даже злоупотреблял этим явно в ущерб первому. Причина его непривычного бдения крылась в том, что он принял решение: героем его эпоса будет не только рядовой Иболья, но и Казмер Кикирич и лучший из лучших младших командиров — Бендегуз Бюрёк…
К вечеру следующего дня события приняли совершенно иной оборот. Командир роты побывал в госпитале, и рядовой Иболья, пребывая благодаря своей выносливости, силе и здоровью в бодром состоянии, смог доложить ему, что произошло с ним во время отпуска.
Он отправился домой поездом. На станции Нёсиром в тот же самый вагон села элегантная дама лет сорока пяти. Она вела за руку молодого человека по меньшей мере лет двадцати пяти, на лице которого блуждала бессмысленная улыбка, а движения были явно не по возрасту угловатыми, неуклюжими. Они заняли свои места и несколько минут не произносили ни слова. Устало, с безразличным видом смотрели в окно.
— Мамаса, тепель я холосый мальцик? — неожиданно громко спросил великовозрастный младенец.
— Хороший, конечно, очень хороший, только помолчи.
Пассажиры сочувственно зашептали: «Несчастный парень! Как жаль его!..»
После продолжительной паузы странный мужчина, выглядывая в окно, звонким голоском запел:
— Если бы я был кошечкой, то поймал бы мышек сто…
Женщина, словно не слыша, безучастно, невидящим взглядом смотрела на проплывавшую мимо местность. Двадцатипятилетний младенец снова запел свою песенку. Пассажирам, в том числе и рядовому Иболья, хотелось и смеяться и плакать, глядя на странную сцену.
Парень уже в третий раз повторял свою песенку, когда в вагон вошли пограничники и приступили к проверке документов. Детина, не меняя позы, уставился в окно и продолжал лепетать. Когда пограничники подошли к ним, он громко вздохнул и снова запел.
— У моего сына нет документов, — сообщила дама пограничникам. — Он болен, бедняжка… Вот взгляните, пожалуйста, он записан в моем паспорте…
— Понятно… — произнес один из пограничников и показал паспорт своему напарнику. Затем, обращаясь к женщине, сказал: — К сожалению, на следующей станции вам придется сойти, а сейчас следуйте за нами…
— Почему?
— У вас не в порядке документы. У вашего спутника тоже!..
Женщина стала негодовать, умолять. Пограничники оставались непреклонными и еще раз предложили ей собираться.
— Я не хоцу идти! Я хоцу смотлеть!.. — капризно мотал головой ее спутник, но, когда поезд замедлил ход, внезапно вскочил и в два прыжка оказался у двери вагона. А женщина тем временем, стараясь отвлечь пограничников, вступила с ними в препирательства.
Рядовой Иболья тотчас бросился вслед за беглецом. Он не успел помешать мужчине соскочить с поезда и, хотя поезд снова набирал скорость, смело кинулся за ним. Вскоре, рискуя жизнью, такой же прыжок совершил один из пограничников. Вдвоем они преследовали незнакомца. Когда Деже Иболья почти настиг его, тот вдруг обернулся и дважды выстрелил в солдата. Обе пули попали в цель. Однако отважный воин — откуда только взялись у него силы! — сделал стремительный рывок и нанес противнику такой удар, что тот буквально рухнул на землю, а пистолет отлетел далеко в сторону. Рядовой Иболья, напрягая последние силы, повалился на коварного врага, но сумел лишь ухватить его за ухо. Зато намертво. И не только не отпустил, а несколько раз крутнул ухо и держал до тех пор, пока не подоспел пограничник. Затем потерял сознание…
Через несколько дней кое-кому разрешили навестить Деже Иболья в госпитале. Солдаты застали его в прекрасном настроении. Сидя в постели, он играл в шахматы с соседом по палате. Им оказался, между прочим, председатель городского клуба шахматистов, который лишь за день до этого научил Деже Иболья этой умственной игре, а сегодня уже проиграл ему со счетом 5:3.
Не успели солдаты поздороваться с Деже Иболья, как в палату вошел врач.
— Невероятно сильный и закаленный парень! — похвалил он больного. — Другой с таким ранением лежал бы недвижимо, а он уже просится в казарму. Опровергает все каноны медицины!
— Да что вы, товарищ доктор! — скромно произнес больной. — Не я, а вы заслуживаете похвалы.
Врач задумался над его словами, затем, как бы соглашаясь, кивнул.
— Что ж, может быть, вы и правы. Мы действительно сделали все возможное и невозможное, чтобы быстрее поставить вас на ноги, — и с высоко поднятой головой вышел из палаты.
— Успехи медицины прямо-таки поразительны! — воскликнул рядовой Канкалин и присоединился к своим товарищам, которые буквально засыпали раненого вопросами.
— Ну что вы пристаете со всякой ерундой! Дайте мне спросить о самом главном, — прикрикнул на них Казмер Кикирич.
И когда они утихли, обратился к герою:
— Тебе не показалось, что ты уже где-то видел того типа, которого задержал?
— Нет. Я видел его впервые.
— А женщину? Подумай как следует!..
— Хм… Тоже нет. А впрочем, кто его знает…
— Слышали?! Ну так я тебе скажу: та женщина была вовсе не женского пола, да она и не могла принадлежать к прекрасной половине человечества, потому что только маскировалась под женщину!
— Как так?!
— Эхма, неужели непонятно? Помнишь, когда я с крыши свинарника обнаружил диверсанта, который притворялся пьяным? Ты вместе с начальником караула схватил его. Ну так вот, эта женщина была тем самым мужчиной. Потому-то она и показалась тебе знакомой. Верно ведь? Ты опознал его в ней?