[108] и смахивал на девятилетку, так с чего им было относиться ко мне серьезно? Я бы и сам себя не принял всерьез. Тогда я и переехал в Нью-Йорк.
– Почему в Нью-Йорк, а не в Лос-Анджелес?
– Мы отучились примерно половину второго курса, когда ко мне подошел один парень и сказал, что они собираются ставить на Бродвее мюзикл «Взгляни на дом свой, ангел»[109] и что мне стоит попробоваться на роль Юджина. И я подумал: что ж, попробуюсь. Другом нашей семьи была Фрэнсис Стернхаген [110], так что я написал ей и спросил, не сможет ли она организовать мне прослушивание. И она организовала. Однажды в среду я ускользнул с занятий, сел на поезд до Бостона и отправился на пробы. Проходили они в квартире продюсера на углу Седьмой авеню и Пятьдесят третьей. Я пришел, спел, кажется, прочитал сцену. Все прошло нормально. Я думал, меня возьмут. Оглядываясь назад, понимаю, что даже не был им интересен.
Впрочем, я все равно переехал в Нью-Йорк – учиться в театральной школе Circle in the Square [111], где ставили эту пьесу. Я стал студентом, чтобы получить возможность сыграть в пьесе. Так началась моя одержимость Томасом Вулфом и постановкой «Взгляни на дом свой, ангел». Я писал письма композитору, заверяя его, что, понимаете ли, я и есть Юджин. Безумие просто.
– Погодите-ка, я правильно поняла: вы прошли прослушивание дома у продюсера, вам не ответили, но вы все равно бросили университет, переехали в Нью-Йорк, чтобы учиться в Circle in the Square, и начали читать все, что связано с этой постановкой… просто на всякий случай?
– Просто на всякий случай.
– И чем это обернулось?
– Осенью 1974 я начал учиться в Circle in the Square, и, кажется, на второй день они объявили, что «Взгляни на дом свой, ангел» переносится на год, а вместо него будут ставить «Где же Чарли?»[112] (смеется). Что ж, я считал, это даст мне больше времени на подготовку.
– То есть вам сказали, что вас не возьмут в эту постановку, но вы считали, что еще можете получить роль Юджина.
– Верно. Других кандидатов пока не было. Значит, роль могла достаться мне. И я упорно трудился для этого. Однако в декабре того же семьдесят четвертого я бросил Circle in the Square, потому что смог получить через журнал Backstage билет Актерской ассоциации за справедливость, пока гастролировал с детским театром. Я отправил им свою фотографию, пришел, спел пару песен. Театр был ужасен. Этакая американская версия «Швейцарского Робинзона» [113], в котором нет ничего швейцарского. На унылом микроавтобусе мы переезжали из Мэна в Новый Орлеан, а оттуда во Флориду. Он был тесноват для семи человек, а никаких айпадов и плееров в ту пору не было. Приходилось слушать обычное радио. Самому старшему актеру в труппе было сорок. Он был ветераном войны во Вьетнаме и страдал от ПТСР [114]. Очень несчастная компания.
– Не было совсем ничего веселого?
– Нет. Может, порой что-то и вызывало у нас смешок-другой, но все мы сошлись бы на том, что это были худшие месяцы нашей жизни.
– Но все же вы выполнили условия контракта. А бросить никогда не думали?
– Думал. Постоянно. Но остался.
– Что вы делали потом?
– Вернувшись с этих детских гастролей, я написал еще одно – последнее – письмо композитору мюзикла «Взгляни на дом свой, ангел» и в нем сказал: «Я знаю, что сейчас вы готовите постановку на Лонг-Aйленде, а я уже не тот безумец, каким был прежде. Если вам еще нужны актеры для проекта, позвоните мне».
– Мне нравится, что вы так и не сдались! Что он ответил?
– Он позвонил мне и пригласил пройти «спонсорские пробы». По сути, это прослушивания, где актеры поют свои партии перед теми, кто может дать деньги на постановку. За лето у нас было, наверное, десять или пятнадцать выступлений перед потенциальными спонсорами. Вот только я не знал, что все, кто выступал на этих пробах, впоследствии должны были получить роли в постановке – кроме меня. Они уже присмотрели актера на роль Юджина, но он не хотел участвовать в пробах для спонсоров. Так что я был просто запасным вариантом.
Меж тем я пошел на отличные курсы актерского мастерства вместе с Сигурни Уивер и Мерседес Руэль. Мы ходили на них семь лет, и это был потрясающий опыт. Именно они помогли мне пережить очень трудные в эмоциональном плане времена. В 1976 году у нас был показ с участием Сигурни, и двое ее друзей из Йеля пришли посмотреть. Вскоре после этого Сигурни должна была приступить к работе над постановкой в Playwrights Horizons[115] – это, кажется, был всего второй спектакль этого театра, и вот эти самые друзья попросили меня сыграть в постановке ее младшего брата. Я с радостью согласился. Спектакль назывался «Близнецы». В Playwrights Horizons было запланировано шесть показов. На последнем к нам подошел продюсер с Лонг-Айленда. В его театре только что провалилась пьеса, так что ему срочно надо было исправить положение. Он предложил нам перейти в театр на Лонг-Айленде. Сигурни отказалась, потому что уже получила следующую работу. Это было еще до того, как она снялась в «Чужом» [116]. Месяц мы играли «Близнецов» в Хантингтоне на Лонг-Айленде, и на последнее представление пришли Лэнфорд Уилсон[117] и Маршалл В. Мэйсон [118], потому что у них провалилась постановка в Circle Repertory Company [119]. Так что нас вернули в Нью-Йорк, где мы имели большой успех – билетов на спектакли было не достать. Оттуда мы перебрались на Бродвей, и в этой постановке я играл два года.
– Потрясающе! То есть вы-то думали, что это выступление на шесть недель, а оно превратилось в шоу на Бродвее. Хорошо, что вас не взяли в мюзикл «Взгляни на дом свой, ангел».
– Да, пока мы репетировали «Близнецов» в Playwrights Horizons, они как раз репетировали «Взгляни на дом свой, ангел» для одного заведения в духе «театр и ужин»[120] на Лонг-Айленде. Меня они не взяли. Я был раздавлен. Думал: «Застрял тут, играю в этой тупой пьесе «Близнецы». А они там воплощают мою мечту, ставят пьесу, в которой я всегда хотел поучаствовать». Помню, однажды я заявился на репетицию с криками и воплями, мол, «у меня тут этот дурацкий показ, а они в это время репетируют…» И вот «Близнецы» идут на Бродвее – с колоссальным успехом. А я иду посмотреть «Взгляни на дом свой, ангел» и понимаю, что постановка ужасна. Им понадобился еще год, чтобы добраться до Бродвея. Когда это случилось, я пошел на вечеринку в честь премьеры. Я был там, когда зазвучали ужасные отзывы. Знаете, они пришли с газетами, зачитали все негативные рецензии, и вечеринка на этом закончилась! Все разошлись, а я остался обнимать своих друзей – они все просто рыдали. Они-то думали, их ждет огромный успех. В любом случае важный урок в том, что никогда не знаешь, как все обернется. Никогда! Я уж точно не знал.
– В сущности, роль в «Близнецах» – таком успешном шоу – стала для вас первым опытом игры в профессиональном театре. Это же огромная удача для того, кто только начал свой путь.
– Во многом это был ужасный опыт, и на то есть несколько причин. Во-первых, успех был колоссальный, но у меня в пьесе была самая невыразительная роль. В этой постановке собралось столько чудаковатых героев, а мой был обычным парнем. Примерно как у Бэрри Боствика в «Шоу ужасов Рокки Хоррора» [121]. Так что исполнители всех этих ярких ролей получали награды и приглашения в другие шоу, а мне было не найти работу. И я впал в жуткую депрессию. Мне было двадцать два, я выступал на Бродвее в крупном успешном шоу, но при этом был совершенно несчастен. Теперь я считаю, что, когда тебе за двадцать, это вообще трудный возраст. Для меня период с двадцати до тридцати определенно стал самым сложным десятилетием в жизни. Мне бы в любом случае пришлось решить ряд проблем, которые выпали на этот период, но такому человеку, каким я был в ту пору – амбициозному, устремленному вперед, – невыносимо было что-то решать (хотя это стало полезным уроком). Думаю, в тот момент я впервые задумался о том, чтобы уйти из актерской профессии.
– Но не ушли. Почему?
– Я уже бросил университет. У меня не было диплома. Мне пришлось бы начать с первого курса, и то только в том случае, если бы я точно знал, чем хочу заняться. В какой-то момент я подумывал стать архитектором, но там было слишком много математики. Не для меня. Каждый раз, когда я звонил домой, мама спрашивала: «Ты не хочешь вернуться в колледж и начать учить французский?» Как это могло быть лучше актерства? Я что, выгляжу как будущий учитель французского?
– Забавно… Моим вторым профилем в университете была журналистика. Идея моих родителей. Они считали, что я могла бы вести новости. В их глазах это было идеальное сочетание «настоящей работы» и возможности оказаться на экране телевизора. Как будто попадание «в телевизор» само по себе могло быть целью.
– Они считают, что наш порыв стать актером – просто жажда внимания. А ведущий новостей получает не меньше внимания, чем актер. Помню, как-то раз, когда я еще учился в колледже, мы с родителями были на пляже и встретили каких-то их старинных друзей, и эти друзья пригласили нас зайти к ним выпить. Мамина подруга спросила, кем я работаю, я сказал, что я актер, и тут у нее на лице промелькнуло столько эмоций! Она отвела мою маму в сторонку, когда мы уходили, и спросила: «И как ты к этому относишься?»