— Ну вот ты сказал ритуал. А это значит нужна чёткая последовательность действий, а не пойди не знаю куда, принести то, не знаю что. — ответил я ему. Мутная беседа начала меня слегка напрягать. — Если есть что сказать конкретно — говори. На этом твоём важном листике инструкция не написана.Альберт некоторое время молча хлопал глазами, глядя на меня. Потом сказал:— Я, кажется, понял. Слушай, — и начал быстро шептать, наклонясь ближе к моему уху....Информация была дельной — если, конечно, я бы решился на эту сомнительную процедуру. В тоже время, с одной стороны я совершенно ничего не теряю, с другой — могу приобрести кое-что действительно важное.— Ладно, понял. — сказал я, выслушав пространные объяснения Эйнара. — Только вопрос у меня есть. Как твой дух-хранитель допустил, что ты оказался на этой шконке?— Он не только это допустил, он сюда и привёл. — серьёзно ответил Альберт. — Для того, чтобы передать тебе этот кусочек кожи. Я его, между прочим, за щекой пронёс.— Спасибо, — проговорил я не спеша. — что сообщил. Как только попаду домой — сразу же его постираю.Альберт так гулко и заразительно засмеялся, что я присоединился. Он успокоился, отдышался и тихо добавил:
— Я скоро тоже выйду. Надеюсь, что через пару дней. Вот мой номер. Есть чем записать? И свои цифры черкни. Я всегда на связи.
Кивнул в ответ. Удивительно, но я даже начал к нему привыкать. Обведя взглядом камеру, заметил, что Виктор Иванович внимательно на меня смотрит:
— Не забудь, Стас. Свобода — это не когда ты телом снаружи. Свобода — это то, что у тебя внутри. А если внутри тебя война — хоть три паспорта на руках имей, ты всё равно в клетке.
— Интересная теория. Постараюсь запомнить, — сказал я, убирая маленький листик кожи в карман.
— Ну, и смотри, — Виктор Иванович поднялся, потянулся, — если вдруг опять попадёшь в дурную компанию — сразу просись к нам. У нас всегда весело.Я усмехнулся.
— Учту. Но лучше уж вы к нам.
В этот момент замок в двери щёлкнул. Надзиратель заглянул внутрь.
— Каримов. С вещами на выход.
Я поднялся. В груди появилось странное чувство. Альберт встал, подошёл, неожиданно обнял на секунду. Пахнуло табаком и йодом.
— Будь. Просто будь.
Я кивнул. Виктор Иванович не обнимал. Только протянул руку — пожать. Крепко. Один раз.
— Желаю удачи, Стас. Заметь, не ума. Ум не дефицит — смотри какие мы тут все умные! А вот удачи как раз хватает не всем.
Меня повели по знакомым коридорам, но теперь идти было гораздо легче.В одной из камер, когда мы проходили мимо, кто-то надрывно тянул заунывную песню: «Каганка, все ночи полные огня! Каганка, за что сгубила ты меня!». Упоминания огня быстро привело меня в чувство, вырвав из мечтательных предвкушений свободы.
Дежурный стоял у стойки и копался в журнале.
— Так, Каримов, Станислав... ага. Вот. Значит, получаем обратно нажитое непосильным трудом.
Он вытянул из шкафа серый пластиковый лоток. Там были мой телефон, ключи от квартиры, кошелёк, записная книжка с телефонными номерами. И какая-то странная тряпка, похожая на портянку. Последняя, очевидно, не моя.
— Телефон разряжен. Проверяй, всё ли на месте.
Я стал проверять вещи. Всё вроде бы на месте. Дежурный тем временем что-то бубнил:
— Зря уходишь, конечно. Тут хорошо, уютно. Камера почти без сквозняков. Соседи культурные, авторитетные. Ну те, что ночью не орут. И шконка тёплая.
— Заманчиво, но, пожалуй, я лучше покину вас, — ответил ему.
Он хмыкнул. Подал мне ручку.
— Вот здесь распишись. Что имущество вручили, душу вернули, долгов не оставил.
Я взял ручку. В этот момент мимо проходил ещё один надзиратель и дверь за ним закрылась не до конца. На стене в той комнате висело зеркало. Я взглянул в него — и внутри всё сжалось. Холодком по позвоночнику прошёл кто-то, кого я не звал.
В отражении стоял я. А за моей спиной — кто-то ещё. Тень. Вытянутая. Очень тонкая. Почти прозрачная. Но необычная. Глаза я не разглядел — но ощутил взгляд. Я резко обернулся. Позади — пусто. Никого. Только дверной косяк с облупившейся краской. Вздрогнув, медленно повернулся к стойке и подписал журнал. Дежурный посмотрел на меня с лёгким прищуром.
— Что-то лишнее увидел?
— Наверное, — сказал я. — После ночи на шконке всякое со зрением может быть.
Он пожал плечами. Просмотрев свои документы с какой-то ленцой произнёс:
— Ну всё. Свободен, как ветер. Только не забывай — дверь всегда открывается в обе стороны. Приходи почаще, не забывай. У нас здесь уютно.
— Вы так здорово умеете уговаривать, — сказал я. — И что, многие соглашаются?— Ты не поверишь, Каримов, насколько велик процент возвращающихся.Я хмыкнул в ответ и прошёл по коридору вперёд. Двери с шумом открылись. Я оказался на улице.
Солнце ударило в лицо резко, как пощёчина. Не потому, что яркое — а потому, что настоящее. Воздух был свежим, с запахом пыли, бензина и глотком свободы.
На ступеньках стояла Настя. Волосы слегка растрепались, на носу — солнечные очки, в руках телефон, в который она только что кого-то торопливо уверяла, что у неё «всё под контролем». Когда она увидела меня, на её лице появилась улыбка — сначала растерянная, как будто она не сразу поверила, что это я. Потом — настоящая, тёплая, такая, словно меня не было лет десять.Я остановился, а она, не раздумывая, сделала несколько шагов навстречу — прямо в мои объятия.Я сжал её крепко, опасаясь, что всё это сейчас исчезнет, окажется сном или каким-то очередным обманом тени.
— Живой, — выдохнула она со всхлипом.
— Ага, вроде живой, а ещё невредимый — пробормотал я в её плечо.
Мы постояли так несколько секунд. Потом чуть отстранившись, посмотрел в глаза девушке.
— Настя… спасибо тебе. За всё. За то, что не испугалась, не исчезла, не сбежала. И за адвоката тоже. Где ты вообще его нашла? Это было прямо как в кино.
— Игнатьев? — усмехнулась она. — Это старый знакомый моего дяди. Он раньше кем-то в министерстве внутренних дел работал, потом ушёл в частную практику. У него связи в системе — к нему даже генералы обращаются. Я, честно говоря, думала, он откажется. А он — сразу: «Излагай, я разберусь».
— Он реально разобрался. Он мне в кабинете так спокойно сказал: «Фактически дела нет». А я... я даже не сразу поверил. До сих пор не верю, если честно.
— Я тебе говорила, что всё обойдётся, — мягко сказала Настя, и провела пальцами по моей щеке. — У тебя вид, как у человека, который уснул в такси, а проснулся в могиле.
— Очень точное сравнение. И да — в могиле спится лучше, чем в «Батырке».
— Там всё было так плохо?
Я вздохнул.
— Не столько плохо, сколько тесно. В голове. Но присутствовали и странные моменты. Камера у меня была своеобразная. Как и соседи. Один считал, что он перст Одина. Второй — авторитет без татуировок. А третий, — я замолчал, — третий бормотал ночью про огонь. Про кого-то по имени Азар. И звал его обратно.
Настя нахмурилась.
— Ты думаешь, это как-то связано?
— Всё связано, — сказал я, глядя ей в глаза. — Просто мы это понимаем не сразу.
— Ну, сегодня ты хотя бы не в тюрьме. Это уже хорошее начало.
— Начало, — повторил я. — И очень хочется, чтобы ты в этом новом начале была рядом.
Настя ласково улыбнулась, без намёков и осторожностей.
— Я уже рядом.
Мы спустились со ступенек, и я впервые за два дня почувствовал землю под ногами. Она не качалась. Не трещала. Она просто была.
Идя мимо припаркованной машины, я увидел в зеркале заднего вида движение, и на секунду мне вновь показалось, будто за моей спиной кто-то стоит. Я быстро оглянулся. Пусто. Никого. Только мы с Настей и весенний ветер, гоняющий по асфальту пыль и солнечных зайчиков.
Глава 4. Распаковка
Стоянка, с которой нужно было забрать мою многострадальную «Калину», была недалеко от ОВД. Настя подвезла меня туда на своей машине. Почти всю дорогу мы молчали. Обычные слова после моей ночи в СИЗО казались какими-то фальшивыми. Наверное, нужно было немного времени, чтобы снова начать говорить свободно, а не как на допросе, обдумывая каждое слово и каждую фразу.
Когда мы свернули во двор с ржавыми воротами и табличкой «Штрафная стоянка», сердце немного ёкнуло. Моя машина стояла у самого забора.
— Подождёшь? — спросил я, уже открывая дверь.
— Конечно, — кивнула Настя. — Только если она заглохнет, я тебя на буксир не возьму.
— Будет время завтра с утра? — спросил я у неё.— Стас, для тебя — всегда! — ответила она. — Созвонимся.
Я усмехнулся, кивнул и пошёл к машине. Замок щёлкнул туго. Дверь открылась с хрустом, будто изнутри её держали. Запах — не тот, что я оставлял. Бензин, пыль, и слабый привкус чужих рук.
Внутри был хаос. Всё, что лежало в бардачке — раскидано. Кресла определённо поднимали. Коврик сдвинут, задний диван наполовину вывернут. Сразу видно — люди хорошо выполняли свою работу, копались на совесть, и с аккуратностью не заморачивались.
Я сел за руль, положил руки на него. Мгновение посидел в тишине, потом вздохнул.
— Ну, привет, старая. Жива?
Ключ в замке провернулся с трудом, но мотор загудел с первого раза. Машина встряхнулась, проснувшись от тревожного сна. Я медленно выехал со стоянки и остановился на соседней улице. Махнул по дороге Насте, показал ей большой палец. Она кивнула и покатила куда-то по своим делам. Я заглушил мотор. Навёл порядок. Вернул всё на места, вытряхнул коврик, поправил все сиденья. Телефон поставил на зарядку. Он моргнул и начал загружаться.
Вышел из машины, прошёлся по улице. Нашёл сетевую кофейню, взял стакан американо. Пока ждал, смотрел на небо. Оно было серым, но не угрюмым — скорее спокойным, как старый лен. Вернувшись к машине, поставил кофе в подстаканник, сел, закрыл дверь. В салоне было тихо.
Посмотрел направо — на переднее пассажирское сиденье. Оно было пустым.
— Ну что, Никак, — грустно пробормотал я. — Ты же лежал тут… всегда. Голова на лапах. Уши торчком. Смотрел в окно. Помнишь, как лаял на ту женщину в халате, которая переходила дорогу не по правилам?