«Значит, там наконец появились жильцы? — подумал он. — Ничего особенного, но почему они за весь вечер ни разу не зажгли свет? Я бы его обязательно заметил, несколько раз заходил сюда к Мари, помогая собираться».
В общем-то, на первые пришедшие в голову вопросы можно было Орловскому найти более или менее вразумительные ответы, но он, постоянно живущий на грани провала, привык в подобных обстоятельствах больше не размышлять, а немедленно проверять и перепроверять. Это окно могло быть превосходным пунктом наблюдения за спальней Мари и гостиной, где последнее время ночевал Захарин.
«А ежели проветривающий затхлое помещение филер или несколько посменных агентов давно выслеживают мою квартиру, то Мари и Захарина как раз могли взять на улице, чтобы меня не спугнуть, — с ужасом представил себе резидент. — И отца Феопемта пропустили сюда, как в мышеловку…»
Ему стало горько, как бывает у командиров, отправивших воинов на верную гибель и коварно обманутых противником. Но Орловский не имел права впадать в уныние, потому что за ним следует отчаяние, а это конец всему с таким трудом налаженному делу. Резидент прошел в прихожую, надел тужурку вместо шинели, чтобы ловчее действовать, коли нарвется на засаду. Проверил барабан кольта, сунул запасную пригоршню патронов в карман и отправился на улицу.
Орловский добирался до нужного ему дома рядом добрых полчаса: с разных точек оглядывал каждую пядь пространства перед собой. Все было спокойно, никаких признаков слежки. Он вошел в подъезд соседнего с трехэтажкой дома, взобрался через чердак на его крышу. По ней перебрался на нужное здание, к кровле, нависавшей над окнами подозрительной квартиры, и заметил еще одну приоткрытую форточку на стене, смотрящей на улицу.
Присев у пожарной лесенки, спускавшейся по стене мимо этой форточки. Орловский еще раз взвесил необходимость проникать через нее в чужую квартиру.
«Что, ежели зря? Тогда, в худшем случае, попав в руки хозяев, как комиссар уГоловки объясню это ошибкой. А ежели там чекисты? Сколько их и где находятся?.. Да от силы двое филеров. Почему? По* тому что вокруг больше из них никого нет, то есть арестовывать сегодня не собираются. Возможно, и один тут сидит, на ночь помощника ему не надобно. Это утром, ежели я и Феопемт куда-то направимся, потребуется по филеру, чтобы проследить за каждым из нас… В каком месте мог затаиться чекист? Должно быть, не у этого окна, а около выходящего на мой дом».
Резидент взглянул на корявую монету луны и ступил на перекладину лестницы. Он кошкой спустился к форточке и, прикинув ее размер, с неудовольствием представил себе, что придется в нее лезть. Но пока была- надежда открыть изнутри шпингалеты рам.
Орловский встал на выступ наличника, просунул голову в форточку и перегнулся внутрь, насколько смог. Опустил руку к нижнему шпингалету, потянул его на себя. Браво! он поддался. Затем открыл и верхний шпингалет и аккуратно стал распахивать створку, медленно отрывая слццшиеся рамы.
Ему удалось это сделать почти беззвучно, в приоткрытый проем Орловский ступил на подоконник и застыл. В квартире царила кромешная темнота, лишь ветерок от усилившегося сквозняка тронул штору, и она звякнула кольцами на карнизе под потолком. Других звуков не было, и разведчик мягко спустился на пол. То, что сюда никто не заселился, уже было очевидно.
Чтобы попасть в комнату с окном, выходящим на его дом, нужно было пересечь коридор. Орловский скользнул к нему и различил, что дверь нужной комнаты открыта. Он долго вслушивался и вскоре уловил легкий шорох: в комнате кто-то поерзал, видимо, на стуле или кресле, передвинул затекшие, наверное, от долгого сидения ноги в тяжелых ботинках или сапогах. Теперь надо было проверить другие помещения. Орловский на цыпочках прокрался по коридору к дверям двух других комнат и убедился, что в них никого нет.
Он вернулся на исходную позицию и решил: раз внимание филера приковано в окну, то застигнуть его врасплох в темной комнате вполне возможно. Требовалось во что бы то ни стало допросить чекиста.
Орловский заглянул в комнату и действительно увидел человека, сидящего в кресле напротив окна к себе спиной. Он мягко ступил за порог, собираясь прыгнуть на чекиста и оглушить его ударом в голову, однако у филера оказался чуткий слух. В тот миг, когда аген-турщик уперся ногой для прыжка, тот обернулся, вскочил и толкнул ногой кресло в сторону Орловского.
Тот успел наугад отскочить в сторону. а чекист, отлично освоившийся с темнотой, ринулся на него. Орловский успел определить, что противник обладает приблизительно равным ему весом и его можно остановить ударом шассе. Словно тараном, Орловский нанес каблуком сапога удар в грудь филеру. Тот вскрикнул, пошатнулся, хватая ртом воздух, но тут же снова бросился вперед.
Чтобы добить противника, знатоку французского бокса понадобился еще один удар. Кроме нижнего шассе тут ничего не годилось. Прием проводился с обманкой, о которой более или менее понимающий в искусстве такого поединка должен был знать, да вряд ли, промелькнуло у Орловского, у ЧеКа завелись филеры такого класса. Он сделал вид, что наносит кулаком прямой удар в лицо, перенеся тяжесть тела на выставленную левую ногу. Чекист поймался, прикрываясь рукой, и разведчик сразу же ударил правой ногой ему выше колена, ломая кость.
— А-ах! — завопил и упал, покатился по полу филер, а Орловский, заведя ему руку на ключ, выхватил у чекиста из кармана револьвер.
Резидент пододвинул кресло и сел в него, наведя револьвер в лоб стонущему от боли, полусидящему у стены чекисту.
— Давно наблюдаешь за моей квартирой? — мрачно спросил он.
Теперь филер узнал освещенного лунным светом комиссара и в панике воскликнул:
— Товарищ Орлинский! Вы?
— Я, мать твою в душу! — огрызнулся Орловский. — Кто тебя послал следить за председателем комиссии Комиссариата юстиции?
— Так товарищ Целлер сам и направил. Я-то что, я человек маленький. А вы с Целлером комиссары немалые, вы и разбирайтесь. Зачем меня бить?
Орловский убрал оружие в тужурку, закинул ногу на ногу, проговорил добродушнее:
— Как тебя звать?
— Трофим, Трока Фердыченков, разведчик отдела Якова Леонидовича.
— Ну и много наразведал, Троха? Давно тут сидишь? Когда установили наблюдение?
— А я чего, товарищ комиссар? Я ничего, — продолжал лепетать Фердыченков под дурачка-исполнителя. — Пусть товарищ Целлер все вам скажет. Я ж знаю, вы на Гороховую приходили.
Орловский привстал, размахнулся и ударил носком сапога в его лицо. Троха, захлебываясь кровью из разбитого рта, запричитал:
— И ногу-то, и рожу-то мне изувечили-и…
— Молчать! — рявКнул Орловский. — А то я не знаю, как вы на Гороховой людей обрабатываете, гаденыш. Правду ты пока одну сказал — человек ты незначительный, особенно тебя искать не станут. Потому, ежели не станешь отвечать на мои вопросы, я тебя тут шлепну и уйду бесследно, как сюда и пришел. Мне что одним палачом-чекистом больше, что меньше, все равно. Вас всех на Гороховой давно пора извести, точно собак бешеных. Иль не слыхал, как мы с наркомом Крестинским да левоэсеровскими товарищами чуть не прикрыли вашу кровавую, бессудную чрезвычайку?
Фердыченков понял, что комиссар уголовки не шутит, и с трудом заговорил, утирая кровь с губ:
— Сегодня с вечера только и установили наблюдение за вашей квартирой. Я первым на дежурство сел, утром должны сменить.
— Кто еще у вас разрабатывал эту операцию? Густавсон? — уточнял Орловский, недоумевая, почему жулик-комиссар его не предупредил.
— Товарищ Густавсон ныне у нас не в фаворе, — выдавил филер.
— Что так? Он же у Целлера был едва ли не правой рукой.
— Был да весь вышел. Что-то они с Яковом Леонидовичем не поделили. Не моего ума дело, да только известно мне, что Густавсон с Целлером чаи и водку вместе уж не пьют. Товарищи комиссары Бенами и Коссель теперь в почете, они и мозговали насчет того, чтобы за вами приглядеть.
Троха назвал двоих из былой с Густавсоном комиссарской троицы подручных Целлера в самых темных делах, которую установил Ревский. Выходило, что Роман Игнатьевич тут уже ничего не мог сделать, его даже не посвятили в операцию. Орловский подумал:
«Опала Густавсона, возможно, и приключилась оттого, что слишком заступался за наркомюстовца, который опять попал в поле зрения Целлера из-за Захарова-Захарина. Полковника, наверное, кто-то опознал, как я и полагал, в его последней перестрелке на Песчаной».
— А почему решили приглядеть? — допрашивал он далее.
— Как-то вы, что ли, замешались, товарищ комиссар, в дела на границе. Я подробно не знаю, а только после инспекции Бенами погранпунктов стали решать по вам.
«Таким пристальным вниманием ЧеКа я, стало быть, обязан Туркову, — понял Орловский. — У Марлево Захарина некому было узнавать, все его тамошние старые и новые знакомые — трупы. А Турков — полпред гаврилок, наверное, и у Целлера, — значит, выложил весь наш с ним последний разговор и убедил чекиста заняться мною вплотную».
— И что же, товарищ Фердыченков, ты увидел за сегодняшний вечер у меня дома? — задал Орловский свой самый главный вопрос.
— А чего? — чересчур простецки вдруг опять начал талд ычить филер. — Дамочка вертелась и господин… — он мгновенно поправился, — гражданин какой-то с ней, видно, в гостях у вас. Ушли себе, потом поп пришел. Он, что ли, родня вам? — как бы подсказывал, видно, неглупый Троха, чтобы комиссар-партиец не выглядел покровителем церковников.
Неглуп был филер, да не изощрен. Делая вид, что он принял полковника и Мари за гостей, пересолил Троха. Очевидно было, что они жили тут, раз собирали вещи в дорожные сумки.
«И какие вещички! Мари вполне могла в своей комнате заряжать, например, револьверы, — соображал Орловский. — Не случайно и то, что чекист оговорился, назвав Захарина «господином». Почти наверняка Фердыченков получил на Гороховой его словесный портрет и опознал. А Мари по ее приметам можно было опознавать и как Гусарку, и как Марусю Лысцову из комиссариата, где служит Ор-линский и делает вид, что видится с нею только на Екатерининской… Плохо мое дело».