Подобный вопрос Агата Кристофоровна предвидела. Что еще можно ожидать от такого умного племянника. Сама натаскивала его на ребусах.
– А ты как полагаешь? – только спросила она.
– Они сестры…
– Дай мне слово, что ни прямо, ни косвенно не дашь понять Тимашеву, что тебе известно…
Чиновнику сыска ничего не оставалось, как дать страшную клятву. Иногда тетушка бывала поразительно наивна. Немного помучив Пушинка отговорками, она рассказала обыкновенную историю. Такие часто случались в богатых семьях.
После замужества Амалия никак не могла забеременеть. Прошло долгих девять лет, а детей у них с Тимашевым не было. По взаимному уговору она разрешила мужу вступить в связь с горничной с тем условием, что ребенок будет признан ее, а горничная останется кормилицей. Но случилось так, что забеременели обе: сначала горничная, а сразу за ней Амалия. Девочки родились с разницей в один день. Законная Тимашева росла в материнской любви, а дочка горничной была при ней вроде живой игрушки. Когда девочки подросли, стало заметно, как они похожи. Когда Амалия умерла, Тимашев больше не захотел видеть в доме обеих. Он решил, что Настасья не его дочь.
– Я бы ничего не узнала, если бы Амалия незадолго до смерти не прислала мне покаянное письмо, закапанное слезами. – Агата Кристофоровна сама смахнула слезинку. – Амалия знала, что умирает, рассказала правду о дочери и Прасковье, просила не оставить Настасью заботой, если муж оттолкнет…
– У подозрений Тимашева были основания? – спросил Пушкин.
– В тот год в его имении гостил Лабушев… На правах старого друга… Но я тебе ничего не говорила…
Пушкин и так узнал достаточно. Формула сыска раздулась удавом, который проглотил жертву. Он попросил тетушку уговорить Тимашева как можно скорее увезти дочь из Москвы. Агата Кристофоровна обещала сделать все, что в ее скромных силах. Но остановила племянника, собиравшегося сбежать.
– Постой, мой милый, у меня к тебе дело…
Сейчас было не до милых придумок мадам Львовой. Пушкин так заторопился по срочному делу, что выскочил на лестницу с пальто под мышкой.
– И прошу вас, тетя, оставить попытки проникнуть в особняк мадам Медгурст…
– Вот об этом я и хотела поговорить…
– Говорить не о чем. Сегодня ночью старая дама умерла, – сказал Пушкин и помахал на прощанье. Оставив тетушку в тягостных раздумьях.
Как порой бывают легкомысленны любимые племянники…
Закончив утренний разнос корреспонденции, Глинкин вернулся в почтово-телеграфную контору. Скоро с почтамта прибудет мешок, надо разбирать письма и посылки по адресам. А в него сложить корреспонденцию, готовую к отправлению. Почтальон стоял за конторской стойкой, когда вошел господин в черном пальто. Глинкин сразу узнал: тот самый полицейский, что не погнушался выразить благодарность. Не то что пристав и прочие… Он еще подумал, что пожалуется на самоуправство Нефедьева: тот не вернул письма Терновской. И никакие уговоры его не пробрали.
Господин из полиции помнил, как зовут Глинкина. Что почтальону было особенно приятно.
– В чем могу оказать содействие московской полиции? – дружелюбно спросил он.
– Утром второго января могла быть отправлена телеграмма, – сказал Пушкин. – Посмотрите по книге регистрации.
Такая пустяковая просьба. Глинкин вытащил толстенный гроссбух Ведомства почт и телеграфов, между прочим входившего в Министерство внутренних дел, и перевернул три страницы за прошедшие дни.
– Кто отправитель?
– Госпожа Терновская…
Глинкин подумал, что его разыгрывают. У него память хорошая, он прекрасно помнил, что случилось в тот день. На шутника господин из полиции походил мало.
– Невозможно сие, – только сказал почтальон.
– Не уверен, что телеграмма отправлена из вашей конторы, но проверьте.
Зная заранее, что будет, Глинкин стал водить по строчкам. Их было немного, и на одной из первых палец запнулся.
– Что такое… – сказал он.
– Нашли Терновскую?
Гроссбух повернулся к Пушкину. Рукой телеграфиста были записаны фамилия отправителя, количество слов и полученная оплата. Телеграмма в Тверь. Отправлена в 10:10.
– Ничего не понимаю… Как же так… Анна Васильевна не могла…
– Бланк телеграммы сохранился?
Почтальон был вынужден разочаровать: как только отстучат ключом текст, бланк отправляется в печку. Чтобы не захламлять контору. И так одни бумажки кругом. Пушкин попросил позвать телеграфиста.
Из служебной комнаты вышел заспанный юноша в форменной тужурке.
– Утром второго января вы дежурили? – спросил Пушкин.
– Так точно, – ответил юноша, позевывая.
– Около десяти часов кто-то отправил телеграмму в Тверь. Можете описать отправителя?
Для начала телеграфист проверил учетную книгу. Действительно, телеграмма была.
– Какая-то дама отправила, – сказал он. Не слишком уверенно.
– Госпожа Терновская?
Юноша почти возмутился.
– Да что вы! Анна Васильевна у нас частый гость, в лицо знаем-с…
– Тогда зачем вы приняли телеграмму от другого человека за ее подписью?
Глинкин готов был съесть юного телеграфиста. Такой позор на контору! Куда катится почта! Однако юноша стыдом не страдал.
– Нам положено слова для платы считать. Слово – четыре копейки. Извольте заплатить… И чтобы телеграмма не секретным языком была составлена. А за прочим следить не обязаны… Таковы правила.
– Правила надо соблюдать, – сказал Пушкин. – Описать даму можете?
Юноша пожал плечами.
– Дама как дама, не толстая, не худая… Пришла и ушла… И вспомнить нечего…
– На ней был белый платок с яркими бутонами?
– Вот еще! Бутонами любоваться… Трудимся, не покладая рук…
– Видели ее прежде в конторе?
Телеграфист изобразил кипение мысли.
– Кажется, видел… Да, точно, это же соседка Анны Васильевны… – наконец прозрел он.
– Мадам Медгурст? Или ее экономка Агапа?
– Да нет же. Эта… Живо… Жива… Сыну на Кавказ поздравительные депеши шлет…
– Живокини, – подсказал Пушкин.
– С подлинным верно! – согласился юноша канцелярским выражением.
Но тут заявил несогласие Глинкин.
– Невозможно! Я перед мадам Терновской всегда к мадам Живокини захожу… Дома она была утром…
– Ну, значит, не она, – зевнул телеграфист и пошел прочь.
Очень хотелось Глинкину отвесить юному чиновнику хороший подзатыльник. Но постеснялся при господине из полиции. Еще подумает, что на почте порядка нет…
Войдя в прихожую, Агата упала на колени.
– Простите меня! – вскрикнула она, заламывая руки.
К столь бурному проявлению эмоций Агата Кристофоровна не привыкла. Подняв кающуюся грешницу, привела на диванчик. Пристойного разговора не вышло. Агата упала к ней на грудь. И хлынул поток признаний.
Захлебываясь в словах, она стала рассказывать обо всем. Как перепутала Тимашева с ухажером, как пропала Прасковья, а Настасья молчала больше суток, как прогнала мерзавцев Фуделя и Лабушева с букетами, как столкнулась в Тимашевым, как он пригласил завтракать, а потом защитил от купца, как упал от удара в сердце, как она неслась в аптеку, вернулась, но было поздно… И теперь во всем корит себя одну…
– Прасковья пропала… Тимашев умер, – сказала Агата Кристофоровна, будто подведя черту, и ласково обняла ее за плечи. – Ну будет, будет, Москву слезами не возьмешь…
– Вы меня простите?
В лице Агаты было столько отчаяния, что не устояло бы и более твердое сердце. У Агаты Кристофоровны, как нам уже известно, сердце было излишне податливым. Ладошкой она смахнула барышне слезы.
– Христианский долг прощать врагов, а уж тебя и подавно, моя милая… – сказала она. – Бедная Настасья, в один день лишиться и гувернантки, и отца… Нельзя оставлять ее одну в такой час, поедем…
Агата чуть не силой усадила тетушку обратно.
– Не надо ехать, – сказала она.
– Это что значит?
– Настасья, узнав о смерти отца, разве что в пляс не пустилась… Кричала, какая она теперь свободная…
Агата Кристофоровна взглянула на чемоданы Тимашева, что оккупировали ее гостиную. Куда их теперь девать?
– Вот как, значит, Настасья Андреевна скорбит по отцу…
– Ни видеть, ни знать ее больше не желаю, – в сердцах выпалила Агата. – Я была воровкой, но подумать о подобной гадости не могла…
– Какая сильная натура, – сказала тетушка, думая о своем. – Не удивлюсь, если наша милая Настасья подговорила купца ударить Тимашева…
– Это невозможно… Я купца сама выбрала и подцепила в тот проклятый вечер… Потащила на рулетку… Он проиграл и взъелся на меня… За то, что не удовлетворила его желания…
После такого признания Агата ждала, что ее погонят. И была к этому готова. Но раз Агата Кристофоровна простила, то простила за все и до конца.
– Значит, видела, как Анна Васильевна куш сорвала, – сказала она в раздумьях.
– Видела… – выдохнула Агата. – Купец против нее ставил и спустил тысячу…
– Вот что, моя милая, – мадам Львова как будто приняла трудное решение.
Агата невольно сжалась.
– Мы с тобой допустили большую ошибку, – продолжила она. – Подозревали Фуделя и Лабушева. Они мелкие жулики, а не убийцы… Настоящий убийца прячется в тени… Пора вывести его на свет…
– Говорите, я на все готова… – Вид Агата имела заплаканный, но решительный. Агате Кристофоровне это понравилось. Она дала точные инструкции, что нужно делать. Ей и себе. Разделившись, они успеют значительно больше. И, чего доброго, еще удивят Пушкина. Сильно удивят…
Пристав Ермолов лично снял показания с Икова. И теперь перечитывал, сидя в кабинете. Показания были отличными, купец покаялся, полностью признал вину. Надеясь на снисхождение присяжных: он ведь не убийца какой. Рука сильная, толкнул нечаянно, не знал, что у господина сердце больное. Мадемуазель, что была причиной конфликта, в протоколе не указывалась. Ермолов счел, что лучше ее вовсе не упоминать. Раз она не подлежит аресту. Он собирал листы в папку, когда в кабинет вошел Пушкин.