— Превосходно-с! Ежели действительно крепко примете это к сведению, мы с вами ой как дружно сможем вместе работать, действительно по-товарищески!
Взяточник, проходимец, демагог Турков явно намекал на возможность каких-то их выходящих за рамки службы отношений.
«Почему он на это отважился со мной, пользующимся известностью неподкупного комиссара? — подумал Орловский. — Что-то вынюхал, очевидно, случайно: или через своих знакомых в Москве, или от людей на советско-финской границе. Худшее, ежели заподозрил меня по вчерашнему инциденту! Паспорт Захарова могли в зале подобрать пограничники-чекисты и после опроса свидетелей установить, что именно этот Захаров и вел бой с бандитами, при этом командовал явно офицерами. Проверка же официального пути выдачи выездного паспорта Захарову обнаружила бы, что советские органы такового не выписывали. А после уточнения номеров паспортных бланков выяснилось бы, что бланк паспорта Захарова числился именно за комиссаром Орлинским. Руководивший же схваткой с налетчиками на границе Захаров совсем недавно был задержан патрулем с оружием и подлежал тюремному заключению, но был освобожден как психически больной человек при помощи того же Орлинского. Выходит, что комиссар Орлинский клепает фальшивые паспорта!»
Орловскому было опасно продолжать игру с Турковым, ибо невероятная ставка в этой рулетке могла стоить головы десяткам сподвижников резидента Орги.
Поэтому Орловский решил сменить тон, улыбнулся как можно дружелюбнее и проговорил:
— Какие мы с вами колючие, Мирон Прохорович! Вот и в прошлый раз начали спорить, а расстались все-таки на вполне дружеской ноте. Вижу, что и сегодня к этому идет. Действительно, чего нам делить?
Тот одобрительно усмехнулся и впервые за время их взаимоотношений перешел на «ты»:
— Фартовые намеки, значит, ты понял? Смекаешь, как наши подследственные выражаются?
— Даже больше, чем ты думаешь, — ответил Орловский и постарался в турковской манере подмигнуть ему.
— Полагаю, в ближайшее время можно не опасаться, что ты будешь из пыли вытаскивать это старье, давным-давно отработанные дела по сережкам и по следователям-взяточникам Кухаркину, Полте-ву, Прямокобыльскому?
— А мне, Мирон Прохорович, так и так по крайней занятости не до этого, честное партийное слово! Живи спокойно. — Орловский, стараясь завершить разговор на скользкую тему, начал перебирать бумаги на столе…
Глава третья
Поздним вечером этого дня постояльцы квартиры Орловского, помолившись, укладывались спать, когда во входную дверь черного хода постучали. Стук был осторожный, но не условный, как давали о себе знать являвшиеся к резиденту в крайних случаях агенты Орги. Однако вряд ли это были и представители власти, обыкновенно барабанившие хамским образом. Кого же принесло на ночь глядя, когда на улице небезопасно от бандитов и патрулей, придирчиво проверяющих документы?
Никто из посторонних не знал и не должен был знать, что у Орловского живет Мари Лисова и отлеживается раненый полковник. На случай неожиданного вторжения чекистов Орловский приготовился и сейчас дал команду. Они с Мари подхватили Захарина под руки и помогли ему дохромать к шкафу с львиными головками в дальней комнате. Отодвинули в нем заднюю стенку, сначала устроили полковника в потайной чулан, там же спряталась Мари.
Орловский наскоро собрал одежду гостей, бросил ее на свою постель, прикрыл накидкой. Погасив везде свет, вернулся в прихожую и прислушался к тому, что происходит на лестнице. Там было тихо, но вот настойчивый стук повторился. Если бы в квартире раньше не горел огонь, видный через окна на улице, можно было попросту не открывать: комиссар уголовной службы часто по работе не ночует дома. Склонялся к этому резидент и сейчас, думая, что посетитель за дверью вряд ли знает, где окна его квартиры, а если и заметил свет, можно в крайнем случае ему объяснить — мол, был с дамой и не мог ее компрометировать.
Однако человек на лестнице словно видел через дверь и читал его мысли, он еще раз постучал, потом глухо представился:
— Бронислав Иваныч, это я — Колотиков Иван Мокеич!
Узнав голос бывшего привратника комиссариата, Орловский зажег в прихожей свет и открыл дверь, приглашая того зайти.
Колотиков вошел в прихожую, сдернул картуз с седой головы, в большом смущении прижал его к груди под бородищу и залепетал:
— Бронислав Иваныч, простите Христа ради! Не обессудьте, что в столь неурочный час! А как мне иначе, я от Туркова, вы ж подсказали, скрываюсь. Днем боюсь по городу ходить — знакомые опознают, в темнотище сподручнее. Беда у меня! Как уходил со своей квартиры, забрал все деньги, ценности и обретался в подвале у знакомого дворника, человека церковного. А поди ж ты, вчера ночью он меня обокрал и ноги унес. Остался я гол, помогите чем можете! Мне обратиться больше не к кому!
— Откуда ты знаешь мой адрес? — первым делом уточнил разведчик, снова закрывая дверь на все запоры.
— А курьера-то, помните, я отправлял сюда однажды в воскресенье со срочным пакетом из Совнаркома на ваше имя? Потому как был в тот выходной день я один в комиссариате и пришлось ваш адресок в списке начальства разыскать и тому скороходу вручить, — обстоятельнейше объяснился Иван Мокеевич.
Этот подробный пересказ истории, которую и так нетрудно вспомнить, не понравился Виктору Глебовичу. Подозрительным было и то, что лакейски услужливый Колотиков теперь, заявившись в ночь, будто его близкий знакомый, быстро успокоился и зорко осматривался вокруг. Орловский перехватил его взгляд на стоявшие под вешалкой сапожки Мари, которые сам не заметил…
Пришлось Орловскому небрежно проговорить:
— Никак не соберусь очистить квартиру от рухляди прежних владельцев… Остался без средств, говоришь? А сын-то не помог?
Привратник вытянулся перед ним, словно перед министром в старые времена, и доложил:
— Андрей мой отбыл на Дон к их превосходительствам генералам Алексееву и Корнилову Россию освобождать от красной нечисти.
— Вот как? Проходи, — указал ему в сторону кухни Орловский и пошел туда, зажег свет.
На кухне Колотиков с торжественным выражением налице уселся рядом со столом для прислуги на табуретку. Орловский, опустившись на стул у буфета, внимательно посматривал на странно ведущего себя и сделавшего только что смертельно опасное для себя заявление Ивана Мокеевича.
Тот, огладив усищи и бороду, вдохновенно продолжил:
— Скажу как на духу. Много по роду службы своей повидал я разных людей в министерстве при государе. У меня привратницкий глаз что алмаз. И давно почуял, что вы, Бронислав Иваныч, не совсем тот, за кого себя выдаете! Вот как хотите: Мирошка Турков никогда рабочим не был и вы никаким революционером не состояли.
— А кем же я был? — с деланной веселостью осведомился Орловский.
— Думаю так, что вы из тех господ, какие в министерство мимо меня хаживали через парадный подъеззд Уж больно вы холены и отменно знаете следовательское, судейское дело. Потому вам напрямки сейчас и обсказал о своем Андрейке.
Орловский, развалясь на стуле, иронически поглядывал на привратника, думая, что нельзя ему верить. Человек, скрывший свой допрос Целлером, давший чекистам какую-то подписку, никоим образом не мог быть подпущен к разговорам на такие темы не то что с резидентом, а и с любым членом его Орги.
— Я рад Иван Мокеевич, что произвожу такое впечатление. А то нашу большевистскую партию генералы, к которым твой сын неосмотрительно направился, называют сбродом, сворой хамья. Лоск же и знания мои оттого, что я по отцу поляк, родом из Варшавы, там же в университете неполный курс закончил и долго работал у мирового судьи. Кроме того, немало жил за границей. — Он мрачно взглянул на Колотикова. — Липшее мне ты сказал про сына-ком-тру. А помочь я тебе могу лишь снова попасть на Гороховую, откуда по доброте своей вызволил. Убирайся подобру-поздорову! Прощаю тебя с условием, чтобы ты мне на глаза не попадался больше никогда.
Иван Мокеевич не растерялся, не запаниковал, а только глаза его на мгновение сверкнули ненавистью. И все же он нашел силы сохранить на лице некое смирение, поклонился и молча засеменил в прихожую, надевая на ходу шапку.
Орловский уже почти не сомневался, что старика подослали провокатором.
«Кто? — быстро соображал он, идя за Колотико-вым и сторожа каждое его движение. — Скорее всего, Целлер, который, очевидно, сумел найти с ним общий язык на допросе. А ежели Колотиков чекистский прихвостень, что он мог успеть здесь заметить? Сапожки Мари? Однако можно поверить и в то, что они остались от бывшей хозяйки. А может быть, уловил запах лекарств, перевязочных средств Захарина, который, возможно, еще витает в воздухе? И посуды на кухне многовато для одного человека… Теперь моя очередь проверять тебя, Иван Мокеевич».
Резидент распахнул перед Колотиковым дверь и нарочито возмущено с грохотом захлопнул ее за ним вслед. Потом стремглав пронесся к шкафу перед чуланом, скомандовал отбой тревоги. Надевая шинель, засовывая в ее карман кольт, он коротко объяснил Мари положение и необходимость сейчас же проследить за привратником.
Затем Орловский осторожно отворил входную дверь, скользнул на ни разу не мытую после исчезновения господ лестницу и, прислушиваясь, спустился вниз. Через запыленное оконце он увидел, что Колотиков, сгорбившись и сунув руки в карманы поддевки, быстро уже выходит из двора на улицу. Орловский ускорил шаг и вскоре в потемках Сергиевской пристроился в «хвост» Мокеевичу.
Нисколько не похожий на скрывающегося от кого-то, Колотиков вышел на Литейный проспект и размашисто зашагал к Невскому. Вскоре он свернул на него и взял курс на Адмиралтейство.
Едва поспевающий за ним Орловский подивился прыткости старика и своему везению:
«Неужели на Гороховую идет, сразу доложить в ЧеКа о результатах своей провокации?»
Когда привратник, пару раз оглянувшись, направился к Гороховой, сомнений не осталось. Колоти-ков скрылся за дверями ведомства Урицкого, а Орловский в подъезде дома напротив, подняв воротник шинели, приготовился ждать сколько нужно, чтобы довести свою проверку до конца.