— Спаси Христос, отец Феопемт! — приветствовал гостя Орловский, снимая фуражку и шинель.
Священник полуобернулся, поклонился, поправил на груди наперсный крест, вновь обратился к иконам и продолжил молебен. Виктор Глебович подошел, опустился с ним рядом на колени, осенил себя крестным знамением. Он начал слушать распевно произносимые батюшкой Феопемтом стихиры, обращенные к святому преподобному Александру Свирскому.
Причисленный к лику святых в 1545 году преподобный Александр родился в 1448 году и в 26 лет принял монашеский постриг в Спасо-Преображе некой обители на острове Валаам на Ладожском озере. Потом несколько лет жил в уединении в семи верстах от Валаамского монастыря в пещере на острове, названном позже из-за его подвижничества здесь Святым. Затем отче Александр перебрался на ближние пустынные земли к реке Свирь по направлению к селению Лодейное Поле на территории теперешней Олонецкой губернии. Получив глас с неба, что там им будет основан новый монастырь, преподобный Александр построил хижину. Позже на ее месте вырос каменный храм во имя Святой Троицы, превратившийся после смерти угодника Божия в знаменитый Александро-Свирский монастырь.
Коленопреклоненный Орловский вслушивался в стихиры, рассказывающие о самых важных событиях в жизни святого. Об удалении преподобного в пустыню, начале его подвига на месте устроения будущего монастыря. Об его непрестанном молитвенном стоянии и примере в том прочим инокам… Голос отца Феопемта вдруг прервался, он закрыл глаза и упал набок.
Орловский склонился над потерявшим сознание иеромонахом, нащупав на его запястье слабый пульс. Перевел взгляд на сапоги, обнажившиеся из-под полы подрясника. Один из них был вымазан словно ржавой краской. Виктор Глебович стащил сапог и увидел, что портянка и брючина пропитаны кровью.
Он вскочил, зажег керосиновую лампу. Поднял подрясник Феопемта и спустил ему брюки. На ноге обнаружились две пулевые раны, кое-как перевязанные: одна пуля попала в мякоть бедра, другая прошла над коленом…
«Как же он мог на коленях стоять? — пронеслось у Орловского в голове. — Упал в обморок от сильной кровопотери».
Быстро подхватив отца Феопемта под мышки, он подволок к кушетке и уложил на нее раненого. Потом достал из аптечки марганцовку для дезинфекции, бинты. Стал тщательно обрабатывать и перевязывать раны, чему наловчился, воюя на передовой фронтов русско-японской и Мировой войн.
Когда Орловский заканчивал, отец Феопемт застонал и открыл синие глаза, на заросшем черной бородой лице выступил пот.
— Виктор Глебович, — прошептал он, — спаси вас Господи. Не достоял я службы-то…
— Где уж тут достоять, отец Феопемт! Как-никак, две раны. А пуль я не нащупал внутри.
— Нету их. Одна над коленкой вскользь прошла, а вторая в бедре близко засела. Покуда отлеживался я в леске на Лодейном Поле, т$к ее сам ножиком выколупнул.
Он говорил о местности, где стоял Александро-Свирский монастырь, и Орловский тревожно спросил:
— Там в монастыре что-то произошло, батюшка?
— Да, дорогой мой. Меня туда Бог привел, стало быть-, от нашего Союза защиты храмов и часовен. Нагрянули чекисты с красногвардейцами и силой отбирали ценности из монастырской ризницы. По-сдирали с образов серебряные и золотые оклады, похватали священнические облачения, шитые золотой нитью, ризы. И вот беда: поволокли раку с мощами преподобного Александра… Она ж чистого серебра. Вы ведь знаете?
— Как не знать, отец Феопемт! Сей серебряный саркофаг с фигурами и чеканкой изготовлен выдающимися мастерами-ювелирами.
— Да-да. Мы от Союза защиты и кое-кто из монахов, священников обители воспротивились злу. Встало против супостатов человек пятнадцать. Окружили чекисты нас и повели расстреливать. Выстроили как раз на том месте, где отшельником преподобный отче Александр сначала подвизался в посте и молитве… Возможно, из-за святости той земли и не убили меня. Дали залп, все попадали. Проверять и добивать им было некогда. Я до ночи вместе с новопреставленными пролежал, потом подался на Ло-дейное Поле.
— Спаси Христос, — проговорил Орловский, крестясь. — Отдыхайте, отец Феопемт. В моей квартире вам будет надежно.
— Я, Виктор Глебович, вас не для этого побеспокоил, — озабоченно приподнялся священник. — Необходимо раку с мощами святого преподобного Александра Свирского отыскать в Петрограде. Чекисты ее сюда увезли.
Орловский недоуменно взглянул на него.
— С мощами? Неужели чекисты не выбросили их?
— Слава Богу, пока им не удалось. Мы, видите ли, ожидая нападения, мощи преподобного в секретное отделение раки сокрыли, а на виду оставили совсем другие косточки. Святые мощи спрятаны там надежно, да горе, если задумают аспиды пустить серебряную раку в переплавку. Ведь такое может произойти?
— Увы, отец Феопемт. После январского декрета о национализации церковного имущества все возможно. Например, якобы из-за угрозы на фронтах в феврале эвакуировали из Москвы ценности ризниц кремлевских храмов, Оружейной палаты и Сервизной кладовой в вологодские крепости и склады. Но от лежащего под спудом добра нет дохода, необходимого большевикам для поддержания власти, и в Совнаркоме постоянно говорят о «промышленной переработке» части эвакуированных драгоценных металлов, то есть их переплавке.
Отец Феопемт взволнованно посмотрел на него и спросил:
— Вы хорошо знаете, что такое мощи святого? — И сам ответил: — Это не просто нетленные человеческие останки. Преподобный Александр особую милость соизволил оказать верующим, сделал так, чтобы после смерти тело его противостояло полному разрушению и превратилось в мощи. Этим он оставил возможность не только мысленного, духовного общения с собой. Мощи отче Александра были случайно открыты спустя двенадцать лет после его кончины.
Орловский проговорил:
— Я, батюшка, все отлично понимаю. У меня сотни лет в роду были монахи, священники, профессора духовных академий, и отец закончил Вологодскую бурсу, хотя потом и оказался в университете, а позже служил офицером… Я найду раку преподобного Александра Свирского для спасения его святых мощей!
Утром Виктор Глебович встал невыспавшимся, однако в любом состоянии он, мастер французского бокса сават — боя ногами, начинал день с упражнений.
Удары в английском боксе, наносимые кулаками в шаге от противника, он уподоблял действиям в бою пехоты. Атака же в савате, когда она начинается за несколько шагов от врага, сравнима разве что с артиллерийскими залпами, а артиллерию Орловский боготворил, выслужив в ней поручика на войнах, куда всегда уходил добровольцем.
Разведчик тренировался в манере школы «Шос-сон» по плану профессора Шарлемона-старшего. Сегодня у Виктора Глебовича на очереди была отработка любимого удара шассе-круазе с прыжком. Он наносится пяткой и если попадает, например, в голень противника, то ломает ее, а угодив немного выше колена, обеспечивает вывих ноги.
Орловский в спальне в борцовском трико взлетал, прижимая к груди левую руку, правую отбрасывая назад для равновесия. Правая нога при этом подавалась чуть вперед, а левая, согнутая в колене, резко выпрямившись, наносила удар!
Так он трудился до тех пор, пока от двери не раздался удивленный возглас проснувшегося и прихро-мавшего из спальни отца Феопемта, который был моложе Орловского на несколько лет:
— Этак мне никогда не сподобиться и после выздоровления!
Они встали на утреннее молитвенное правило, в котором особо помолились за Государя и Августейшую Семью, заточенных в Тобольске. Потом пили чай с лепешками из жесткой кукурузной муки.
Через окна столовой виднелся купол Таврического дворца, над которым по-весеннему отливало лазурью небо.
Отец Феопемт поглядел туда и сказал:
— Сколь славно начинать великопостный день на улице во имя отче Сергия Радонежского.
У батюшки просветлело лицо, он задумался на мгновение, потом с сияющими глазами благословил собравшегося уже на службу Виктора Глебовича, будто вчера и не валялся вовсе на окровавленном лесном валежнике, стиснув зубы, выковыривая ножом пулю из бедра. Его высокородие статский советник Орловский, что соответствовало армейскому чину полковника, целуя руку священника после того, как отец Феопемт перекрестил его, прикрыл глаза и почувствовал себя почти благостно.
От столь привычного осенения крестным знамением батюшки Виктору Глебовичу почудилось, будто Таврический дворец, вознесшийся над весенним садом, все еще был дворцом Светлейшего князя По-темкина-Таврического, а не пристанищем недавнего седьмого съезда коммунистической партии под руководством Ленина.
Господин Орловский, удостоенный в Мировую войну орденов Святой Анны, Святого Станислава, Святой Анны и Святого Владимира с мечами и с бантом за вклад в дело борьбы с неприятельским шпионажем, шагал по оживившемуся утром Литейному к Невскому проспекту. Он думал о приказе генерала Алексеева.
Бывший Верховный главнокомандующий Русской армии, генерал-адъютант свиты Его Императорского Величества генерал от инфантерии М. В. Алексеев в декабре 1917 года в Новочеркасске возглавил в качестве Верховного руководителя Добровольческую армию вместе с ее Командующим генералом Л. Г. Корниловым. В ноябре, за несколько дней до отъезда Алексеева на Дон, он встретился в Петрограде с прибывшим из могилевской Ставки Орловским и приказал ему организовать здесь антибольшевистскую разведку.
Михаил Васильевич, шевеля клочкастыми бровями над очками на худощавом лице с подкрученными седыми усами, на прощание сказал мягко:
— Попытайтесь разузнавать для нас в Петрограде все, что сможете, дорогой Виктор Глебович.
Генерал приятельствовал с отцом Орловского со школьной скамьи и не раз встречался с ним на фронтах русско-турецкой войны. Воодушевлять его сына не требовалось, Орловский-младший видел, как революционные матросы убили в Ставке последнего Верховного главнокомандующего Русской армии генерал-лейтенанта Генштаба Н. Н. Духонина.
9 ноября 1917 года Верховным главнокомандующим и наркомом по военным делам Советской республики назначили бывшего прапорщика, председателя солдатского комитета 11-й армии Юго-Западного фронта большевика Николая Крыленко. До этого был он известен как товарищ Абрам, активно проявивший себя в революционных событиях 1905–1907 годов, к тому же являлся членом военной организации при Петербургском комитете РСДРП. Учился Крыленко на историко-филологическом факультете Петербургского университета, затем на юридическом — Харьковского. Работал в Люблине школьным учителем и, будучи сыном мелкого чиновника и политического ссыльного, крещеного еврея, отличался пренебрежительным обращением с еврейскими детьми из бедных семей.