Рулевой. Книга 2. Испытание водой
Глава 1. Допрос
Когда меня подсаживали на заднее сиденье вполне современного внедорожника с синей полосой по борту и надписью «Полиция», я оглянулся. Настя с кем-то говорила по телефону, не отводя от меня взгляда. В какой-то момент наши глаза встретились и она помахала мне рукой, подняв сжатый кулак над плечом. Как я понял, это должно значить что-то типа «Держись». Я кивнул в ответ и забрался в машину. По обеим сторонам от меня расселись молодые парни, участвовавшие в задержании. Судя по всему, следователь поедет на какой-то другой машине. Минут через десять напряжённого молчания мои спутники немного расслабились, видя, что я не предпринимаю никаких агрессивных действий. Это было заметно по тому, что они расселись удобнее и даже начали продолжать ранее начатую беседу. Конечно же, не со мной. — Так что ты про ту с Октябрьской рассказывал?
— Ага. Ну, в муке сидела. Вся кухня — как пекарня после взрыва.
— Ну, и что потом? Очнулась?
— Не. Ну как. В смысле — очнулась, но глаза совершенно пустые. Сидит и шепчет про тесто.
— Какое ещё тесто?
— Ну… типа «не забудь дрожжи», «всё поднимется», «смешай и повтори». Примерно тоже на стенах было написано. Пальцем, как будто на запотевшем зеркале.
— Жутко. А с руками что там было, говоришь?
— Мягкие они стали. Как батоны такие длинные. Прямо тронешь — они продавливаются внутрь. Пульс есть, но кожи как будто нет.
— Вот ты заливать здоров, Юсупов! Врёшь наверняка.
— Да когда я врал-то? Хочешь, сам в их отдел метнись. Тело увезли, но фотки там остались. Повариха та теперь как опара живая. Нам, кстати, по пути. — Не, не будем никуда заезжать. У нас, вон, особо опасный гражданин с неясными намерениями. Постепенно разговор полицейских прекратился — судя по всему, кончились забавные служебные истории. А ещё минут через пятнадцать мы подъехали к отделению полиции. Оформление в дежурной части много времени не заняло. Потом меня провели в кабинет, где откатали отпечатки пальцев на руках, сделали фото во всех ракурсах и даже сняли видео с образцами голоса. Улыбаться на этих фото мне почему-то не хотелось. После процедур отправили в обезьянник, что располагался в том же помещении дежурки, дожидаться следователя — у него было много дел и без меня. Когда за моей спиной захлопнулась железная решётчатая дверь, я подумал, что всё-таки здорово, что меня приняли после обеда, а не до. В этой небольшой камере на данный момент других постояльцев, кроме меня не было. Я присел на краешек привинченной к полу лавки. В голове было совершенно пусто. Думать ни о чём не хотелось, поэтому невольно стал прислушиваться к звукам в комнате дежурного. Сначала полицейские обсуждали футбол. Потом выписывали пропуск какому-то разговорчивому человеку с акцентом. Отвечали по очереди на бесконечные телефонные звонки. А потом я услышал кое-что более интересное.— …ты в детскую поликлинику на Сосновой ходил когда-нибудь?
— Да что мне там делать?
— Хах, ну да. У тебя же все дети взрослые. Ну вот. А я вчера там был. Жену забирал, она дежурила. И там медсестра мне такое рассказала…
— Ага. Давай, Семёнов. Сейчас будет байка про чёрта в халате?
— Не-не, серьёзно. У них на осмотре был мальчонка. Лет семи. С виду — обычный. Только одна фишка: тени у него нет.
— В каком смысле?
— В смысле яркий свет на него падает, а он просто стоит. Ни от ног, ни от рук — ничего. Даже рядом на стенах — пусто. Как будто сквозь него проходит.
— Да ну тебя, Семёнов.
— Говорю тебе. Врачи сначала думали, что лампы глючат. Перепроверили — всё норм. Другие пациенты — с тенями, как положено. А у него — как будто аномалия какая.
— Бывают же дистрофики... Настолько худой такой? Или стоял под углом?
— Да хоть вверх ногами поставь. С ним фоткались, видео снимали. И вот что дальше…
— Ага, давай, жги.
— На утро — у всех, кто снимал, стёрлись файлы. Но главное — люди забыли, кто это был.
— Ну всё, Семёнов, хватит…
— Ну память отключилась почти у всех. Учительница в журнале увидела его фамилию — а вспомнить ребёнка не может. Вот вроде был такой, да, но как выглядит — не помнит. В школе никто его вспомнить не может, даже одноклассники.
— А сам пацан что говорит?
— Да ничего. Молчит. Вообще. Ни да, ни нет. Только смотрит. И улыбается. Без эмоций. Просто… как будто что-то знает.
— Я думаю, Семёнов, ты в корень загнался. Ну ладно, а что его родители? Что говорят?
— Да, загнался. Дальше слушай. Мать, оказывается, пропала ещё в роддоме. Её никто оттуда не выписывал. В документах — «переведена», но куда — неизвестно. Написано неразборчиво. Та палата до сих пор пустая стоит, с надписью «Ремонт». Хотя никаких работ внутри не ведётся. Кстати, зеркала в палате были заклеены.
— Зачем заклеены? Ладно, а отец?
— Нет отца. Опекун — старуха какая-то, в кошельке у неё вместо фотки внука — кусок чёрного пластика.
— Страшно, блин, Семёнов. Хорошо, что не на ночь рассказывать начал.
— Ага. И ещё. Его фамилия — такая же, как у старого охранника с Шоссейной, который…
— Тот, что умер в душевой?
— Ну да.
— …ладно, всё, молчи. Не хочу знать. Дай чай допью спокойно.
— Хе. А ты потом не удивляйся, если увидишь кого-нибудь в камере без тени.Потому что такие, говорят, сначала просто стоят. А потом — уходят. И за ними что-то выходит. Посмотри сходи, у этого, как его там, Каримова, тень есть? Послышались шаги, но со стороны дежурки ко мне никто не заглянул. Я хмыкнул — неинтересна им моя тень, что ли? Покрутился немного, огляделся. Есть, нашёл, вот она, родимая. Хмыкнул ещё раз. На фоне последних событий это выглядело даже каким-то приобретением. Но размышления мои прервал невидимый посетитель, вошедший в дежурное помещение. — Семёнов, Исаев, как надо приветствовать начальника? — строго спросил вошедший. В ответ раздалось невнятное бурчание и приглушённый смех. Наверное, явление начальника никого не впечатлило.— Что ржёте! Журнал учёта административных происшествий давай. Что там сегодня? Почему пусто? Чья недоработка? Знаю, что не твоя, Семёнов. Книгу учёта задержанных давай. Следующие пару минут слышалось только листание страниц и сопение.— Вот этот сейчас там сидит, Каримов который? А почему тихо? Пойди проверь, Исаев, он там живой? Может сбежал уже через решётку в окне? А что ты лыбишься? Вы же у него зеркало изъяли?— Да не было у него никакого зеркала.— Не было? Это хорошо. Повезло вам, значит.— В чем везение, товарищ начальник? — с интересом спросил голос невидимого мне Семёнова.— Эх, Семёнов, Семёнов. Вроде бы опытный дежурный, а руку на пульсе не держишь! А где ты её держишь, Семёнов? Надеюсь, строго поверх одеяла?— Что-то у вас сегодня, товарищ начальник штаба, юмор какой-то невыпуклый.— Ага, ты что ли, Семёнов, меня рельефному юмору учить будешь? Ты где учился — в полицейском колледже или в цирковом ПТУ на клоуна? Надо пойти, в твоём деле уточнить. Ну ладно, не смотри на меня так. Ты же ту квартиру шумную на Балтийской помнишь, где баба с ребёнком жила? По три вызова на неделю туда было раньше.
— Ну да. Сам даже когда-то на выезде был — на шум и крики соседи заявляли. Что теперь?
— Новый квартирант заехал. Две недели назад. Всё сначала было нормально. Но потом началось.
— Ага. Стандарт: вписка, потоп, тараканы?
— Ну было немного, не до большого. Жаловался на зеркало.
— Какой оригинал! И что с ним? Запылилось?
— Он говорил участковому, что отражение в зеркале — не его. Сначала чуть отставало. Ну, как задержка на вебкамере. Миг-два.
— Может, освещение?
— Он тоже так думал. А потом — оно начало опережать.
— Чего?
— Опережать. Он тянет руку, например, к стакану, как ты, Исаев в каждый свой выходной — а в зеркале оно уже его держит. Он встал — а отражение уже пошло. Говорит: как будто кто-то другой уже всё решил за него, но изнутри.
— Да ну…
— Он пробовал игнорировать. Занавеску повесил. Но всё равно — чувствовал взгляд. Как будто зеркало запоминает, даже если не смотришь.
— И что с ним стало?
— Ночью услышал смех. Из ванной. Подошёл — зеркало было запотевшее. На нём было написано пальцем: «Уже не ты».
— Чёртовщина какая-то... Он не прибухивал? Может на веществах сидел?
— Дальше слушай, Семёнов! Он свалил. Вещи бросил. Дверь открыл — а в подъезде женщина стоит. В точности как та из зеркала. Та же поза. Но лицо… как будто какое-то слишком правильное. И смотрела так, как будто они знакомы.
— Ну так она что, на него напала? Люблю женское насилие!
— Это потому, что ты подкаблучник, Семёнов. Нет. Просто смотрела. И исчезла. А в квартире потом нашли второе зеркало, которого раньше не было. Внутри — только она. Стоит. Ждёт.
— И что теперь?
— У арендатора крышу сорвало окончательно. Соседи успели у окна поймать — активно наружу собирался с пятнадцатого этажа. Вызвали кого надо. Увезли куда положено, а там привязали, потому как неожиданно буйный. Никакие пилюльки не помогают, даже максимально тяжёлые. Квартиру опечатали, потому что хозяев не нашли. Ну они как бы есть — всё оформлено как надо, но найти не можем. Но я вас шутников знаю — с проверкой туда никого не посылать, понятно? Не надо никому на это смотреть, слышишь?
— Эх, товарищ начальник, любите вы к концу своего рабочего дня страху нагнать!— А доказуха есть какая-нибудь? Кроме зеркала? — спросил второй голос.
— Ну как сказать. Участковый оттуда, который описывал происшествие, сильно загрустил после этого и на стакан плотно присел. На службу забил. Всё идёт к тому, что увольнять будут по статье. А ведь до пенсии год мужику оставался! Жена ушла — невозможен, говорит, в общении стал. А ещё — у того болезного психа последнее сообщение в телефоне — его имя, написанное вверх ногами и наоборот.
— Вот вы навертели, товарищ начальник!.
— Поаккуратнее с зеркалами, Семёнов. Они, возможно, не для тебя. Они могут оказаться для кого-то, кто с другой стороны.