О! Сколько талантов, гениев и хороших людей забыто! Утеряно! Погибло в борьбе за выживание, природа нагладила нас, людей, поистине небывалой жестокостью.
Время стирает все, оно старит, оно высушивает, или наводняет, оно разрушает, в то же время создает что-то новое.
Как эпоха из нежных маленьких созданий создает грубых черствых людей, или людей сострадательных, добрых, или злых и жестоких? Виновно ли время в людских страданиях? Человек приходит в мир ни с чем, а получает муки, беды, войны, затем уходит ни с чем, оставляя за собой лишь прах и скорбь. Виновна ли эпоха? Или человек сам творец своего счастья, тогда почему он не творит? Почему он не творит, а лишь сам становится расходным материалом того творца, которому что кровь – то краски?
Времена меняются, меняются и люди. Уйдут и забудутся дурные поступки, останутся лишь искренние и великие дела.
На второй день сиротка пришел в себя, поднялся с постели, почувствовал тугие повязки. Кровь плохо отстиралась и мальчик осмотрел свои испачканные бинты, испугался. В животе болело, в горле пересохло, засохшие раны лопались, от движений, вновь пуская кровь. В углу дремала старуха, проведшая все эти дни в присмотре за больным. Больной вел себя тихо, под себя не ходил, не бредил и во сне не разговаривал, а лежал словно живой труп, и только хрипло дышал и потел.
Пот сошел весь, влага из тела испарилась, ещё более высушив мальчика, который стал выглядеть ходячим скелетом.
Он опустил обессиленные ножки с печи и слег, прошелся покачиваясь по комнате. В голове кружилось, в висках побаливало. Мальчик внимательно осмотрел комнату, в которой оказался, и понял, что жив, что остался в том ещё мире, где его чуть было не сожрали монстры из темноты. Ужасно болели стопы ног от укусов. Сиротка смутно помнил случившееся, словно всего воспоминания о том вечере лежали в области почти забытого сна. Помнил только начало, но не помнил, что случилось после.
Затем он бесшумно подошел к спящей на лавке старухе рассмотрел её грязное морщинистое лицо, но доброе лицо, уставшее от постоянного ожидания выздоровления своего новоиспеченного птенца.
Глава 17.
"И время пришло строить,
И мир мы построим новый,
И в этом мире будет,
Что заново разрушить,
Что заново отстроить"
Мальчик так и не узнал имени своего нового знакомого, да и тот вряд ли бы назвал ему свое настоящее имя, ведь на мальчика у него были свои планы.
Пока товарищи не решили, как поступить с сироткой в дальнейшем времени, но оба знали о том, что искать его никто не будет. И все же, молча решили пустить это решение на самотек, потом разобраться на месте. Да и Виктор считал это не его делом, на которое он не подписывался. Это и правда было не его дело… Но их профессия требовала жертв, как языческие боги когда-то требовали их.
Сам мальчик забыл спросить об имени, думая только о своих пятнадцати копейках в кармане.
Григорий всячески отталкивал от себя третьего – Виктора, стараясь его отдалить от разговора, чтобы тот не ляпнул чего лишнего, а тот в свою очередь правильно сторонился и не привлекал внимания к своей персоне, делал важный вид, словно он не с ними, и о них ничего не знает.
Виктор шел сзади, и редко кидал любопытные взгляды по сторонам.
Заговорил вновь Григорий, ему хотелось высказаться, разговориться, чтобы его слушали, ему это доставляло большое удовольствие. Особенно, когда он делал некие открытие для умов неокрепших, ничего не знающих.
–А ты храбрый парень, я всегда восхищался твоей смелостью, – начал улещивать, – помнишь нашу встречу? Ты тогда ещё был маленький, не помнишь? Совсем крохотный был… Тогда у тебя чаще улыбка на лице светилась, а ну-ка улыбнись, – попросил сиротку Григорий, мальчик послушно улыбнулся искренней улыбкой.
Конечно, никакой встречи и в помине не было, Григорий все выдумал, все врал.
–Когда-то был маленьким, а сейчас я вырос, – похвалился мальчик.
–А какие песни ты пел потом красивые, за душу так и задели меня, на слезу пробрало, плакал, и не мог наплакаться! Поверь, плакал, и причем так искренне, как никогда не плакал! Тебя я сразу узнал! Из толпы тебя узнал, не спутал ни с кем, тебя нельзя спутать, ты один такой! Прохожие идут все мимо, да мимо, и тут я тебя и увидел! Не мог не подойти! И понял я, и понял, что это судьба тебя повстречать в такую тяжелую минуту для меня. Тебя мне бог послал! Бог свел нас тобой, что бы я возрадовался своему спасению, и знаешь, за такое дело мне ни сколько для тебя не жалко! Все бы отдал тебе, что имел! Обрадовался я, о, как искренне обрадовался! – Григорий потрепал одобрительно мальчика за ушко.
–Так обрадовался, как никто и никогда не радовался! Душа моя запела! – вскрикнул он вдруг, словно ужаленный, находясь на пике своего лицемерия, так ты мне в сердце залег, что просто жуть! – мальчик смущенно раскраснелся, – узнал бы тебя из миллиона людей, а что тут – из миллиарда таких же абсолютно одинаковых, похожих как две капли воды – узнал бы, веришь – нет? Видел ты когда-нибудь миллион людей?
–Это, наверное, так много, что не видел наверняка, даже и не знаю сколько это, меня в школе не учили, – спокойно ответил сиротка, словно гордясь, что не учился ещё в школе, – видел меньше, но не знаю сколько это будет, но много – это точно, вот сколько, – мальчик радостно показал расстояние от забора вокзала, который остался далеко позади и до ближайшего фонарного столба, который светил все ещё вдали. Тогда крестный ход был, много народу собралось.
–У-у-у, то, что ты видел – мало! Несравненно мало! Ничто, так сказать, – вновь вмешался в разговор Григорий, внимательно выслушав мальчика, – вот однажды увидел миллион… эх! И все такие разные, всякие-всякие. Представляешь себе тысячи и все из этих тысяч разные? О, как это возвеличивает тебя самого, так чувствуешь себя от других отличным, особенным, а они ничто для тебя – незнакомцы. Отличаешься и радуешься, что отличаешься, что никак все, и себя любишь за это ещё больше! А их ненавидишь, за то, что на тебя не похожи! Как заново в себя влюбляешься, любуешься собой, и смотришь, так и смотришь свысока на тех, кто хуже тебя, и ещё больше себя любишь за это, безразмерно любишь! Безгранично!
Они все хуже, и недостатки их хуже, грязные они все! В пороках все, а ты один чистый и не порочный! Погрязшие они в них, пороках то своих, а у тебя их нет, или меньше намного! Они мучаются, страдают, а ты только радуешься, да наслаждаешься их мучениями, смакуешь жизнь свою, растягиваешь удовольствие свое, созерцаешь их никчемность, а себя возвеличиваешь. Тщеславие свое растягиваешь, знаешь ведь наверняка, что тебе наплевать на все, а им нет. Тебе и на них наплевать! Потому что они ничто – сброд, стадо! В этом вся и разница, друг мой – ты благородный, а они все чернь!
Григорий перевел дыхание.
–Есть же хорошие люди, и их больше чем плохих, – ответил мальчик.
–А вот и нет их! Хороших то! Не так все, как ты думаешь! Все не так! По крайней мере, я так решил, – и тут вновь повторил, – я так решил, – и добавил, – по крайней мере – для себя.
Хороший – хорошим, а тут вдруг делается такое, от чего становится плохим! Оказывается, и не хороший то был вовсе, выходит так себе был, выходит – хороших то и нет!
Мне вот что кажется, есть плохие и средние, середняки (середнячки), – заключил Григорий, сделав утвердительный жест костлявым кулаком.
–А как это – средние? – не понял мальчик.
–Средний человек – когда ни то, ни сё, ни туда, ни сюда, вот это как! Посредственный! Он средний во всем! В поступках, в мыслях он средний, в желаниях, в идеях даже, в недостатках своих средний, в жизни средний – только представь себе! То плохо, то хорошо поступает, от этого страдает, что принять ни одной стороны не может! А это его, среднего человека разрывает, а нет бы, принять ему одну из сторон, и проблема решена! Исчерпана проблема то! А итог таков – что плохим то и лучше быть, чем хорошим, во-первых – проще, а во-вторых – выгоднее. Для себя то выгоднее и удобнее будет!
–Получается, ты плохой? – мальчику казалось, что рядом идет умный и добрый человек, который не посмел бы причинить ему, беззащитному созданию, боль, унизить его или оскорбить. По мнению сиротки – Григорий казался искренним, но странным человеком, с которым имел дело было приятно и выгодно. Такое мнение сформировалось у него за первые минуты.
Виктор отдалился, до него долетали лишь короткие обрывки фраз и некоторые слова. Он шел, погруженный в собственные мысли, обдумывал предстоящее дело, пока Григорий был занят, прокручивал раз за разом воображаемые ситуации, побег, бой, не пропускал даже некоторые мелочи, порой и совершенно лишние, не имеющие к делу никакого отношения. Идеей выбивал идею старую, и тут же выдумывал новую. Иногда покашливал, но все время молчал.
А мальчик тем временем отогревал немного озябшие руки и все с большим вниманием слушал Григория.
–А вы будете меняться? – спросил сиротка.
–Нет брат! Что ты? И не собираюсь! Принципиально не собираюсь! Принципы – это все! Без них жизнь не жизнь, а так – скука одна что ли? – не уверенно спросил Григорий сам у себя и сам себе ответил, – м? Да! Она самая, что ни на есть – скука!
Вот нет тебе дела до чего-нибудь, а тут вдруг загорится, появится, и как бы родиться на свет принцип, и все тут! Настоишь на своем, не отступишь, мол принципы у тебя такие, то-то будет по-твоему, ибо слабый человек против них не пойдет, а ты же со слабыми людьми и живешь поруку, то рядом за стенкой они, то за столом с ними сидишь, везде они – слабые люди. Специально себя ими окружаешь, что бы всегда одерживать верх над ними, только побеждать! Себя этими победами возвеличиваешь! О, как этим упиваешься сполна! До отупения от страсти!
Или делаешь их "средними", серыми так сказать; ну и конечно же, слабыми их делаешь – сам делаешь их такими, словами, делом, положением своим в обществе унижаешь их, довлеешь над ними, опускаешь все ниже и ниже в своих глазах, окружающих, оскорбляешь, лишаешь всего, что можно, бьешь затем, нещадно бьешь их! Всегда работает!