— …и уже одного этого ловеласу Турусову достаточно будет, чтобы в такой компании сломя голову кинуться в покушение хоть на самого Зиновьева! — продолжил мысль Захарин.
— Князю-то да, но нам нужна вся его пятерка, — охладил его пыл резидент. — Для этого, Владимир Петрович, вы изобразите из себя с Мари одиноких мстителей за господина Затескина и искателей саркофага преподобного Александра Свирского. В общем-го, вы господина Турусова и не обманете, лишь умолчите об Орге и о цели этого нападения на логово бандитов — разгроме их основных сил, чтобы они не мешали нам на границе.
Мари молча приложила пальчики к краю шляпы, как бы отдавая честь; полковник Захарин с восторгом закивал, готовый вместе со своей героиней тотчас пуститься во все мыслимые и немыслимые приключения.
Господа белогвардейцы аккуратно увязали в снятые шторы тело Силы Поликарповича, чтобы перевезти его к гробовщику, а потом достойно предать земле, увы, не московской. Выпадало коренному москвичу упокоиться в питерской земле, из-за чего потом будет долго плакать и горевать, молиться в пустом доме сыщика его верная экономка Глаша.
На указанной господином Орловским квартирной явке «Союза защиты Родины и свободы» встреча Захарина и Мари с Турусовым была радушной, а переговоры недолгими и успешными.
Потом в гостиной за большим овальным столом, застеленным муаровой бордовой скатертью, в квартире, превращенной в подпольное офицерское общежитие, однополчане и дама-кавалерист пили из фужеров синего богемского стекла шампанское, которого здесь оказался целый ящик — Жорж, очевидно, проматывал последние фамильные сбережения.
Белокурый, голубоглазый князь, чей нос был круто загнут к усам, щетина на которых была подстрижена с точностью до десятой миллиметра, весело разглагольствовал:
— Чтобы не болела голова, необходимо пить только это сухое фганцузское шампанское с зеленым ободком на гоглышке бутылки, — грассировал он. — Пгекгасная матка! Пейте только Mourn, только sec и только cordon vert — всегда будете в погядке. Никогда не пейте никаких полусухих вин! Вегьте мне: всякое полусухое, во-пегвых, блевантин, а во-втогых, такое же хамство, как и пгистежные манжеты или путешествие во втогом классе.
— Кирасиры ее величества не страшатся вин количества! — провозгласил Захарин полковую здравицу. — А помнишь, Жорж, что вытворяла на маневрах наша молодежь? Представьте себе, Мари, летний ночной бивуак, из раскрытых ворот деревенского сарая доносится могучий храп. Там у самого входа мирно почивает на походной кровати наш полковник — гроза офицеров всего кирасирского полка. У изголовья стоит опрокинутое ведро, а на нем большая чашка с водой, в которой плавают две полковничьи челюсти, хоть и фальшивые, но зубастые. Юным корнетам не спится на походках, разложенных рядом с сараем на вольном воздухе. Один из них подкрадывается к спящему полковнику и осторожно высыпает в его раскрытый рот пойманных в соседней избе клопов и рыжих тараканов…
— Фи! — поморщилась Мари, по-дамски не выносившая этих насекомых так же, как и мышей. — Владимир Петрович, ну зачем вы взялись этакое рассказывать?
— Пгаво, Маги, это так догого нашей с Вольдема-гом памяти, — потупив взор, возразил князь.
Захарин подлил всем шампанского и продолжил рассказ:
— Ну так вот, корнеты со своих походок внимательно наблюдают за наисвирепейшим полковником, из уст которого столько раз доводилось выслушивать им выговоры, нотации и внушения. Но вот в уголке полковничьего рта показались тоненькие тараканьи усики, а на оттопыренную губу выполз жирный, намокший клоп. Другой, по-видимому, забрался в самую глотку полковника, и у того в горле начало першить. «К-ха, к-ха!..» — громоподобно кашляет он и как ошалелый вскакивает на постели, тараща налитые кровью глаза в сторону двора. Корнеты там отворачиваются, делая вид, что просто шевелятся во сне. «Фу, черт… Что за гадость?!» — сердито рявкает полковник, брезгливо отплевываясь, и, ничего не понимая, в сердцах заваливается на боковую.
— Право, вы оба несносны, — проговорила Мари и взяла длинными пальцами желтую грушу из хрустальной вазы.
— Князь, — уже совсем другим тоном напоследок напутствовал Захарин, — а пошлите-ка в усадьбу перед нашим штурмом парочку разведчиков.
Через день, рано утром турусовская пятерка с Захариным и Лисовой штурмовала усадьбу, где, по данным разведчиков, обосновалось больше двух десятков бандитов.
Для начала переодетая в крестьянку Мари с корзиной, из которой выглядывали расшитые льняные рушники на продажу, беспрепятственно прошагала по аллее к дому. Лишь одна растрепанная «коммунарка» остановила ее, чтобы пощупать полотенца и прицениться. Потом Мари в белом платке в горошек, наглухо повязанном и скрывающем ее лоб и щеки и изрядно изменившем лицо, без помех поднялась по ступеням крыльца и скользнула внутрь дома. Пока офицеры во главе с Захариным пробирались от шоссе к особняку, ей требовалось захватить вражеский пулемет, установленный на балконе второго этажа.
На нижнем этаже в загаженных комнатах с распахнутыми дверями было ненамного оживленнее, чем на дворе. И все же в вестибюле Мари попались двое бредунщх куда-то «коммунаров», один — в кожаных куртке, картузе со звездочкой, явно из гаврилок.
Он и проявил бдительность, обратившись к ней: — Тебе чего здесь?
— Проявите интерес к моему товару, — оживленно откликнулась Мари, разворачивая перед ними рушник с вышитыми петухами.
Бандит, видимо, тяжело страдающий от похмелья, махнул рукой и скрылся с товарищем в коридоре, ведущем в другое крыло здания. Мари взбежала по лестнице, вышла на широкий балкон, где на полу у пулемета, глядящего во двор через пролом в балконной балюстраде, спали двое. Отсюда был прекрасный обзор, и если бы они честно несли службу, возможно, смогли бы заметить офицеров, занимающих сейчас позиции для штурма.
Один из постовых все же уловил движение рядом, вскинулся и схватился за кобуру на ремне. Мари бросила корзинку, извлекая из-под рушников два револьвера. Из одного влепила пулю бандиту в голову, из другого прикончила гаврилку, так и не успевшего проснуться.
Ее выстрелы стали сигналом к началу атаки. От шоссе уже мчался к особняку грузовик, в кабине которого вертел баранку сам князь Турусов. К пулемету, закрепленному на крыше кабины, приник еще один офицер. Он дал веером длинную очередь по двору, куда из сараев, конюшен и амбаров уже высыпала для обороны усадьбы часть гаврилок!
Грузовик лихо обогнул парадное крыльцо, проскочил за дом, и пулеметчик ударил оттуда по окнам, оттягивая на себя оставшихся в доме бандитов, чтобы они не смогли прикрыть фасад.
Остальные офицеры, уже достигшие хозяйственного двора, пошли в атаку на особняк, откуда по ним началась беспорядочная стрельба. Турусовцы под командованием Захарина дружно обрушили огонь из револьверов по бандитам на крыльце.
Опомнившееся войско на дворе бросилось к особняку на подмогу обороняющимся, но тут с балкона в руках Мари застрочил пулемет, отсекая гаврилок от «братцев». Захарин и офицеры вместе с князем Ту-русовым ворвались в дом.
Захарин носился по комнатам, стараясь отыскать Гаврилу по каким-нибудь ярким приметам. Но отстреливающиеся в панике бандиты были словно на одно лицо, никто не тянул на главаря. Такими же безуспешными оказались попытки Захарина найти в особняке что-то похожее на склад с ворованным.
Наконец, полковник достиг очага более или менее правильно организованного сопротивления бандитов. В каминном зале второго этажа, перегородив поваленными дубовыми шкафами проем распахнутых дверей, забаррикадировались трое гаврилок Они слаженно отвечали выстрелами на пальбу атакующих их из коридора Жоржа Турусова и его приятеля-офицера.
Одного из бандитов — Сеньку Шпаклю, бесшабашно высовывающего над баррикадой голову с перебитым носом, Захарин сразу узнал, так как помнил еще с той ночи, когда сидел в засаде на подворье Куренка, и закричал офицерам:
— Господа, не застрелите бандита с изуродованным носом! Он мне нужен живым!
— Так возьмем же его! — весело откликнулся разгоряченный боем князь, стоящий с дымящимся смит-вессоном за выступом коридорной стены, — тепегь нас тгое и их тгое, а вгемени в обгез.
— В атаку! — скомандовал полковник, перекрикивая грохот выстрелов.
Офицеры изготовились по обе стороны входа, чтобы с двух сторон ринуться в зал, Захарин швырнул туда гранату. После взрыва белые бросились вперед, перескочили через шкафы и ворвались в каминную.
Захарин кинулся на Шпаклю, повалил его и, заломив руку, отнял револьвер. Двое других банд итов, изрешеченные осколками гранаты, уже валялись мертвыми.
Полковник взял на прицел поднявшегося на ноги Сеньку, наведя револьвер ему в лоб, и жестко проговорил:
— Я видел, как ты выходил от Куренка, когда вы замучили сыщика Затескина. Мне нужен Гаврила, где он?
— Ишь ты, — ехидно воскликнул Шпакля, — Гаврилу захотел увидать! Да я сам его ни разу не видал, вот те крест, — он перекрестился грязной лапой в ссадинах. — Гаврила не имеет дела ни с кем из низовых, живет отдельно и лишь командует. У него для связи с нами особые люди имеются. Были Кука, Гимназист, теперь — другие фартовые, их пока не знаю.
— Врешь, каналья! — утирая потный лоб под козырьком фуражки, рявкнул Захарин. — Раз ты явился к Затескину для важного разговора о «Сапфире-крестовике», значит, Гаврила должен был тебя туда послать.
— Немножко не так, барин, — стал оправдываться Шпакля. — Филька Ватошный всегда к Гавриле допущен как связной от Куренка. Филька и в тот раз ему о дельце Тесака вашего сообщил, а Гаврила уж распорядился, чтобы я пошел к фараону. Филька меня кликнул и еще взял Косопузого с Москвы.
Понял тут Захарин, слыхавший о сыскном пасьянсе Затескина по Косопузому, отчего провалился Сила Поликарпович!.
Сообразил он, и почему Гаврила послал на встречу с сыщиком Сеньку, но на всякий случай уточнил:
— Тебя, значит, Гаврила направил для пыток, расгправы? Ты руку Затескину рубил?