Лишь единственный работник комиссариата, товарищ Орлинский, знал, что делать. Он дождался, когда комнаты и коридоры учреждения опустеют, и прошел в привратницкую, где заменившего Ивана Мокеевича пьяницу-служителя и днем на месте трудно было сыскать. Орловский снял со щитка дубликат ключа от кабинета Туркова и отправился туда.
Он открыл турковскую дверь и с порога понял, что сюда, как и на прежнюю квартиру, Мирон Прохорович не возвратится больше никогда. В кабинете с сейфом, у которого была распахнута дверца и пусты полки, царил такой же разор, что когда-то оставили здесь лжеграбители. Только на этот раз было видно, что не расшвыривала, а спешно извлекала, собирала нужные вещи хозяйская рука.
«Отчего же Турков вчера настоятельно подчеркивал, что окончательный ответ по дальнейшим нашим отношениям должен быть получен сегодня? — думал Орловский, снова закрыв дверь и вернув ключ в привратницкую. — Очевидно, лишь для того, дабы за сутки вперед мы не предприняли по гаврилкам новых действий. Это время было необходимо Туркову, чтобы скрыться и, видимо, вместе с Гаврилой замести следы. Теперь им нужно где-то отсиживаться, пока новое уголовное «мясо» не нарастет на «мозговую кость». Чем это может грозить нам? А вот о Захарове-Захарине и Гусарке Мари Турков вчера упоминал с ненавистью… Как бы не захотел Гаврила немедленно расправиться с ними — главными истребителями его людей на Песчаной и в основном пристанище банды!»
Резидент для скорости отправился домой на извозчике и был рад, когда увидел в квартира своих друзей.
За ужином он рассказал им последние новости и подытожил:
— Это прощальная наша трапеза. Сегодня в ночь вам нужно уходить из Петрограда. Основные силы Гаврилы разгромлены, но для того, чтобы выследить вас (если нашу квартиру они еще не нащупали) и убить, достаточно одного-двоих гаврилок. У вас есть какие-то планы по дальнейшему передвижению?
Захарин проникновенно проговорил:
— Дорогой Виктор Глебович, примите мою глубочайшую благодарность за то, что взяли под свой кров, вылечили и дали возможность послужить Белому Делу. Мы с Мари уже думали о таком вот внезапном отъезде из Петрограда и пришли к мнению — надо отправляться в Персию, потому что на финской границе нас обоих уже заприметили. Не скрою, решение покинуть вас связано и с тем, что мы не можем использовать всех наших навыков в Орге.
— Благодарю вас за искренность, — отозвался Орловский. — Однако вылечила вас Мари, вот ей за это вы действительно обязаны. А полноценно использовать вас с нею как боевых офицеров в петроградских условиях я действительно не вижу резона. Задача Орги — разведка, контрразведка, это тихая, кропотливая работа у врага под носом в разных личинах. Упаси Бог от пальбы, атак и штурмов! Вы сами знаете, как кончают все наши, пытающиеся поднять здесь восстание. Ваше боевое сотрудничество с князем Турусовым было именно тем исключением, которое подтверждает правило. А через советско-финскую границу вам действительно не пробиться. И все же, Владимир Петрович, почему именно Персия?
Полковник улыбнулся Мари, как бы извиняясь, что не дает ей вставить ни слова, и сообщил:
— Видите ли, я служил не только в строевых кирасирах, у меня были и миссии по военной разведке от Генерального штаба, когда я под видом дипломата выезжал в Персию, пребывал в Тегеране. С тех пор у меня остались связи в Закавказье, проводники через ту границу. Я думаю, мы сможем добраться до Тегерана. Оттуда можно направиться в Месопотамию к нашим английским союзникам.
— Но тогда ваш путь проляжет через дикий Курдистан, раздираемый междоусобной войной, — заметил Орловский.
Захарин улыбнулся с превосходством.
— Я знаю курдский язык, и курды хранят традицию неприкосновенности гостей. Из Месопотамии же нам потребуется пробраться в ближайший порт на Персидском заливе, а оттуда через Суэц и Босфор — в армию генералов Алексеева и Деникина. Замысловато, но ничего другого не остается в нашем положении.
— Храни вас Бог1 — сердечно пожелал Орловский.
Виктор Глебович пошел в кладовку, где сохранились от прежних хозяев несколько бутылок отличного вина. Когда он появился в дверях столовой с бутылкой, Мари вскочила, достала из буфета три бокала. Они, вроде радушно чокаясь, пили на прощание, мило беседовали, но чувствовалась во всем этом если и не отчужденность, то странная какая-то неловкость.
Когда полковник отправился в гостиную собираться, Мари взяла Орловского за руку и с грустью сказала:
— Прости меня, Виктор. Я обнадежила тебя нашей первой близостью, но вскоре появился Владимир Петрович, и мы…
— Я все прекрасно понимаю, — ответил Орловский, мягко пытаясь освободить руку и встать из-за стола.
Мари удержала его, умоляюще глядя ему в глаза. Он нашел в себе силы непринужденно рассмеяться и успокоить жевдину:
— Дорогая, ну, право, давно не обижаюсь. Подумай сама — я ведь помолвлен с мадемуазель Тухано-вой! Грех-то какой со мной случился. И вряд ли мы с тобой могли быть дальше вместе.
Мари мгновенно воодушевилась, уже дружески пожала ему руку.
— И правда, Виктор! Мы такие разные люди, вся эта твоя разведка, умопомрачительный расчет и точность… Это, милый, ну, не в моих силах…
— А я не случайно в следователях всю свою молодость проторчал, — широко улыбнулся он, но при этом так скверно было у господина Орловского на душе.
Захарин и Мари ушли ближе к полуночи. Орловский начал разбирать постель, когда в коридоре послышался шорох и голос отца Феопемта, имевшего от квартиры свой ключ:
— Спаси Господи, Виктор Глебович, иеромонах Феопемт снова по вашу душу.
Орловский обернулся, окинув взглядом ладную фигуру священника.
— Здравствуйте, батюшка! Какими судьбами прибыли на этот раз?
— Да как же, Виктор Глебович? Ведь завтра мощи отче Александра Свирского нам в руки дадутся.
От неожиданности резидент сел на кровать и поинтересовался:
— Как это дадутся? Я до сих пор не знаю, где искать раку преподобного.
— Не важно это, — уверенно произнес иеромонах, поглядывая под ноги, не наследил ли. — Мне на то был знак от самого отче Александра. Значит, так тому и быть. Сейчас вам расскажу.
Они прошли в столовую, где Орловский накрыл на стол к чаю, и отец Феопемт, удобно расположившись, заговорил:
— А вот как было с мощами Николая Угодника, особо почитаемого на Руси чудотворца. После смерти святитель был погребен в соборной церкви города Миры. А в одиннадцатом веке этим местам досталось от турецких нашествий, мощам Николая Чудотворца постоянно грозило осквернение. И вот в одна тысяча восемьдесят седьмом году происходит чудо далеко от этих мест, в итальянском городе Бари. Одному из тамошних священников явился во сне святой Николай и вразумил: «Поди и скажи клиру и народу, чтобы они взяли из Мир Ликийских мощи мои и перенесли в здешний город; ибо Господу неугодно, чтобы я оставался там в пустыне». Барийцы немедленно снарядили три корабля, на которых сорок семь человек местного священства и знати отправились в Миры Ликийские, где забрали святые мощи и перевезли в Бари. Там они и по сей день хранятся.
— Так просто и забрали? — удивился Орловский. Батюшка улыбнулся, отпил чаю и продолжил:
— Конечно, непросто. Как же и здесь без чудес? В Мирах оказалось, что барийцы прибыли сюда не первыми, дабы забрать с собой мощи Николая Чудотворца. Были до них посланники даже от императоров, но святые мощи никому не давались. Так что четверо местных монахов, охранявших раку, бдительно поглядывали и, когда увидали барийцев, бросились было бежать к землякам за подмогой. Однако остановило их знамение: один из пришельцев уронил из рук взятый с родины стеклянный сосуд со святой влагой, но он, ударившись о каменный пол, не разбился… Тогда бариец Матфей стукнул молотком по мраморной плите помоста, под которой таился саркофаг святителя. Под треснувшей плитой стали рыть землю и обнаружили белую раку, покрытую каменной крышкой. Сняв ее, христиане увидели, что рака полна драгоценным елеем. Сторожа убедились: к этим пришельцам Николай Чудотворец благосклонен, и не стали препятствовать, чтобы барийцы забрали мощи Николая Угодника.
Виктор Глебович осенил себя крестным знамением.
— Неужели, батюшка, и на вас чудо снизошло?
— Так и было. Я ведь как в прошлый раз ушел от вас, первое время залечивал раны. А поправился и сразу двинулся на Ладожское озеро в Святоостров-ский скит Валаамского монастыря. Там отче Александр начал спасаться, и с тех пор этот остров со скитом, в котором теперь храм во имя преподобного Александра и два домика с келиями для братии, называется Святым. Доныне видны на острове следы пребывания боголюбивого отшельника: пещера отче Александра в расщелине скалы и осененная позже гранитным крестом его могила, ископанная, по преданию, его же святыми руками. Каждый день я молился в священной пещере преподобного Александра, а вчера он мне сказал, чтобы я направился в Петроград и завтра можно будет взять его мощи… Подробности этого видения я. вам сказать не смею.
Снова перекрестился Орловский. Они в молчании допили чай, потом встали на вечернее молитвенное правило.
Глава шестая
Отец Феопемт улегся, а Орловский пошел в комнату, где раньше ночевала Мари, чтобы спрятать в тайник подоконника последнюю порцию копий с документов, оставленную ею после завершения карьеры комиссариатской делопроизводительницы.
Прежде чем наклониться к полому подоконнику, он по конспиративной привычке приоткрыл гардину и оглядел двор. Его разделяла кирпичная стена, дальний конец которой упирался в торец трехэтажного дома, смотрящего несколькими окнами в сторону бывшей спальни Мари. Разведчик давно изучил их и знал, что два принадлежат квартире, куда вселился начальник советского учреждения, еще пара глядела из жилища многодетного доктора. Единственное же окно на третьем этаже никогда не освещалось, потому что в той квартире, как он уточнил у управдома, никто не жил.
Скользнув взглядом по пяти окнам, Орловский отметил, что советский начальник, очевидно, еще бражничает в столовой, из которой в видную ему комнату пробивался далекий свет. В окнах докторской квартиры было совсем темно, там уже наверняка спали — ложились рано из-за малолетних детей и экономии керосина на освещение. Орловский хотел задернуть гардину, но что-то насторожило его в обычно мертво поблескивающем верхнем окне. Разведчик пригляделся — всегда закрытая форточка в той квартире сейчас была распахнута.