— Так чего ж тебе еще, Ленечка?
Аннет наполнила рюмки, протянула одну ему. Они выпили, Брошка поднесла к губам Гимназиста виноградную кисть, он отщипнул ягоду губами.
— А этого не желаешь, Ленечка? — Она приподняла ладонями шары своих грудей с розовыми виноградинками сосков.
— Не время, — буркнул Леня и поднялся с кровати.
Он накинул халат, подошел к окну. Распахнул тяжелую золотистую гардину, вышитую драконами, и оглядел уже зазеленевший, заросший кустами двор.
Заметив через плечо, что Аня одевается, он попробовал еще что-то вытянуть у нее о Гусарке:
— Ас чего это Машкин кавалер именно тебя решил ей представить? Там же и Танька, и Гуня были еще кое-какие девицы веселые.
Вопрос был щекотливый, но натягивающая на стройные ноги шелковые чулки Брошка не растерялась:
— Он и ошибся, что, значит, в фартовых делах неопытный! Видать, первую попавшуюся из нас позвал, а я в зале ближе других к его кабинету сидела. Мне Гусарка когда свой интерес обсказала, я сразу пошла за Танькой и Гуней. Вижу, ее вопрос не по моей части-то. А те хипесничают, с фартовыми да с «ямниками» завсегда в дружбе.
Чтобы Гимназист не допек, Аня быстро оделась и взяла с подноса положенные ей за проведенную с Ленькой ночь деньги. Послала уже сидящему в кресле с папиросой Лене воздушный поцелуй и выпорхнула из спальни с кроватью под балдахином для самых уважаемых бандитов города Петрограда.
После Гимназист выглянул в коридор и позвал Мохнатого.
Когда тот зашел, Леня поинтересовался:
— Гуня тут ночует?
— Ага, натрескалась. При ее массе немало пришлось за декольте залить.
— Одна спит?
— А как же? Она амурные дела не уважает, зато мастерица «по музыке ходить», — обозначил Мохнатый на их языке понятие «воровать».
— Позови-ка, Коля, ее сюда.
После сообщения Гуне, что ее желает видеть Ленька Гимназист, та без промедления натянула на могучий торс платьишко и накинула поверх него на полуобнаженные плечи тальму, раз предстоял разговор с авторитетным «деловым», а не разлюли с клиентом. Взбила кудряшки, попыталась растереть образовавшиеся под глазами мешки. Потом сплюнула из-за бесплодности попыток, закурила и с дымящейся пахитоской, зажатой в углу наспех подмазанных губ, направилась на аудиенцию.
Леня, глянув на помятую физиономию Гуни, молча налил ей водки. Она бросила окурок в пепельницу, выпила подряд две стопки, заедая соленым огурцом. Вновь закурила, блаженно вдыхая табачный дым.
— Гуня, что ты думаешь о Брошке? — осведомился Гимназист.
— А чего о ней много думать? Ходовая подстилка.
— Откуда она вчера выкопала Гусарку? Кто ее привел в «Версаль»?
— Не знаю. Когда она нас с Танькой в кабинет к Гусарке завела, Машка одна сидела. Какой-то карась с нею был, да ухрял и оставил ей толстенный лопа-тошник.
— Темнит Брошка что-то про Гусарку. Чую, с каких-то дел не желает она про нее все как есть сказать.
Гунька утерла похмельную испарину на лбу концом тальмы и весело посоветовала:
— Вот и подрежь ножичком сиськи ее аппетитные!
— Ия, Гуня, к тому веду, но еще успеем потянуть из нее жилы. Покуда прошу тебя серьезно позырить за Анькой. Она клиентуру берет в «Версале»?
— В основном там.
— Сегодня-завтра надо за ней приглядеть, побыть при ней неотлучно. Брошка после моих расспросов по Гусарке засуетиться может, с кем-то начать советоваться.
— С кем это? У нее на все про все сутенер Егорка Факир. Он за ее работу и жизнь отвечает полным весом, — с крайним презрением заметила хипесни-ца, потому что как воровка в сутенерах не нуждалась, на «правилках», «толковищах» — воровских судах — подчиняясь только самой заслуженной в их артели.
Гимназист возразил:
— Но не Егорка же Брошку с такой барыней, как Гусарка, свел. Не-ет, тут кто-то, я чую, веский сма-рьяжился с Брошкой.
— Кто ж он? — навострилась хипесница. — Не из фартовых?
— Каких фартовых, Гуня? Гусарка лишь через него фартовых и взялась искать.
С полным знанием своей профессии Гуня уточнила:
— По всему видать, деньга имеется и у нее, и у того господина. Не щекотнуть ли их думаешь на пару, Ленечка?
Гимназист совсем не собирался посвящать ее в свои планы, однако с удовольствием подтвердил Гунину версию:
— Насквозь видишь, молодец баба!
— Я, миленький, не баба, а нежная девушка, — жеманно прогнусавила Гунька.
Гимназист потрепал ее по жирному плечу как боевого товарища.
— Надеюсь, Гуня, ни в чем не подведешь. Выследи мне Брошку. Ежели на кого-то из серьезных выйдешь, то по-царски отблагодарю, хош купюрами, хош «рыжиками». Лети, девушка, Анька с полчаса назад отправилась в свою хавиру на Греческом, номер сорок пять, огольцы уже сообщили. Меня сегодня найдешь здесь до полуночи.
Глава шестая
Гуня подоспела к дому на Греческом проспекте, где Брошка снимала меблированную комнату, когда Аннет, переодевшись, выходила на улицу. Кокотка в шляпке с перламутрово-сиреневыми перьями остановила пролетку и отстранилась на свою «биржу» в кабаре «Версаль». Хипесница тоже на извозчике устремилась ей вслед.
В полупустом в этот час кабаре Аня сбросила жакетку на руки гардеробщику и в шляпке прошла в зал, где за столиком в углу сутенер Егор Факир ожидал выплаты дивидендов после минувшей рабочей ночи подопечной ему «ресторанной моли». Набриолиненный, в светло-серой пиджачной паре и накрахмаленной рубашке с мягким воротником, с завязанным на манер художников бархатным галстуком, Егор пил пиво и курил сигару за чтением свежей газеты.
Факиром его прозвали оттого, что некоторое время подвизался на арене цирка ассистентом иллюзиониста. К тому же, среди цирковых Егорка овладел кое-какими приемами гипноза и начал свою сутенерскую карьеру с того, что умудрялся укладывать в постель проституток высокого класса без последующей оплаты удовольствий. Возможно, девицам не хотелось выглядеть дурами и они сами распустили слухи о магнетических способностях носатою, длинноусого Егорки.
Подсевшая к нему за столик Аня извлекла из сумочки Егоркину долю суммы, выплаченной ей Гимназистом, и с улыбкой сунула в ладонь покровителю. Тот отложил газету, опустил деньги в боковой карман пиджака, пыхнул сигарным дымком и всмотрелся в личико рабы любви.
— Не больно ты, Аннет, сегодня веселая. Не попала ли в какую историю?
— Хуже, Егорушка. Один деловой привязался с допытками.
— Это кто? Будь покойна, мое дело — тебя оградить.
— Ленька Гимназист из банды Гаврилы, ночевала я с ним на «малине» Мохнатого. А пристал, потому как вчера я его с Машкой Гусаркой свела по случайности. Она в «Версале» оказалась, угостила меня за сводку с фартовыми. Я Гуньку и Таньку Черную вызвала в наш кабинет, а потом всем балетом мы отъехали к Мохнатому.
— Сама Машка Гусарка? — уважительно переспросил Факир. — А чего это она у тебя искала протекции?
— То же самое у меня Гимназист пытал! Ну с чего, Егорушка? Ближе всех из гулящих я сидела к ее кабинету, — решила не упоминать она про Орловского и «родному» сутенеру, чтобы ничегошеньки не просочилось в их ближайшие круги.
— Так чего ж тебе, Анюта, занозилось? Леня спросил — ты ответила, и шабаш.
Действительно, кабы не Брошкина конспиративная работа на Ревского, представившего ей Орловского, что эдакого стряслось? Обычная подозрительность бандита из шайки, которую ищут немилосердно.
Однако ни в коем случае и Факир не должен был знать о ее взаимоотношениях с Ревским, и Брошке теперь приходилось выпутываться:
— Так-то так, а не поверил он мне. Ему, кумекаю, уже в любой мамзели чудится шпион, Гусарка тоже пришлась не ко двору. В общем, вышло у Гимназиста будто я запалила этот самовар. Прямо он не сказал, а на сердце камень оставил, я ж вижу, хотя Ленька на мне натешился за ночь и расплатился щедро.
Егорка попыхтел сигарой, размышляя, и подвел итог:
— Верю, Аннет. Баба сквозь землю, через огонь видит. И раз Гимназист недоволен, я с ним через знакомых фартовых буду улаживать, ссориться-то с гаврилками резона нет. Мы сами о семи пальцах, и поставим дело на глянец.
Так как Анна Сергеевна была последней припозднившейся девицей, с которой Факиру надлежало получить свой процент, он откланялся, поцеловав ее за ушком.
Брошка заказала у Яшки графинчик анисовой, раз уже начала с крепкого сегодня, и котлеты «Помпадур». А на десерт велела принести любимые, вкуснейшие яблоки кальвиль, которые d прежние времена подавались каждое с гербом, по пять рублей штука, а нынче еще дороже, но с высокого гонорара Гимназиста это позволить было можно.
Ближе к обеду «Версаль» оживал, на столах белой кипенью расплескались чистые крахмальные скатерти, свежепротертые плафоны сияли электрическими факелами; официанты с «салфетами» в алых косоворотках и черных пиджаках по струнке вытягивались при появлении каждого посетителя.
Брошке, томно склонившей на плечико голову в шляпке с перьями, после анисовой и лафита с кофе на миг показалось, будто и за стенами так же беззаботно, налаженно течет прежняя петербургская жизнь. Увы, было это горькой неправдой, хотя бы потому, что сидела она здесь так долго в столь неурочное для ее ремесла время лишь из-за возможной встречи с Боренькой Ревским, работавшим, дьявол его знает, на какие разведки, организации, да главное-то, на самую жуткую — ЧеКа. Частенько он забегал сюда в эти часы пообедать или угостить нужного ему по журналистскому делу человека.
Так было и сегодня: Ревский бодро влетел в зал, окинув его цепким взором, и сразу заметил условно подмигнувшую Брошку, сигналившую о необходимости разговора с ним. Борис мигнул в ответ и направился к свободному столику.
Этот обмен знаками был интересен единственному человеку в кабаре — Гуньке, сидящей за колонной, где ее не было видно ни Брошке, ни опустившемуся на свое место Ревскому. И хипесница воровским глазом в секунды «срисовала» «маяки», встрепенувшись, потому как начала уже едва ли не дремать на посту от надоевшего ей подглядывания за Анькой.