– Вот оно как, не знал… Доложу в участок… – сказал Оборин, поправляя портупею шашки.
Пушкин приказал ему посматривать за особняком Медгурст: кто был, что делал. Не слишком усердно, но быть поблизости. Сам он жалел об одном: шторы закрывали окна Живокини. Был рядом и ничего не видел. Например, как Агапа бегала за доктором.
Подумав, что необходимо сделать сейчас, Пушкин пошел вниз по Большой Молчановке. Отойдя от особняка, он оглянулся. Привиделось, будто мертвая старуха смотрит на него из самой глубины окна. Только поверить в призраки не хватало. Теория вероятности их целиком отвергает… Пушкин ускорил шаг.
Агата давно усвоила, что мужчины, как поддельные жемчужины: блестят только сверху. Чуть царапни – сразу видно, из чего сделаны. Чтобы управлять ими, женщине надо совсем немного: полировать и гладить их. Тогда жемчужина покатится, куда пожелает женщина. Нехитрая наука помогала ей не только грабить жаждущих развлечения господ, но и неплохо разбираться в людях. Сидя за столиком ресторана, Агата прекрасно поняла, кто перед ней.
Чуть откинувшись на стуле, Тимашев блистал остроумием и золотой цепочкой на цветастой жилетке. Брильянтовая заколка в галстуке переливалась провинциальным блеском. Перстень с фальшивым камнем на мизинце довершал портрет. Андрей Алексеевич был доволен собой и жизнью, которую вел. Он рассказывал мадемуазель Бланш, как чудесно проводит время в своем тверском имении, какие у него урожаи, какой прошлым летом созрел овес, какой урожай картошки и льна собрали и как у него разумно, по-европейски поставлено хозяйство. Дом отремонтирован, крыша положена новая, а подъездная дорога вымощена камнем.
– Только вот беда, скучно одному жить, – сказал Тимашев с хитрым прищуром. – Иной раз заедешь к соседям, так у них полный дом: и жена, и детишки, и родственницы… Просто рай земной. А я вот один-одинешенек бобылю…
Трудно поверить, но Агате делались прозрачные намеки. Такие, что редкая мадемуазель устоит. Неужели Тимашев серьезно собирается сделать предложение? Или влюбился с первого взгляда? Агата была слишком опытна, чтобы не верить в мечту золушек. Господину из Твери хочется приключений в Москве, денег немного, вот и находит новую тропинку. Никогда еще Агату не соблазняли так нагло и с такой наивной прямотой. А если в самом деле у пожилого господина взыграли чувства? Нет, становиться мачехой Настасьи, даже назло Пушкину, Агата не собиралась.
Она слушала трели Андрея Алексеевича, как вдруг поняла, что ее молчание и милую улыбку понимают как благосклонность. Надо спасать бедную Настасью от молодой мачехи…
– У вас замечательная дочь, – сказала Агата посреди рассказа о пристяжной кобыле, купленной по осени.
Тимашев неодобрительно крякнул.
– Давно не видел, выросла, наверное… – Он поднял бокал шампанского. – За то, чтобы наше случайное знакомство не оборвалось, а переросло в нечто большее…
Из вежливости Агата пригубила вина.
– Настасья часто рассказывает о вас и сильно скучает в разлуке с отцом, – сказала Агата.
Кажется, это стало неожиданностью.
– Скучает? – спросил Тимашев. – Вот странно… За три года от силы два письма прислала… Покойный брат каждую неделю отписывал…
И он рассказал, как отправил дочь за границу на курорты Висбадена поучиться хорошим манерам под надзором брата. Когда же тот скоропостижно скончался, вынужден был вернуть Настасью обратно. Агата не заметила ни капли отцовской любви. Андрей Алексеевич явно тяготился тем, что дочь возвращается к нему.
– Она теперь завидная невеста, – сказала Агата.
– Что поделать, надо дать за ней приданое. Дам, сколько смогу… Потом все ей останется…
Нет сомнений: Тимашев еще не знает, какое богатство получила дочь. Мысль показалась Агате не столько интересной, сколько опасной. Настасья совершеннолетняя, опекун ей не нужен. Что же будет, когда она заявит отцу, что не нуждается ни в нем, ни в его деньгах…
– У вашей дочери чудесный характер: мягкий и покладистый…
Тимашев чуть не подавился семгой.
– Это вы про мою дочь? – спросил он, откашлявшись. – Ну и ну… Ужели курортные воды такое чудо сотворили…
– Вы меня заинтриговали, – сказала Агата, видя, как в проходе ресторана появилась крупная фигура купца Икова. Купец щурился, осматривая зал.
– Никакой интриги… Скажу вам по чести: у Настасьи моей жуткий характер. Был, во всяком случае… Дерзкая, упрямая, своевольная. С тех пор как супруга умерла, никакого удержу на нее нет… Только Прасковья с ней умеет обращаться…
Иков наконец приметил ту, что искал. Мадемуазель подхватила нового дурачка. Ну ничего, тем вернее урок будет… Он не спеша двинулся к столику.
Агата увидела, что купец направляется к ним. Она еще могла встать и выйти в дамскую комнату, но Иков наверняка потащится за ней. Оставалось только приготовиться к отпору. Агата взяла бокал, полный шампанского. Другого оружия у нее не было.
Тимашев не замечал ничего. Он по-своему оценил намерения мадемуазель Бланш. Налил себе и поднял бокал.
– Хочу выпить за вашу красоту, молодость и грацию, – сказал он, вздымая руку.
Иков как раз подошел к их столу и встал, возвышаясь во весь недюжинный рост.
– Прощения просим, – сказал он.
Пальцы Агаты слишком крепко сжали ножку бокала.
Тимашев недовольно обернулся, глядя снизу вверх.
– Что вам угодно, любезный?
Купец недобро ухмыльнулся.
– Мне угодно, господин хороший, оплатить услуги вот этой мадемуазели, – сказал он, залезая толстыми пальцами в карман жилетки и вынимая монетку. – Вчера не успел, так сегодня плату извольте принять… Прими гривенник, большего ты, девка, не стоишь…
Броском, каким банкомет мечет карту на стол, Иков швырнул монету в лицо мадемуазель. Агата увернулась, гривенник пролетел мимо, звякнув о тарелку на заднем столике. Оскорбление от этого меньше не стало. Такое спускать нельзя. Такого унижения она никогда не испытывала. И от кого? Какой-то купчишка, у которого и кошелька не взяла.
Бешенство застилало глаза. Агата швырнула бокал прямо в лоб купца. Стекло разлетелось брызгами, обдавая лицо Икова, сорочку и сюртук шампанским. Глаза его недобро расширились. Агата вскочила и схватила вилку, чтобы всадить в эти жирные воловьи зрачки. Чтобы он заорал от боли и слепоты. Оторопь Икова прошла. Он зарычал, вскинув страшные кулаки. Дальше могло случиться все что угодно. Оба жаждали крови, каждый готов был бить до конца. Только конец Агаты был слишком близок.
Откинув стул, Тимашев вскочил перед купцом. Ростом доходя ему до подбородка.
– Как вы смеете! – закричал он. – Мерзавец! Позор!
Он замахнулся холеным кулачком.
– Молчи! – рявкнул Иков и с замаха саданул Тимашева в грудь.
Охнув, Тимашев повалился спиной. Агата поняла, что случилось что-то дурное. Бросив вилку, перескочила мимо стола и упала на колени перед лежащим.
– Андрей Алексеевич, что с вами? Вам плохо?
Губы Тимашева побелели, он издал жалобный стон.
– Сердце… Сердце… Ох, как больно… больно… – пробормотал он.
– Доктора! Скорее, доктора! – закричала Агата застывшим официантам и снова склонилась к нему: – У вас есть с собой лекарство?
Слабой рукой Тимашев показал на пиджак. Агата отдернула полу, залезла во внутренний карман, нащупала пузырек и выхватила. Пузырек был пуст. Агата сжала склянку в кулаке.
– Помогите! Воды! Дайте дышать! Ослабьте галстук! – кричала она официантам, метавшимся по залу. – Андрей Алексеевич, потерпите, я мигом… Я в аптеку, тут рядом…
Тимашев плохо понимал слова, глаза его зашли под веки.
– Ты убил его, негодяй! – Агата метнула взгляд в купца. – Полицию! Зовите полицию! Человека убили!
Зажимая пузырек, Агата побежала из ресторана в чем была.
Иков так и стоял со сжатыми кулаками.
– Вот тебе и история вышла, – пробормотал он.
Барышня лежала так, будто с тех пор не вставала. В комнате стало холоднее. Мороз на улице крепчал, как полагается на Крещение. Она взглянула на вошедшего и ничего не сказала. Прихватив табурет, Пушкин сел у железной кровати, от которой исходил холод.
– Играли вчера на рулетке? – тихо спросил он.
Рузо закрыла глаза и глубоко вздохнула.
– По-другому нельзя проверить…
– Числовой ряд оказался неверным…
– Я думала, что нашла закономерность… Но где-то закралась ошибка… Задача не поддалась… Надо искать решение… Надо взломать эту тайну…
– Много проиграли?
– Все… Все проиграла… Заняла и те спустила… – Она крепко сцепила пальцы.
Идея овладела барышней глубоко и безнадежно. Как заразная болезнь. Ее следовало пожалеть. Только у Пушкина не было права на жалость. Чиновники сыска в основном безжалостны, как известно. Такая работа…
– Мадемуазель Рузо, – сказал он официальным тоном. – Незадолго до Рождества вы с мадам Живокини ходили в оружейный магазин «Силин и Ролен», что на Кузнецком Мосту. Она приобрела пистоль, вы ждали на улице. После чего отправились вместе. Мадам Живокини просила вас о помощи?
Приподнявшись на локтях, Рузо скинула ноги и села на краю кровати.
– О чем вы говорите?
– Какие дела были у вас с Живокини? Она просила, чтобы вы узнали у Терновской, кому та оставит наследство?
– Это вы сошли с ума, господин полицейский… Эту женщину я впервые увидела на оглашении завещания…
– Есть свидетель, который видел вас. И может опознать.
Рузо усмехнулась.
– Ну пусть узнает… Это глупость. Перед Рождеством, как и в любой день, я сидела за рабочим столом у Терновской… Трудилась как проклятая… Разбирала курсы акций, графики и прогнозы строила… И вот какой конец… И благодарность от Анны Васильевны за мои труды… Сто рублей…
– Терновская была с вами, когда вы работали?
– Зачем ей сидеть… Никаких секретов… Бывало, в гости уходила…
– К Живокини?
Барышня даже ножкой топнула.
– Говорю вам, не знала я этой Живокини… У Терновской одна новая подруга объявилась, через дорогу в особняке…