Бандит не отвел от него полоумного взгляда, с вызовом подтвердил:
— С Ватошным мы у Куренка над вашим стара-лися…
Полковник едва удержался, чтобы не выстрелить, и проговорил:
— Нельзя такого, как ты, живым оставить, но и на это пойду, ежели укажешь, где ваши награбленные сокровища. Меня интересует похищенный чекистами серебряный саркофаг, который вы у них отбили под Колпино из эшелона.
В коридоре совсем близко взорвалась граната.
Бандит и Захарин одновременно пригнулись, но полковник по-прежнему держал урку на мушке, тот, осклабившись, воскликнул:
— Ишь ты, сокро-овища! Да я про такие дела не очень-то знаю, барин. А и знал бы, не сказал. Думаешь, раз Шпакля я, то и шкурой должен быть, да, господин хороший? Однако ваш-то Тесак ни сапфира, ни вас не выдал. А я лично указывал, как пальчики ему рубить…
Полковник с отвращением выстрелил в лоб бандиту.
Из коридора заглянул Турусов и сообщил:
— Вольдемар, на шоссе появились кгасные. Ты, я вижу, закончил? Все пока неплохо, душа моя. У нас только двое ганеных, но пегедвигаются.
— Уходим! Мари не ранена? — спросил Захарин.
— Цела, слава Богу! — успокоил князь. — Ее опекает мой человек.
Несколько бандитов бежали к ним по коридору, беспорядочно стреляя. Офицеры бросились на белый от сбитой штукатурки паркет, залегли за перевернутой посреди коридора банкеткой и дружно ударили из револьверов по наступающим, заставив их прижаться к стенам.
Захарин неожиданно возмутился:
— Жорж, на кой черт джентльменство, когда каждый боец на счету?! Унтер Мари Лисова находится здесь, чтобы прикрывать нас из пулемета.
— Только посмей об этом еще споггтъ! Не посмот-по, что полковник, — разъяренно вскричал Турусов.
Они вскочили и плечом к плечу, как на дуэли, стреляли в бандитов, пока двое из них не упали, а остальные бросились вон из дома.
Офицеры пронеслись к балкону, на котором не умолкал пулемет. Мари, лежа рядом с турусовским пулеметчиком, палила из револьверов между пузатыми столбиками балюстрады.
Князь крикнул полковнику:
— Захагин, я с тобой ввязался и повел в дело чет-вегых офицегов! Изволь не спогить. Уводи сейчас же даму на грузовик за домом, а мы вдвоем вас пгик-гоем и потом пгисоединимся к вам. Ну, пгаво же, Вольдемар, не упгямься!
Они увидели, как от шоссе к дому цепями, с перебежками продвигаются красноармейцы. Захарин помог встать Мари, и они бросились на первый этаж под свист и цокот впивающихся в стены пуль, это уже атакующие красные били по особняку из винтовок.
Грузовик с пулеметом турусовцев по-прежнему стоял с другой стороны дома, за его рулем уже сидел офицер, а в кузове разместились двое раненых. Полковник и Мари выпрыгнули через окно, подбежали к машине. Мари вскочила в кабину, а Захарин — в кузов и стал тут же готовить пулемет к стрельбе.
Шофер завел мотор, грузовик двинулся к торцу дома. Усадьбу окружали поля, и уходить отсюда к шоссе можно было лишь от фасада особняка по липовой аллее. Грузовик подлетел из-за угла к крыльцу, князь и офицер прыгнули в его кузов с балкона. Машина рванула к аллее; стрелки в кузове и дама из кабины палили по сторонам, прижимая к земле красноармейцев.
Глава пятая
На следующий день после сражения у Марлево в кабинет Орловского зашел Турков и, плотно притворив за собой дверь, запер ее торчавшим в скважине замка ключом.
— Ты чего, Мирон Прохорович, как у себя дома? — недовольно поинтересовался Орловский.
Турков с непроницаемым лицом прошел к столу, впечатался в стул перед ним и сухо произнес:
— Пришел час, Бронислав Иваныч, обо всем поговорить начистоту-с. Могу начинать?
— Да, пожалуйста, — небрежно кивнул Орловский, но внутренне напрягся и сосредоточился.
— Вчера офицерье во главе с Захаровым, какой бил людишек Гаврилы на Песчаной уже дважды, и с Машкой Гусаркой, которая тоже с ним действует, напало на базу Гаврилы под Питером. Ты работаешь на офицерские белогвардейские организации, а я — на Гаврилу, о чем мы давно-с друг дружке дали понять. Так что давай договариваться далыпе-с.
Резидент невольно прижался к спинке кресла с восьмиконечной православной звездой и с усмешкой ответил:
— Чего ж мне теперь с тобой договариваться? Офицеры вчера постреляли у Гаврилы основных бойцов.
Турков с ненавистью взглянул на него, но сумел выдавить презрительную улыбку.
— Да, твои изрядно положили моих, спорить не буду, но ведь что в таких делах бывает-с? Как и у нас, в комиссариате, все зависит от начальства. А раз Гаврила целым остался, он новых бойцов найдет, он кость мозговая, а мясо на ней нарастет все — гда-с. Не успеешь оглянуться, как снова под откос полетят эшелоны с добром, и на границе «сундуками» займутся фартовые в кожанках.
Разозлился и Орловский:
— Ты сам как фартовый, гляжу, запел! Как ты, мерзавец, в органы юстиции-то пролез! Чем ты живешь со своими урками? Промышляешь кровью да грабежом!
— Россию кровушкой заливаюг-с такие, как ты со своими белыми, контра ты недобитая1 Россия от царя отказалась и ваших генералов не желает. Тоже мне старый партиец, с Дзержинским революцию поднимал… Чего только не плел мне, прихвостень буржуйский1 Я тебя с фальшивой погромки твоего кабинета еще понимать начал…
— И сразу ж организовал ограбление своего кабинета, — вставил Сфловский.
— Правильно-с! Надо ж было и мне попользоваться. Но ты Куку с теми серьгами и с сапфиром в придачу на Москве достал-таки.
— Да что там камешки, хоть и такие. Твои Гаврилки, Турков, великого московского сыщика. Затес-кина запитали, за одно это мало мои люди вчера их казнили. А скольких офицеров убили твои бандиты на Песчаной в первый раз и сдали чрезвычайке потом на Серьге и Вуоксе? Аню Брошку зарезали. Тут считать не сосчитать. Да и нечего мне с тобой разводить бухгалтерию, — говорил Орловский, а сам думал о раке Александра Свирского, за которую теперь с потерпевшим огромный урон Гаврилой можно без церемоний поторговаться.
— А я, господин Орлинский, или как тебя там, все же посчитаю-с! — раздраженно вскричал Турков. — Сережки и сапфир: на сто тысяч золотом! — твои прихватили; Куку пришили, потом на Песчаной пятерых налетчиков кончили, потом там же — Гимназиста с двоими фартовыми. А вчера знаешь, сколь у Гаврилы полегло-с?
Орловский скучающе поглядел в окно и, будто не слыша, осведомился:
— Ты чего от меня хотел, Турков?
— Давай разделим-с наши территории. Орловский улыбнулся.
— Тебе, следственному комиссару по уголовным делам, должно быть хорошо известно, что офицерские организации действуют по всему Петрограду и его окрестностям до Ладожского озера и финской границы. Так что же вы с Гаврилой собрались с ними разграничивать?
— Ну, хотя б саму границу, — почти просительно уточнил Турков. — Твои лезут где? Песчаная, Серьга и Вуокса. Там и случились наши первые серьезные столкновения-с. В будущем можно улаживать дела заранее, когда твои попрутся через эти каналы. Направляешь ты группу офицеров за кордон, дай мне имена, и будет на погранпунктах им открытая улица-с.
— А не подведут ваши друзья таможенники, чекисты? — спросил Орловский.
Турков ухмыльнулся.
— С ними Гаврила всегда найдет-с общий язык. Их власть уркам родная. Большевики начинали с экспроприации банков и всего такого, а сейчас просто грабят, людей кончают в тюрягах своих, как свиней на скотобойне, как фартовые — «тумаков». Чего Гавриле не дружить с ними? Добра у ваших пока на всех наших хватает.
— Подумаем о твоем предложении, Турков.
— Во-во, Бронислав Иваныч, давай, думай да со своими решай! Нельзя больше допустить-с, чтобы сцепились офицеры с Гаврилой. Пущай каждый себя побережет. Твоим-то любо у Деникина отличиться, чего им с уркаганами делить?
Орловский выдержал паузу, перекладывая бумаги на столе, потом произнес примирительно:
— Надо б, Мирон Прохорович, нам какое-нибудь свидетельство вашей доброй воли, как выражаются дипломаты. Не подвел бы нас Гаврила. Это ж дело нешуточное: людей на переброску сдавать по списку вам, сообщникам чекистов.
Турков с явным интересом уставился на Орловского, ожидая разъяснения.
— С превеликим удовольствием-с! Что имеешь в виду?
— Есть у моих друзей большой интерес к одной вещи, захваченной Гаврилой у чекистов. Это серебряный саркофаг из Александро-Свирского монастыря. Он большой, в глаза сразу бросается, не пойму, зачем он понадобился гаврилкам?
— Хо-хо, Иваныч, а еще в уголовке служишь! Да взяли, наверное, заодно, когда поезд трясли. Он с эрмитажного эшелона?
— Видимо, с него.
Глаза Туркова загорелись, словно у почуявшего поживу «ямника».
— Баш на баш, Иваныч? Меняем саркофаг на сережки с изумрудами от Екатерины В еликой!
Орловский рассмеялся, дивясь его прыти.
— Не дают же покоя тебе эти сережки. Но ведь они у меня теперь проходят по делу.
— Придумаем на пару, как их списать. Два ко-миссара-то управят и не такое, а, Иваныч? — развалившись, положив ногу на ногу, торговался Турков уже как мошенник с мошенником.
Орловский огладил бородку и усы, кивнул.
— Хорошо, давай еще подумаем, обсудим все это со своими людьми.
— Идет! До завтра времени тебе хватит? — уточнил Турков.
— Договорились, — после легкой паузы подтвердил Орловский и с намеком пошутил, чтобы Турков все же не забывался, кивнув на дверь: — Открывай камеру.
На следующее утро комиссар Турков не явился на службу.
Сотрудники его комиссии подождали начальника до обеда, а потом, решив, что Мирон Прохорович заболел, отправили к нему на квартиру своего делопроизводителя. Но посыльный вернулся обратно в еще большем недоумении: в дверь Туркова не удалось достучаться, а один из его соседей по лестничной площадке сообщил, что видел вчера поздно вечером, как Мирон Прохорович у подъезда спешно грузился с чемоданами в «мотор», на котором и отъехал. Но не мог же такой ответственный товарищ, как председатель комиссии по уголовным делам, внезапно уехать куда-то, никого не предупредив?