– Еще…
– Терновская держала скрытный сейф за этажеркой! – поставила она победную точку. – А еще я насквозь промочила ноги, пока пробиралась через снег в саду…
Лицо Пушкина было непроницаемым. И омерзительно равнодушным.
– В сейф заглянули? – только спросил он.
– Держиморда ваш помешал. Там наверняка скрыта тайна ее смерти…
– Нет, не скрыта.
– Да вам откуда знать? Формула дурацкая подсказала?
– Сам заглядывал. В сейфе нет ничего, что объяснило бы смерть Терновской.
– А что там? – не сдавалась Агата, уже понимая, что проигрывает. Чутье и сердце подсказали. И так не вовремя. Когда нужны – помалкивают.
– Личные бумаги Терновской, – ответил Пушкин. – Тайный фонарь сделал я, когда дежурил ночью в доме. Жаль, что только утром явились… Была бы приятная встреча.
Вот и все. Конец. Старания ее пошли прахом. Зря ноги промочила, зря мысли хотела донести, зря ремень терпела… Ничего ему не нужно… Остается только все бросить и уйти. Агата совсем поникла духом.
– Вчера вечером вы были на рулетке, – сказал Пушкин, старательно отводя глаза, чтобы не видеть печальный лик. – Что там происходило? Хотел услышать о ваших наблюдениях. Они крайне важны сейчас. Прошу вас, Агата, расскажите, что видели…
Не так дождь оживляет траву в засушливое лето, как ободрили простые слова. Агата не могла поверить: ему нужен ее рассказ. Разве такое возможно? Неужели лед тронулся? Она так обрадовалась, что забыла слегка помучить его отказами.
– У меня много полезных наблюдений, – сказала Агата с достоинством.
– Жду с нетерпением.
– Во-первых, те родственники Терновской, о которых я вам рассказывала, снова играли на рулетке…
– Молодого зовут Фудель, солидного господина – Лабушев. Будет удобнее называть их по именам.
Невероятно! Какая вежливость. Какой такт. Быть может, еще не все потеряно…
– Благодарю, – сказала Агата. – У Фуделя и Лабушева на кармане было по сто рублей у каждого. Что странно, они их проиграли.
– На рулетке странен выигрыш…
– Вы не знаете главного! – победно заявила она. – Как они должны были играть?
– Ставить по маленькой…
– Вот именно! А что сделали?
– Что? – спросил Пушкин, чтобы доставить удовольствие мадемуазель.
– Оба и сразу поставили на zero.
Новость была не так чтобы фантастической.
– Для чего? – опять последовал вопрос вежливости. Непривычный для чиновника сыска.
– Фудель и Лабушев хотели повторить успех Терновской. Она тоже начинала со ставки сто рублей на zero…
Пушкин старательно показал, как удивлен.
– Zero не выпало, на большее у них не хватило средств, – сказал он. – Господа сразу ушли?
– Нет, жадно следили за игрой. Наверное, в кармане был последний рубль… Не решались сделать ставку. И уйти не могли…
– В ночь выигрыша Терновской на рулетке была барышня, которую вы назвали…
– Селедкой! – подхватила Агата.
– Ее зовут Ольга Рузо, она была секретарем у Терновской…
– Прибежала с выпученными глазами, в блокнотик смотрит, ставку делает, аж пальцы дрожат… И все спустила. Она сумасшедшая.
Вывод немного неожиданный. Пушкин не стал оспаривать, его интересовало другое.
– Когда Рузо появилась на рулетке?
Агата посмотрела в потолок, будто там показывали живые картинки.
– Довольно поздно, после десяти вечера, мы с Настасьей и Прасковьей уже собирались уходить… Я старалась, чтобы барышни…
Ей не дали рассказать, какая она была добрая и заботливая опекунша.
– Агата, вспомните: у платья Рузо подол был сырой?
Вопрос поставил в тупик. Агата честно пыталась вспомнить, но, кроме блокнотика, дрожавшего в руках, ничего в голову не приходило.
– Игровой стол платье скрывает, – сказала она. – Если эту коричневую тряпку можно назвать платьем…
– Сколько проиграла Тимашева?
– Она не играла. Ставила компаньонка… Причем сотню на zero, вместе с Фуделем и Лабушевым… Не помогло… Потом еще два удара – и спустила триста рублей… В такой азарт вошла, скромница… Жаль, вы этого не видели. Рулетка раскрывает человека, все видно: и дурное, и хорошее… Как в волшебном зеркале… И еще я подумала, что… – Агата запнулась. Мысли, которые бродили у нее голове, вернулись. Она боялась произнести их вслух.
– Вы указывали на трех подозреваемых, – сухо сказал Пушкин. – Можете подтвердить подозрения?
Ну почему нельзя обращаться по-другому? Агате было важнее, что ее намерены выслушать.
– Почти уверена…
– Изложите ваши версии.
Ну почему он такой сухарь? Агата приказала себе терпеть.
– Господин Лабушев… Прибежал на рулетку, будто вырвался из капкана. И у него появились деньги. О чем это говорит?
– О чем?
– О том, что он начал аккуратно тратить деньги, которые украл у Терновской. Убил ее и украл…
– Что мешало ему забрать хоть тысячу рублей из ста двадцати?
Агата была готова к такому вопросу.
– Это же прожженный жулик… Хитрец. Наверняка в карты шулерит. Я уже не говорю, что вытягивает деньги из доверчивых женщин.
– С чего вы взяли?
– Да вы его видели? – Агата изобразила выпяченную грудь Лабушева и его усики, подняв губку. – Мерзкий альфонс! Уж я-то знаю…
Получилось метко. Пушкин сдержал улыбку.
– Факт точный, но недостаточный.
– Есть и другой! – заявила Агата.
– Назовите его.
– Фудель! – торжественно сообщила она. – Он все знает и Лабушева покрывает.
– Где доказательство?
– На рулетке! Фудель поставил сто рублей… Откуда деньги? Лабушев дал, не иначе. Чтобы помалкивал. А расчет его прост: если проиграет – пустяк. А если выиграет, будет оправдание, откуда у него появились деньги!
Она могла гордиться собой. Так много и тщательно она никогда еще не думала.
Нельзя было вынуть блокнот и занести в формулу новые факты. Формула сыска не терпит посторонних глаз. Тем более Агата как-то раз ее видела. Ничего хорошего, кроме насмешки, из этого не вышло. Пушкину хотелось взяться за карандаш, но прогнать Агату после тяжких испытаний и отчаянной работы мысли он не мог. И тут ему пришла в голову мысль настолько простая, насколько и блестящая. Как разрубить парочку узлов одним ударом.
Он встал с суровым видом.
– Собирайтесь, госпожа Керн… Пойдете со мной…
Агата вцепилась в сиденье стула.
– Опять в участок? За решетку посадите? Ни за что не пойду. – И она завизжала, противным и высоким визгом.
Пушкин подождал, пока у Агаты не кончилось дыхание. И дал знак высунувшемуся Эфенбаху, что не следует беспокоиться: никого не режут, не пытают и на дыбе не рвут. Так, будни сыска…
– Чудесный звук, – сказал он. – Как у полицейского свистка. В камеру сажать вас поздно, пристав ключи на хранение повесил.
Агата еще не была уверена, что согласна оставить такой надежный стул.
– Хорошо, я пойду с вами, если честно ответите на один вопрос…
– Один вопрос, – сказал Пушкин.
– Как узнали, что я залезла в дом Терновской?
Она ждала чуда, а чуда не было. Только элементарная логика.
– Вас ведут чутье и сердце. Куда еще они могли завести, – ответил он.
От обиды, что смеются над самым важным, Агата топнула ножкой.
– Не верю! Требую объяснений. Вы же математик, сухарь черствый, вы не можете понимать движения человеческой души.
Опять математика считали черствым. Пушкин вздохнул.
– Человек – математическая модель, как и весь мир. Его поступки определяются формулой характера. Если знать формулу его характера, можно знать, что будет делать человек.
Агата услышала нечто странное. Нет, страшное: разобрали на винтики и собрали, как машину. Вот, значит, кто она для него: кукла на веревочках. За которые можно дергать. Ну, даром ему это не пройдет… Ишь, формулы у него везде. Она решительно встала, как на казнь.
– Куда вы хотите меня везти?
– Пройдемся… Тут недалеко…
Деваться было некуда. Баронесса пошла в отказ, уломать не выйдет. В «Лоскутную» не сунешься. Навара никакого, с пустыми руками к Метку возвращаться нельзя. Не убьет, так побьет. У него разговор короткий. Хоть головой в прорубь прыгай. Но голову свою Катя Гузова пожалела. Еще пригодится. Отчаяние порой бывает лучше кнута. Да что ей терять? Нечего терять. И она решила назло этой стерве-баронессе искать удачу там, где ей запретили.
Она побежала к себе на квартирку, которую снимала под самой крышей в Хамовниках, выбрала наряд поярче, брови подвела черным, губы – красным, ресницы густой ваксой. Чтоб глаз не отвести. И тут уж, взяв извозчика, отправилась на Тверскую. Швейцар пропустил за рубль, сунутый ему в кулак. Официант нахмурился ее появлению, но рублик сделал и его ласковым. Только предупредил, чтобы по-тихому, никакого скандала, как в прошлый раз. Катя обещала, что комар носа не подточит. И стала рассматривать зал.
Богатых мужчин можно было выбирать. Тут главное – не ошибиться и попасть не на местного, а на гостя из Нижнего, Твери или Саратова. Волжские купцы особенно доходны. Погулять в Москве любят и денег не считают. Не то что ярославские. Те – прижимистые. Но Катя уже научилась отличать купцов по породе. За дальним столиком она приметила двоих. Один был как раз такой, как надо: доходный. Но рядом с ним вовремя заметила худощавого. Видела его, когда приволокли в сыск. И хоть оба были навеселе и чокались фужерами, но держаться от этого стола лучше подальше. Катя стала искать кого попроще. Не может быть такого невезения, чтобы потратила два рубля и ни с чем ушла. Так и до голода недалече…
В правой части зала сидел одинокий господин не слишком крепкой комплекции, но одетый во все новое. Лицо его раскраснелось. И ему отчаянно хотелось компании. Катя решила, что если не сейчас, то точно в прорубь. Она видела, что гость не слишком богат, принарядился, может, вчера на Кузнецком Мосту. Дохода вроде немного, но кто знает, что у него в кошельке. Надо браться… Расправив декольте, Катя направилась к столику.
Стоило ей, проходя мимо, чуть споткнуться и ухватиться за плечо господина, как он тут же пригласил красотку за стол. Катя, как приличная мадемуазель, отнекивалась, но не слишком долго. И вот уже сидела напротив, а купец из Торжка подливал ей шампанское. Вскоре она узнала, как ему тоскливо и одиноко в Москве. Не хватает развлечений. Такая обида: приехать на Святки в Москву и киснуть в гостинице. А все потому, что приятели и компаньоны его задержались в дороге.