На небесном квадратике, сияющем у него над головой, плыли свинцовые облака, роняя капли на холодную раскисшую разрытую землю. Егорка не представлял, сколько точно он провалялся без сознания в яме.
–"Жив", – подумал он, – "пока ещё жив… Всего лишь сон, это сон", – он встал, ощупав стенки могилы, затем свернулся в комочек и сел в угол, стараясь согреться, но тепла в теле уже не было. Голос пропал, невозможно было и звука подать, молить о помощи. Да и кто бы его услышал, среди могил? На давно заброшенном и богом забытом кладбище? Так он, по крайней мере, думал.
–"Может сплю, проснуться, проснуться бы", – Егорка вздрогнул, почувствовал жжение в груди, нехорошее, горячее.
–"Умру, никто не найдет", – он встал, вспомнил о своих последних крохах, которые выкинули, как сор, и расплакался, последнюю надежду его изничтожили, последние крохи сироты.
Он плакал взахлеб, глотая ртом воздух, которого ему не хватало, и немного успокоившись, стал думать о том, как ему выбраться.
Стены могилы размокли от дождя и представляли собой скользкую вязкую глину. Егорка попытался ухватиться, но не за что было удержаться. Сообразил небольшие ямки для ног, но мягкая глина не выдержала и отвалилась, сползла, как дрязга.
–"Не выйдет", – решил он, и отступив в сторону почувствовал под ногой крышку гроба. Она оказалась скользкой и гнилой. Мальчик поднял её и прислонил одним краем к нижней части гроба, к ногам трупа, так, что та встала в высоту почти до самого верха.
–Попробую, – и полез наверх, но соскользнул и рухнул вниз, – скользко то как!
Попробовал найти утонувший нож, Егорка взмолился, и принялся с большим биением, с судорогами и бешенством, как в последнем пылу взбираться на доску.
Преодолев несколько попыток, мальчик все же взобрался наверх, но оказался перед новым препятствием – наваленной кучей рыхлой и мокрой земли. Отяжелевшая и сырая одежда стянула мальчика назад, и он вновь с грохотом упал в сырую могилу, на сей раз затих и заплакал.
Он осмотрелся, могила показалась ему домом, тёплым, воздух не жгучим легкие.
–Кто здесь? – донеслось сверху, Егорка прохрипел, у него не было больше сил для борьбы.
–Ого, вот это дела! Как разрыли то! А это кто? Кто там? Живой, эй мальчик? – но Егорка замолчал, его глаза уже были закрыты, а разум окутывал мрак горячки, уносивший его в свои чертоги предсмертных страданий.
–Замёрз, замерз видать, как же так то? Как ты туда попал-то, я сейчас, сейчас! – старик сорвался с места и убежал, и вскоре спустил небольшую лестницу, спустился и сняв с себя ватник укутал мальчика, – лишь бы живой был, господи, замерз.
Глава 25.
Старик Федор Михайлович был человек с чистейшей совестью. Проживал он в пятидесяти шагах от кладбища, в старом покосившемся домике, и так привык к могилам, что ни чуть не боялся разгуливать меж ними ночью. Федор проживал в полном одиночестве, сюда он перебрался после войны, когда овдовел. Тем и жил, что работал могильщиком, и дворником. редко посещал город, и был сильно беден. С годами становясь все больше отшельником, стараясь держаться от сует мирских в стороне.
Федор ещё до войны потерял сыновей, один умер от тифа, другой пропал без вести, жена его, Марья, которую он безумно любил в молодости, умерла в муках. Затем Федор лишился и сестры. Может быть, поэтому старичок и решил ухаживать за чужими могилами, обретя в этом смысл жизни.
Иногда разговаривая с усопшими, сам готовясь покинуть сей бренный мир.
–Знаешь, мне сегодня сон снился, стоя я, значит, в окно смотрю, а там такие краски! Краски, закат такой, просторы какие и рожь, леса вдали, реки разлились. А я как бы сверху смотрю, как будто сижу, как солнце заходит смотрю, и понял я, что это не солнце, а жизнь моя уходит. Чувствую, руку мне кто-то положил на плечо, оборачиваюсь, а это Марья моя, и спрашиваю у неё. Чего ты Марья, пора, да? А она так кивает не утвердительно, мол нет говорит, а сама молодая такая, и такой молодой, руки сильные, хочу подхватит её, а не могу, сил нет и падаю куда-то.
Смотри какой закат, Марья мне говорит. У нас такие же, а я руку так сжал, что боль, боль почувствовал и проснулся я тут, старый, немощный. Вот и зашло моё солнышко… И грудь так заныла, помру думаю, помру скоро. Тяжело мне одному, нет больше сил у меня.
Чуть затронешь сердечко то и всё вспоминается.
По краю хожу. Помню как Женечку нянчил, а сейчас и его нет, во сне вроде легче, а проснёшься, тоска. не выносимая. Зачем Марья меня не пускает? Зачем говорит что рано ещё? Одного мне вашего согласия нужно.
Глава 26.
В эту ночь проснулся старик с плохим чувством на душе, он не мог заснуть, и все какая-то неведомая тоска гнала его на могилы, и он пошёл.
Федор, задыхаясь нес мальчика на руках, в тепло. Их у входа встретил старый пес на привязи.
–Свои барбос, – крикнул ему старик, но пес и не думал пошевелиться. Старик занёс беспризорника в дом, уложил на печь и снял мокрую одежду, укутал в свой старый дырявый ватник,
Мальчик пролежал в горячке пять дней, и до того истощал, что и так выпирающие ребра, стали почти просвечиваться через кожу. Федор вызывал врачей, лечил мальчика травами, врачи кололи мальчику лекарства и не рискнули тревожить его и переносить, назначили лекарств и прописали постельный режим.
На шестой день мальчик открыл глаза и начал кушать, на седьмой он приподнялся с постели. Егорка ели-ели стоял на ногах весь месяц, чувствую слабость. Раны зажили, но кашель не покидал его.
Мальчик постепенно приходил в себя и начинал улыбаться Федору, рассказывать о своей жизни. Приходили следователи, записывали слова Егорки о мародерах, но поиски их оказались безуспешными, бандитов и след простыл.
Постепенно старик привыкал к мальчику, и начинал видеть в нем внука, хотя денег едва хватало, старик и не думал спроваживать беспризорника за дверь.
Мальчик в свою очередь сам привязался к старичку и старался всячески ему помочь. Они любили слушать друг друга, и так два доверчивых и одиноких сердца сошлись.
Иногда старик долго смотрел на мальчика, о чем-то думал, широко открыв глаза, и тяжело дышал, голову его наполняли мысли, воспоминания. Казалось, в глазах его шевелится угасающая жизнь, совсем тонкая и прозрачная, но несгибаемая и прочная, как струна. Это светилась его душа, давно поникшая и потерявшая смысл, вдруг отпрянула ото сна и воскресла, чтобы воспламениться перед угасанием навечно. Старик начинал верить, верить в чудо жизни, которая, как ему казалось, сошла на нет, которой вдруг не стало после всеобщего тотального горя и войны, но вера эта его согревала, он верил, что жизнь, словно родник, пробьет толщу земли и вырвется наружу, даря жизнь, даря свою энергию окружающему миру. Мир, хрупкий, казалось бы разрушенный окончательно, выстоял, и лишь надежда старика, давала ему волю к жизни, волю к горению и борьбе. Он понял, что пока на свете есть такие маленькие дети – ещё ничего не потерянно.
Вместе они прожили до февраля, как одним морозным утром старик умер, во сне у него остановилось сердце.
И вновь злой рок погнал беспризорника по холодным улицам, вокзалам и переулкам.
Глава 27.
Серые однообразные дни на улице вновь вернулись к Егорке, их омрачала зима.
Утром мальчик вновь, как обычно отправился на вокзал, который шумел и манил этим шумом беспризорников. Это было одно из тех утешительных мест, которые казались самыми живыми, в них происходило постоянное движение вперед, и гремящие поезда тянули за собой прогресс.
Мимо проносились груженные составы, и одни из таких составов, скрипя, остановился. С него спрыгнул знакомый беспризорник, который сразу попался на глаза Егорки. Они вновь сошлись, и обосновались около пекарни.
Когда пекарь отлучался от дел, мальчики перелазили забор и собирали с помойной ямы съестные кусочки, так происходило раз за разом, пока однажды их не заметили.
Пекарь ненавидел их, вшивых и грязных бездельников, он говорил, что их нужно всех истребить, очистить союз от этой пакости.
Ему было наплевать на их невинность, он до этого не додумывал.
Притаившись, он ждал удобного момента, и вот, в самый морозный день, он ловко выскочил из засады и схватил Егорку, потащил в пекарню и засунул целиком мальчика в отмокающую от теста бочку, а затем, грубо и небрежно выбросил, как мешок с мусором, через забор на мороз.
–Вкусные харчи? Теперь и водички попей, – кричал он, когда топил мальчика.
Усмехнувшись, он захлопнул дверь со двора и скрылся.
Егорка стоял неподвижно, не зная, что ему делать дальше – его ждала смерь, начал идти пар, сначала было тепло, но ветер уносил это тепло и мальчик стал замерзать, он рыдал, на коже его замерзали капли.
Егорка сел, и ждал.
Из-за угла показался друг с мужчинами.
Мужчины подошли к Егорке и раздели его, обернув в снятый с плеч ватник.
–Маленький и легкий, – сказал самый старший.
–Это где ты так промок? – спросил его второй мужчина.
–Это его пекарь, пекарь так, – кричал второй мальчик.
–Ааа… ну он за это ответит, мы на него донесем! – улыбнулся первый, – ничего, жить будешь, здесь недалеко идти.
–Этот дурак, и правда его на мороз выбросил? Он ненормальный, он же убил бы его!
–Ему-то что, думал с рук сойдет, не сойдет теперь.
Они зашли в низкое здание, пожарную часть, и развесили белье Егорки, самого растерли водкой и напоили чае вместе с его другом.
На следующий день к пекарю пришли следователи и увели его.
Глава 28.
Недоделкина поймали на границе с Узбекистаном, он пытался выехать из союза. При нем нашли поддельный паспорт, деньги и драгоценности.
Он посылал проклятия, ругал власть, мир, изливал ненависть на недоумевающих пограничников. Затем его опознали, допрашивали и приговорили к большому сроку и отправили с Сибирь, где он сошел с ума, он гадил под себя, у него случались приступы, выяснилось, что он болен туберкулезом, лечение не помогало, и вскоре, природа наградила его инсультом, отказали почки и он умер. Его подельник отравился некачественной водкой, его нашли мертвым, третьего мародера так и не отыскали, он скрылся. На этом и закончилась философия Недоделкина, превратившись в ничто, всем своим небытием показал все ничтожность существования человеческого зла.