Задумчиво усмехнулся Гимназист.
— Прихватить его сначала надобно, а Студент скользкий, как налим. Скольких провел этот красавчик, от каких расправ вовремя уходил1 У него дар высокий по амурам и журналистике, потому как природный он шпион, провокатор, заранее чует жилочками… Из редакций своих он уж, должно быть, забился в омут поглубже. Теперь и в «Версале», наверное, появится нескоро.
— А Брошка куда денется? Отыщем через нее.
— Давай, Мохнатый, помозгуем об этом и том, что нам эти Брошки, Гусарки и прочие шалавы подкинули.
Они стали неторопливо выпивать, больше курить, так же как и Ревский за обедом с Брошкой, обдумывая ответные действия.
Не дремали их противники. На немедленной встрече Ревский и Орловский решили, что Борис пока исчезнет из поля зрения петроградской публики, как и предположил Гимназист, беседуя с Мохнатым. Потом Орловский обсуждал с Мари ее дальнейшее поведение в «Версале», куда ему, конечно, в ближайшее время уже не было ходу.
В итоге на следующий вечер Мари, надев юбку-клеш и уложив косу жгутом на затылке, отправилась с верным ридикюлем под мышкой на разведку в кабаре. В зале «Версаля», многозначительно кивнув Яшке, она попросилась в кабинет, где была в прошлый раз, весьма удобный, как резидент объяснил, благодаря ближнему выходу на улицу через кухню.
Бывалый половой мгновенно провел ее туда и еще раз засвидетельствовал, что «могила», шепнув Мари по наводке Брошки:
— Никакого Бронислава Иваныча не имею чести знать-с, а вас покорнейше благодарю на неоставле-нии и внимании.
Мари с признательностью кивнула и дала понять, что знает, откуда ветер дует:
— Анна Сергеевна здесь?
— Как же-с, в зале.
— Пригласите, Яша, ее сюда и накройте чайный стол по-английски сразу: в середине фрукты, кругом тарелочки со сластями. А также — ветчина, печенье, булочки, масло, лимон, сливки, сиропы.
— Каков порядок-с вин, сударыня?
— Лафит для Ани, а еще бургонское и кларет, которые слегка подогрейте в горячем песке.
Официант выслушал ее, поклонился и, удаляясь, замурлыкал старомосковскую припевку:
Где Калуцкая застава, Там стоит трактир большой, В отделении направо Служил Ванька-половой…
Мари окликнула его:
— Господин Морфесси поет сегодня?
— Обязательно-с. Не успею накрыть, как услышите Юрия Спиридоновича.
Вскоре в кабинет юркнула Анька.
Она налила и залпом выпила большой бокал вина, потом пристроилась на диванчик рядом с Мари, проговорила, делая страшные глаза:
— Вы, Маша, через Борю Ревского и вашего Иваныча все возникшие предосторожности должны знать, и давайте ни звука больше о том.
— Пардон, как это? — удивилась Мари. — Я сегодня пришла, потому что Гимназист обещал сообщить через кого-то из «версальских> о последствиях нашего с ним разговора у Мохнатого.
— Не дай Бог, милая, нам последствий-то. А знать Ленька о них даст, не сомневайтесь. Мне же покамест ничего не ведомо.
В зале с эстрады Морфесси начал популярнейший у петербургского бомонда романс:
Я помню вечер… В доме спали.
А мы в аллее, милый друг,
Как дети, в трепете дрожали
За каждый ветер, каждый звук.
Руки пожатье… Полуслово…
А в доме тихо, нет огня,
И только с неба голубого
Луна светила на меня…
Нервничающая Брошка, словно чувствуя подстерегающую ее беду, снова залпом опорожнила бокал вина и сразу охмелела.
В приоткрытую дверь кабинета сунул голову Яшка и обратился к Анне:
— Анюта, тебя вызывают на минуту.
Та поднялась и, привычно охорашиваясь, вышла в зал. Яшка провел ее через кабаре к коридорчику в подсобные помещения. Там в полумраке стояли Коля Мохнатый и гаврилка Сенька Шпакля. Яша сразу же исчез.
У Брошки дрогнуло сердце, но Мохнатый поспешил ее успокоить доброжелательным голосом:
— Аня, мы почему с Сеней пожаловали-то? Потому как через него твой Факир Гимназисту клялся, что за тобой ничего нет, что честная ты девица по фартовым-то святцам. Вот и успокой нас. С кем ты обедала вчерась?
Анька выдержала фасон:
— Да мало ли! Вам Егория слова мало?
Вступил крепыш с перебитым носом — Шпакля:
— Не дури, Аня! Отвечай как есть. Я ж слова твоего Факирки Гимназисту передавал и тем вроде за тебя тоже ручался.
— С журналистом, блондином ты сидела, — подсказал Мохнатый. — Что он за тетеря?
Морфесси в зале пел:
Я помню вечер… Тускла зала…
Мерцали свечи впереди.
А на столе она лежала,
Скрестивши руки на груди…
От ответа Брошки зависело многое, в общем-то вся ее цена в этой ресторанной, полууголовной жизни, потому что Мохнатый прямо ставил вопрос о благонадежности Ревского с воровской точки зрения.
Она попробовала увильнуть:
— Борька Ревский? Да он мой постоянный клиент, — не скупясь, отваливает деньгу.
Оба вора помрачнели, а Мохнатый процедил:
— Чей он еще клиент, я тебя, паскуда, спрашиваю? В мыслях у нее пронеслось:
«Выдам Ревского — сама себе подпишу приговор, обреку и Боречку на смерть. Или в этом случае меня простят?..»
Выпитое ударило Аньке в голову, она дерзко сверкнула глазами, наперла на «аховых» бюстом в кружевном декольте и истерично выкрикнула:
— Чего насели, каторга! Приличный Ревский господин. Не в чем перед вами мне отчитываться!
Морфесси заканчивал романс:
В углу от горя рокового
Рыдал я, жизнь свою кляня.
И только с неба голубого
Луна светила на меня…
Шпакля ударил Аннет ножом точно слева под декольте! Она рухнула на замусоренный пол под разразившиеся в зале аплодисменты певцу.
Мохнатый шагнул к черному ходу, Сенька остановил его:
— Постой, помоги-ка Аньку повесить — так нам с мертвяками управляться Гаврила приказал.
Сенька выдернул из кармана веревку, захлестнул петлей Брошку по талии, другой конец перекинул через трубу, тянущуюся над проходом. Вместе с Мохнатым они, поддерживая труп, потянули веревку, пока тело не повисло в полугора метрах от пола. Шпакля закрепил веревочный конец, задрал Аньке юбку, рванул за окровавленное декольте и выплеснул ее роскошные груди.
Так же молниеносно, как пристраивали новопреставленную, бандиты кинулись в лабиринт к выходу и растворились в лунной петроградской ночи.
Лишь Яша знал, куда и к кому ушла Брошка, и наконец решился заглянуть в коридорчик. То, что официант увидел там, заставило его трижды перекреститься. Он оправил юбку, потом прошел к кабинету Мари и, ничего не объясняя, позвал ее и привел на место расправы.
Гусарка едва сумела удержать вскрик от жуткой картины раскачивающегося в петле тела Анюты…
Глава седьмая
В малолюдном трактире между Фонтанкой и Садовой улицей Орловский и Затескин обсуждали за самоваром сложившееся положение.
— Безусловно-с, эту Аньку Брошку по приказу Гимназиста и пришили, — говорил Сила Поликарпова, оглаживая бакенбарды. — Причем надобно было гаврилкам зарезать девицу в эдаком людном месте да еще повесить по своему обыкновению в науку другим.
— Палачам или палачу, думаю, было известно о нахождении в это время Мари в «Версале», — развивал его мысль Орловский. — Гаврилки, а возможно, сам Гаврила, поставленный Гимназистом в известность о предложении Гусарки, сведя счеты с Аней, заодно показали и Мари, что бывает, если партнер или даже любая малозначительная особа в их окружении ведет себя плохо.
— За что же все-таки они гулящую эту раньше срока на тот свет спровадили?
— Я говорил вам по дороге из Москвы о секретной работе Брошки на одного из моих агентов, в результате которой удалось отыскать Куку на Хит-ровке и так далее. Агент меня с Аней познакомил, а я представил ей Мари, после чего они в компании хипесниц попали в притон, где Гусарка наша познакомилась с гаврилкой Леонидом Гимназистом. Тот, как потом Аня сообщила моему человеку — ее агентурному хозяину, заподозрил что-то по части Мари и пытался это выяснить через Брошку. Видите, сколько узлов и кончиков разных в хитросплетении, которое гаврилки самонадеянно разрубили, казнив Аню? Ведь они могли начать следить за нею, выяснить ее отношения с моим агентом, а по нашей с ним связи узнать, что Гусарку сосватал я — председатель уголовно-следственной комиссии. И тогда это уже явная угроза бандитам.
Затескин налил себе очередной стакан почти весь из заварного чайника, отчего напиток был густо-коньячного цвета, и не стал опускать туда дольку лимона из розетки на столе.
— Отчего же без лимона? — спросил Орловский.
— Лимон заварку съедает, — сказал сыщик и отпил большой глоток. — Да-с, Виктор Глебович, загадка, отчего они с Брошкой поторопились. Но нам-то пока требуется лишь одно уяснить: считают ли гаврилки Машу провокаторшей? Судя по тому, что Брошку убили не заодно с нею, а, как вы точно-с изволили отметить, почти что на Машиных глазах, сделали они это, очевидно, более для науки-с. Поэтому, полагаю, Гусарке можно продолжить отношения с Гимназистом.
— Каким образом? Опять Мари дежурить в «Версале»?
— Не только, Виктор Глебович. Мы-с пошире и потоньше проведем этот робберчик! В вист изволите играть?
— Предпочитаю раскладывать пасьянс.
— Самое сыщицкое развлечение-с. И то сказать, шулер что на вист, что на преферанс, фараон, стос, ланскнехт, квинтет, трынку обязательно отыщется. В висте-то, изволите ли знать, чего надо опасаться? «Бочонков» — карт подделанных, они обрезаны с обеих сторон, середина же остается нетронутой, а также — подбора через одну карту.
Орловский засмеялся его увлеченному объяснению.
— Доводилось шулеров уличать?
— Слава Господи, еще как выручал обреченных-то ими! Нуте-с, я, Виктор Глебович, о роббере нашем. Имею идею познакомиться с Гимназистом как уже испытанный постоялец Куренка. Сунуться можно через «малину» Мохнатого иль его зацепить на других лиговских притонах. Ежели допустят к Леньке, стану рассказывать ему о своем интересе «ямни-ка»: церковная утварь, драгоценные ризы с икон и тому подобное, как и Гусарка в разговоре с ним.